Время колесниц - Чистов Дмитрий (версия книг TXT) 📗
Хольдер, сын Торнора, был очень стар и не помнил почти ничего из своего детства; и он размышлял о смерти. О ней же думал каждый из без малого двух с половиной тысяч мужчин, выстроившихся от стен родного города до берега реки: кто-то — с ужасом и содроганием, кто-то — распаляя в себе яростный азарт предстоящей резни, а кто-то — с абсолютным равнодушием, выкованным древней традицией и умелым воспитанием. Одни оживлённо болтали со стоящими рядом, пытаясь заглушить накатывающий страх и волнение; другие молились, проверяли ремни доспехов или просто молчали.
Перед тем как прикрыть свою грудь великолепным чешуйчатым панцирем из бронзовых пластин и одеть доставшиеся ему при разделе отцовского вооружения поножи и налокотники, Хольдер подозвал своего раба. Тот помог хозяину закрепить поперёк живота загадочный предмет — узкий и длинный кожаный мешочек, в котором что-то переливалось и булькало.
Стоявший неподалёку Фехтне оторвался от пристального созерцания злополучных налокотников и, будучи приведённым в полное недоумение этими манипуляциями, поинтересовался:
— Скажи, брат, что за предмет ты поместил под свои доспехи? Уж не особый ли талисман? В жизни не видел ничего подобного!
— Можно сказать и так, — усмехнулся Хольдер. — Назовём это талисманом!
Облачившись в боевое снаряжение, патриарх принял из рук слуги глиняную миску с красной охрой, зачерпнул краску ладонью и принялся втирать её себе в лицо. Каждый из его соплеменников, стоявших на поле предстоящей битвы, последовал примеру своего вождя.
— Зачем вы покрываете охрой лица? — полюбопытствовал Эдан, глядя, как Кермайт извлекает заранее припасённый мешочек с краской из-за пазухи.
— Таков обычай.
— Обычай столь же символичный, сколь и полезный, — откликнулся маг Taлec. — Раскрашивая кожу в цвет смерти, воин демонстрирует свою решимость, как бы заранее справляя над собой похоронный обряд. К тому же толстый слой краски скрывает татуировку на лице, и враг не сможет по ней определить, кто именно перед ним.
Они находились на правом фланге армии, построенной лицом на юг. Рядом шипели и хлопали крыльями чёрные лебеди. Бринн запретил своему жрецу исполнять в сражении роль возницы: слишком опасно было бы смертному находиться в летающей повозке во время схватки богов. Место колесничего в воздушном экипаже вновь занял Ханаль.
Обе армии разделяло расстояние в четыре полёта стрелы; то там, то тут виднелись легковооруженные инженерные отряды, в чью задачу входило срыть кустарник и сравнять все буфы на предполагаемом направлении атаки боевых колесниц. Вопреки сыпавшимся на него советам, Хольдер построил своё войско совершенно особенным образом: колесницы тордингов и хольдерингов, а также конницу двух союзных кочевых племён и приведённых Гнаталом охотников он поставил на флангах; в центре же армии разместилась тысяча ополчения Ара, выстроенная в пять шеренг.
— Зачем вождь поставил их так тесно? Эти горе-вояки будут только мешать друг другу! — Эдан упёрся ладонями в борта колесницы и подтянулся, распрямив локти, желая увидеть всё поле разом. — Их линия мгновенно рассыплется и потеряет всякий смысл, когда ургиты подойдут поближе и бойцы начнут выбегать из шеренг вперёд, чтобы сразиться с неприятелем!
— Хольдер и Нудд настрого запретили ополченцам покидать свои места в строю, — пояснил Бринн. — Все они торжественно поклялись не выбегать из строя даже для того, чтобы добить раненого врага и забрать его оружие.
— Попробовал бы он лишить людей из своего собственного клана их священного права на трофей!
— Патриарху не могла прийти в голову даже сама идея попытаться построить хольдерингов в тесные шеренги, — осклабился Кермайт. — Набрасываться на неприятеля сразу всей стаей достойно скорее диких волков, нежели воинов. Поединок — суть беседа двоих, где взгляд — рукопожатие, сокращение мышц — слово, а удар подобен законченной мысли. В свалке не увидишь даже глаз противника, о каком же разговоре может идти речь?
