Креститель - Прозоров Александр Дмитриевич (онлайн книга без .txt) 📗
– Вот ото я понимаю, – сладко потянулся он. – Это по-людски. Не то что в омута темные к водяным скакать. А, ведун?
– Всяко дело к добру, – простонал Середин, ощущая, как, пробивая запыленные поры, по всему телу выпирает наружу соленый пот. – Главное – это меру знать. Всё хорошо, когда оно на пользу и вовремя.
– Угу, – согласился богатырь, приоткрывая глаз. – Веники замочить забыл… Ладно, потом… Да, дочку боярскую ты помнишь, ведун? И не подумать, что одной крови. Он – что байбак осенний, а она – тростинка тростиночкой.
– Ну, так и что… – Олег закрыл глаза, которые защипало от накатившегося пота. – Он, похоже, несколько лет назад и сам не сильно упитанный был. В одежду старую, вон, не влезает. Приболел, может. Обмен веществ нарушился.
– Чего молвишь, ведун? – не понял Радул.
– Девица, говорю, в старых девах почему-то засиделась, – ответил Середин. – В ее возрасте уж третьего-четвертого ребенка мужу дарить положено, а она всё при отце сидит.
– Это да, – причмокнул воин. – Неладно что-то у боярина Зародихина. Мужей зрелых совсем в усадьбе нет. И сам не сильно хваток ныне. А то возьми девку замуж, ведун? Ты, вроде, пред богами никому в верности не клялся. Один скитаешься.
– Куда мне, бродяге бездомному? Куда я жену приведу?
– Дык о том и речь веду, чародей! – перевернулся на живот богатырь. – Вот он твой дом и будет – усадьба эта. Как родичем станешь, за старшего в семье окажешься. И земля твоя будет, и усадьба, и девка, само собой. Вот увидишь, боярин токмо обрадуется!
– Нет, мое дело бродячее, – покачал головой Середин. – По свету ходить, нечисть изводить, людям добрым помогать. А хозяин из меня никудышный. Непривычен я к земле-матушке. Ты, Радул, сам ее лучше прибери. Я от тебя про дом и жену тоже ни разу и слова не слышал.
– Не, я не могу, ведун, – уткнулся подбородком в сложенные руки воин. – Зарок я дал к бабам близко не подходить. До века зарок, пред Дажбогом на мече поклялся. А жена есть у меня. Вот только где – неведомо. Может, у родителей хоронится. А может, и вовсе на край света убежала.
– Это как?
– Судьба моя такая. Нельзя мне девок в руки брать. Я ведь осьмнадцати годов, после наскока половецкого, от князя в подарок серебра две гривны получил. Да землю у Путивля. Селение такое на Сейму, выше Рыльска. За отвагу да успех ратный наградил княже. Мы тогда дозором в девять копий полусотню степняков перехватили. Ну, порубили всех, почитай. Из дозора токмо я да полусотник уцелели, да четверых сильно посеченных назад привезли.
– Бывает, – согласился ведун. Собственно, десяток тяжело вооруженных воинов разгромить легконогих половцев мог и без Радула, который один роты автоматчиков стоит. Так что князь широким своим жестом не столько могучего воина награждал, сколько к земле привязывал, чтобы в иные места не подался. – Только при чем тут жена?
– Родичи сосватали. Сказывали: как в поход уйдешь, кто за хозяйством приглядывать останется? Из рода бояр Соловых была. Краса девка. Коса – с руку мою толщиной, глаза черные, стать – лебедь позавидует… – Богатырь слез с полка, зачерпнул кваса, плеснул на камни, выпрямился. – В общем, справили мы свадебку. Я Додоле в тот день семерых белых ягнят принес и семь черных. Сам выбирал. Гости гулять остались, а нам на снопах постель выстелили, пшеницей пол усыпали, курицу в изголовье зарезали. Легли мы с ней… Играли ласково, рады были оба. А как дело святое сполнять начали, я сгоряча даванул ее с силушкой, что боги наградили. Не додумал, приласкать покрепче хотел…
На камни полетел еще ковш пенистого хлебного настоя.
