Молох ведьм (СИ) - Мендыбаев Александр (книга бесплатный формат .TXT) 📗

— Эта дорога — самое лучшее, что у меня осталось. Собеседник из тебя — так себе, но выбирать не приходится. Спасибо, что беседуешь со мной. Остальные только плюют, бросают помои или наслаждаются зрелищем, когда я задираю юбку, чтобы сходить до ветру.

Я пропустил её слова мимо ушей.

— Зачем ты губила людей, зачем заманивала детей в леса, где они гибли от холода, зачем отравляла колодцы, зачем колдовала?

— Что я могу ответить? Знаешь, сколько раз меня насиловали? Я не жаловалась. Да и кому? У меня нет мужа или брата, чтобы защитить. Моим преступлением было лишь то, что я ходила в одиночку собирать валежник. В лесу меня подстерегли, завалили на муравейник и прошлись по очереди. Я была невинна, а от них — заболела и понесла. Только ребёнок не выжил. Потому что болезнь моя была такого рода, что нельзя было и помочиться без боли. А потом ко мне прибежали жёны обидчиков. И набросились с криками и руганью, им тоже стало больно ходить по нужде. Меня выгнали из деревушки в лес, я построила шалаш, но дети приходили и изводили меня, а однажды подожгли сухие ветки и я лишилась даже этого убогого жилища. Пришлось уйти подальше в лес, но они снова и снова выслеживали меня. Разве моя вина, коли кто-то из них заблудился?

— Я не верю тебе.

— Не верь. Другой правды у меня всё равно нет, да она и не нужна на этом свете. Спасибо за пирог. В детстве я всегда мечтала проснуться на подушке, под которой окажется кусок жирного пирога. Не получилось.

Увы, ваш покорный раб притащил ей на следующий день целый пирог и подушку, и даже одеяло.

Чем ближе мы подъезжали к Мадриду, тем откровеннее становились наши беседы.

— Скажи мне, монах. А вдруг окажется, что мы не одни в этом мире?

— Такого не может быть, дитя.

— Я где-то читала, что были времена, когда небесные люди приходили на нашу землю.

— Это ложь и ересь.

— Как и любая сказка.

— Да. Как и любая сказка, но сказка не так опасна. Послушай, где ты научилась читать?

— Теперь это уже не важно. Никто не поверит моей истинной истории.

Однажды я принёс ей несколько книг. Ведьма легко и бегло прочитала названия, она понимала по-французски, читала по-венгерски и даже знала речь англичан. Я был удивлён. Ведьма вернула все книги назад.

— Прости, у меня слишком мало времени. Не хочу тратить их на пустое.

— Это не пустое. Это богословие.

— Тем более. Самый большой знаток в этом вопросе уже много недель подряд развлекает меня разговорами.

— Это ирония?

— Отнюдь. Ты смелый человек, монах. Думаешь, я не замечаю, как смотрит на тебя местное духовенство за наши келейные беседы.

Тогда я вспыхнул, но по сути — она была права. Нам оставалось не более трёх ночёвок, когда она позвала меня к себе после трудного дня.

— Послушай монах. Я не знаю никаких Розалий, Роз, Розмари и Розалин. Но под жуткими пытками я сознаюсь в чём угодно. Не верь моим палачам. И не держи на них зла. Они — заложники этого лютого века. Когда меня сожгут — возьми себе на память хотя бы кусочек пепла. Закопай его в своём саду. Я знаю, что после смерти меня ждёт лишь пустота. Но ты считаешь, что я угожу в когти дьявола. Конец один — нас ждёт разлука. Носиться ли мне в вечной ледяной тьме или кричать от боли в адском пламени — детали сути не меняют. Тем отраднее будет знать, что моя малая частица лежит в саду лучшего друга.

Признаюсь, я расстроился и слёзы заполнили мои глаза. Я отошёл от клетки, но она снова позвала меня.

— Хочешь, я прочитаю тебе стихи? Я их сама сочинила.

Я знал, что слушать ведьм запрещено, но что могла мне сделать эта рыжая девчонка, закованная в кандалы в тесной железной клетке?

— Читай, дитя. И да хранит тебя бог.

Подняв глаза к небу, она прочитала мне стихи, которые, к счастью, сохранились в моих записях.