— Может быть, Нудд и Хольдер рассчитывают как раз на то, что в ополчении нет ни одного настоящего воина? Для крестьянина, плотника, гончара или литейщика война, в сущности, жуткая штука, — заметил сидевший неподалёку Куллд, задумчиво подёргав себя за кончик носа. — Все они вовсе не в восторге от возможности полить это поле своей кровью и щедро удобрить его собственными трупами. Даже если ты не раз желал всяческих напастей на голову своего соседа, когда рядился из-за межи после передела поля или когда заставал его, вернувшись домой пораньше, в постели собственной жены, всё переменится, как только ты увидишь его корчащегося на земле в предсмертных муках и придерживающего руками вываливающиеся внутренности! Они не готовы умереть; но за спиной у каждого семьи, дети, нехитрое имущество. Полагаю, что это сомкнёт ряды фаланги и превратит её в грозную силу...
Пока они таким образом беседовали, обстановка на поле переменилась. От войска ургитов отделилась одинокая упряжка, которая поскакала по направлению к армии Ара. В колеснице стоял сам вождь Белг. Притормозив в трёх сотнях локтей от передних рядов воинов, он торжественно возгласил:
— Выходи, Хольдер, биться со мной! Победишь — и мои люди вернутся домой с позором. Если же суждено одержать верх мне, отдашь свой город, а людей твоих обращу я в рабов!
— Ты просишь много, Белг, — ответил ему сын Тор-нора. — Слишком много. Ты заносчив, глуп и не слушаешь, что тебе говорят. Если ты желал во что бы то ни стало сразиться со мной лично, зачем пришёл сюда со всей дружиной? Я уже говорил тебе: место и время нашей схватки я выберу сам. Оно ещё не настало; убирайся, иначе прикажу лучникам сделать из тебя ежа!
Белг с трудом сдержался: никто прежде не оскорблял его подобным образом. Пальцы вождя побелели от напряжения, с которым он сжимал разукрашенное древко церемониального копья.
— Смотри, как бы я не отказал тебе в праве достойного погребения сегодня вечером! — процедил он, хлопнув по плечу своего возницу. Тот развернул лошадей, и колесница помчалась обратно.
Негромко шелестел обледеневший степной ковыль; тысячи людей замерли в ожидании, переминаясь с ноги на ногу и переговариваясь вполголоса с соседями. Ход времени замедлился, однако ненадолго; вскоре колесо в повозке судьбы вновь тронулось с места и стало раскручиваться всё быстрее и быстрее, как ременная петля с вложенным в неё камнем в руке умелого пращника. Глухо зарокотали боевые бубны, взревели бронзовые трубы, тонко пропели костяные флейты; войско Священного города Кера двинулось на север.
— Гони, как насчёт нашего уговора? — спросил появившийся около лебедей Фехтне, выразительно поглядывая на торчащую из-за пояса бога рукоять меча, украшенную обмоткой из тонких серебряных нитей. — По-моему, очень скоро начнётся заварушка!
Ханаль, ни слова не говоря, извлёк чёрный клинок и передал его младшему сыну Торнора; тот осторожно принял реликвию, подставив раскрытые ладони. На лице старого мага запечатлелось искреннее благоговение.
— Я знал... — прошептал он, — всегда был уверен, что он станет моим!
— Хочу напомнить: ты также взял на себя некоторые обязательства, — заметил Ханаль, любуясь сей трогательной сиеной, — такой подарок следует ещё отработать!
Фехтне кивнул. Он осторожно дотронулся до удобной рукояти, обхватил её обеими руками и прочертил в воздухе плавную кривую кончиком лезвия. Письмена, выбитые на клинке Гофанноном, полыхнули синеватым пламенем.
— «Н-т стр-д-н», — прочёл по складам маг. — Странно! Прошло столько времени... может быть, изменилось начертание знаков?
— Просто Огам впоследствии усовершенствовал систему записи слов, — пояснил Ханаль. — Когда ковалось вооружение первого из воинов, в алфавите ещё не существовало гласных букв. Здесь написано «Нет страдания».
— Ну да, разумеется... — Фехтне снова взмахнул клинком, любуясь игрой света на его матовой поверхности. — А как ты думаешь, он был прав?
— Кто?
— Торнор. Временами мне кажется, что из всех богов именно мой отец преподнёс людям самый великолепный и самый ужасный урок. Он показан истинную дорогу к вершинам духа, но указанная им дорога пролегает мимо смерти и ведёт только лишь к смерти.