– Поломал, стало быть, девку изрядно. Руку сломал, ребра, ключицу, еще что-то, волхв сказывал. В святилище у Песочной горы выхаживали женушку. Ходить ден тридцать не могла, а потом еще до снега ко мне волхв возвертаться запретил. Потом вернулась. Хотя, видел, и боялась изрядно… – Боярин забрался обратно на полок. – Но я ее берег. Касался с нежностью, руки не распускал, обнять не смел. Оттаяла лапочка моя, повеселела, начался у нас лад да радость. Вот… Да токмо не утерпел я еще, всего только раз. Ласки совсем ум затуманили, чувства из груди прыгнули. Ну, и прижал я ее к себе крепко… Очнулся от крика страшного, да и понял, что опять поломал. Опять ее всю зиму и половину лета в святилище выхаживали. А как выходили – не вернулась она ко мне. Убегла куда-то. Ну, а я зарок дал: к бабам боле и близко не подходить. Поклялся. Так что, ведун, сам понимаешь. Мне эту девку прибирать никак нельзя. А тебе…
– А-а-а-а!!! – Поняв, что вынести этого жара он больше не сможет, Олег спрыгнул с полка, выбил плечом дверь, пробежал десяток саженей по стылой глинистой тропинке, влетел в озеро и ухнулся в него с головой.
Минут пять ведун парил в невесомости, избавляясь от убийственного тепла и напитываясь блаженной прохладой, потом подплыл к берегу. Вернувшись в баню, он недрогнувшей рукой превратил в пар ковша четыре, выпил примерно половину пятого, после чего легко вспрыгнул обратно на полок, вытянулся во весь рост:
– Вот теперь хорошо…
– Счас еще лучше будет, – многообещающе пробасил в самое ухо Радул м принялся охаживать Олега веником…
Великая вещь – банька. Выходишь из нее – и ощущение такое, будто не только тело, но и душу свою отмыл. Внутри все так спокойно, благостно, мягко. Утершись приготовленными в предбаннике полотенцами, путники переоделись во всё чистое – свежая рубашка и портки были с собой у каждого, – после чего покинули баню. Поджидавший их мальчишка тут же поднес крынку с холодным пивом и, спросив, где грязная одежа оставлена, шмыгнул в дверь.
– Постирают, – сообщил боярин и припал к широкому горлышку.
– Это я и сам понимаю. – Середин с тревогой следил, как быстро двигается Радулов кадык, а по усам и бороде сползают клочья пены. – Вот высохнуть бы успело.
– Как высохнет, так и тронемся, – безмятежно ответил богатырь, оторвавшись от крынки и протягивая ее товарищу. Внутри оставалось чуть меньше половины, и ведун, закрыв от удовольствия глаза, допил остатки.
Не спеша они тронулись к усадьбе, протиснулись в узкую дверцу, оставленную, видимо, как тайный ход, миновали изогнутый под прямым углом коридор и вышли во двор. Здесь их тоже ждали. Дворовая девка в зеленом сарафане с пышной юбкой – небось, снизу еще юбок пять поддето – проводила гостей в горницу хозяйского дома. Сама осталась снаружи, прикрыл дверь.
– С легким паром, гости дорогие!
Пока они намывались, хозяин успел переодеться в шелковую рубаху, выпущенную поверх атласных шаровар; Пребрана нарядилась в платье из темно-синего бархата, идущее складками по ее неказистой фигуре. На Труворе по-прежнему была простая полотняная косоворотка – только теперь белая, с вышивкой по вороту.
– Ну, присаживайтесь, угоститесь, чем боги наградили.
– Благодарствую, хозяин, не откажемся, – прижав руку к груди, разом поклонились гости.
Дабы выказать свое доверие и уважение, Радул снял с пояса меч и положил на лавку при входе. Ведун опустил рядом саблю, оставив под рукой только нож – не на случай схватки, естественно, а чтобы мясо или рыбу разделывать. Боярин Зародихин первым опустился в кресло во главе стола, придвинулся. Гости, боярская дочь и Трувор, явно числившийся в усадьбе кем-то вроде воеводы или тиуна, расселись на застеленные овчиной лавки.
Стол Люций Карпович накрыл не но правилам. Олег уже привык, что на пирах сперва выносили пироги и расстегаи, потом мясо-рыбу-каши и прочие закуски, потом борщ, рассольник или еще какой суп, а на завершение – сладковатое сыто. Здесь же стол ломился от всего сразу: и пряженцы, и убоина, и ватрушки, и лотки с зайчатиной, и румяные тушки то ли перепелок, то ли рябчиков, и бараний садрик, и ветчина, и заливная лосятина, и вертела с запеченными почками, и стерляжьи спинки, и гольцы с шафраном, и щучьи головы с чесноком, и грибы соленые да печеные, и караси в сметане, и раки вареные… Единственное, в чем хозяин уступил обычаю, – так это в том, что перед ним на столе стояло опричное блюдо с крупными кусками подкопченной свинины, и боярин тут же, наколов на кончик ножа, подал по увесистому шматку княжескому воину и Олегу, выражая гостям свое почтение.