…В предрассветной поре завывает метель, вьётся вихрями зимняя стужа

Я на снежной перине стелю нам постель, только ты в этом мире мне нужен

Моё сердце, когда перестанет стучать, станет камнем, но не очерствеет,

Не пришлось мою душу с твоей обвенчать, вот о чём я сейчас сожалею

Если будешь хоть изредка ты вспоминать, не меня, но те дни, где мы рядом

Ад покажется раем, любимый, родной, без тебя — рай покажется адом…

Она улыбнулась и робко опустила глаза.

— Слабые стихи. Я хотела посвятить их тебе.

Я был страшно смущён. Ком подкатил к горлу.

— Спасибо, но…

— Не нужно слов. Ты всегда говорил, что можно полюбить человека за красивую душу, теперь я знаю — это правда. И я согласилась бы ещё раз проехать весь путь лишь бы познать это счастье. Теперь мне не страшно умирать.

Я вернулся в свой шатёр, разогнал прислугу и рыдал как маленький мальчик. В груди жгло от боли, жалости и бессилия. Впервые в жизни я не знал, правильно ли поступаю. Я молился Богу, просил его утешить мои слёзы и спасти несчастную душу Розалин. Всю ночь изводил себя жуткими мыслями. Что, если я отправляю на лютую смерть невиновного. Разве мне неизвестно, как выбивают показания из несчастных. Рисунки на теле — единственное неопровержимое доказательство. Что если эти рисунки, несомненно ужасные и богохульные, и есть всё её преступление? Почему слова Розалин не могут быть правдой? Увы, Господь послал испытание, которое было мне не под силу.

Утро было тяжёлым, я совсем не спал и после короткой молитвы отправился к Розалин.

— Наши проводники ошиблись, сегодня до вечера мы будем в Мадриде.

Она пыталась улыбнуться, но у неё это совсем не получалось.

В Мадриде её сразу передали в руки инквизиции. И хотя я занимал высокий пост, обладал обширными связями, моего влияния хватило лишь на то, чтобы вести беседы с несчастной Розалин, которую заставал в камере в виде изрубленного, окровавленного куска мяса, от боли не способного даже говорить. Я сидел рядом, вытирая раны, шептал молитвы, молил Господа о прощении.

Каюсь, за неделю до казни я очень сильно повздорил с местным духовенством и Верховным Камерарием CSI. Я пенял на то, что из девчонки уже выбили все показания, какой смысл её истязать, зачем народу видеть истерзанное тело. После долгих пререканий эти жирные святоши с приторными лицами, забывшими о человеческом милосердии посулили отстать от Розалин, причём Великий Инквизитор шепнул Верховному Камерарию, что порочная девка очаровала меня своим колдовством. Уверен, он хотел, чтобы я это услышал.

В ночь перед казнью она решила исповедаться. Меня не хотели пускать, пришлось использовать охранную грамоту самого Карлоса I, которую я приберегал лишь на крайний случай. Что грамота — я готов был лично бежать во дворец и упрашивать регента и безумную королеву разрешить мне исповедовать грешницу. К счастью, до этого не дошло. Ко мне приставили гвардейцев и я всю ночь провёл с Розалин, утешая несчастную перед самым тяжёлым её испытанием. Мы беседовали о математике, о дальних странах, о золоте скифов. Она прекрасно знала лес, помнила имена всех птиц и зверей, чудесно пела. Мы смеялись, шутили и старались не думать о завтрашнем дне. Ближе к рассвету я стал готовить её к исповеди.

— Я вряд ли успею поверить в бога, но я верю в тебя. Ты спас меня, спас от самого страшного, что может случиться на свете — от одиночества. Это так важно, что хотя бы один человек будет молиться за меня, любить меня и вспоминать меня.

Да простит меня бог, но от горя я нёс всякую околесицу. Кажется, даже признавался в любви, но до сих пор не раскаиваюсь в этом. Христиане должны принимать своих братьев и сестёр всем сердцем. Легко любить святого. В сто раз труднее полюбить грешника. Как бы там ни было, но она исповедалась. Я не нарушу тайну исповеди и унесу её откровения с собой в могилу. Теперь у неё только один судья. На прощание Розалин призналась, что сделала это лишь ради того, чтобы встретиться со мной в следующей жизни.

— Вспоминай меня. Вспоминай меня чаще. Если есть хоть малейшая возможность попасть в рай, то я буду там. И буду тебя ждать. Ты узнаешь меня, узнаешь меня всегда, мой милый. Если же рая нет, то я прилечу к тебе весенней пташкой или прибегу юрким зверьком. Тогда ты тихо прочитай мой стих, вспоминая рыжую девчонку, которую ты угостил яблоком.