Серебряный Вихор - Майерс Джон Майерс (читать книги без сокращений .txt) 📗
— На тот случай, если ты сам этого не углядел, позволь указать тебе на самое уморительное в показанном нам фарсе.
Мне уже так часто приходилось перед ним пасовать, что возражать я почти разучился, однако все же сделал слабую попытку его укоротить:
— Не вижу ничего уморительного, если человек оказывается в жизненном тунике.
Я, не оборачиваясь и не разбирая дороги, торопливо шагал вперед, не в силах вынести его иронической гримасы. Увлеченный своими рассуждениями, он на какое-то время забыл, кто чей проводник.
— Я очень боялся, что ты это упустишь. Слушай внимательно. Называть половое влечение неким страстным порывом двух душ к слиянию воедино — дурь весьма распространенная, однако Анна пошла дальше. Она вступила в связь, которая ровно ни к чему ее не обязывала, и все свое благополучие поставила в зависимость от нее. Не верх ли абсурда? Потеха — и только…
— Всякий поступок имеет две стороны, — пробормотал я и в растерянности умолк, но тут мне очень кстати вспомнилось, что когда-то я занимался математикой. — С одной стороны, сам факт совершенного действия. С ним, как ни крути, ничего не попишешь — это величина постоянная. Но, с другой стороны, — смысл поступка, и тут мы сталкиваемся с переменной величиной.
На этом я споткнулся, поскольку не обладал достаточной информацией обо всех обстоятельствах дела. Колеблясь, стоит ли расспрашивать о них Фаустофеля, я случайно бросил взгляд в сторону — и оцепенел, враз утратив всякий интерес к продолжению спора.
— Не может этого быть! — вырвалось у меня. Забыв обо всем, я опрометью ринулся туда.
— Стой, Серебряный Вихор, стой! — завопил Фаустофель. В иное время я вынужден был бы подчиниться беспрекословно, однако здесь, похоже, власть его надо мной была урезана.
— Туда нельзя! — кричал мне вслед Фаустофель. — Нам пора уходить! Тысяча чертей — и я вместе с ними!
Добежав до места, я остановился в растерянности. Вокруг еще одного, такого же помоста толпился народ, глашатай объявлял начало очередного шоу, но до этого мне не было никакого дела. Ошеломило меня лицо жертвы — юной девушки с младенцем на руках. Я смотрел на нее не отрываясь и не мог поверить собственным глазам.
На груди у девушки алым была вышита буква «П». Раньше она одевалась иначе, но сомневаться не приходилось — это была Розалетта! Я уверенно начал проталкиваться через толпу мужчин в замысловатых шляпах и женщин, разодетых в пух и прах. Зазывала между тем разводил свою бодягу:
— Примечательная особенность скандального поведения этой юной леди заключается в том, что сойти с пути истинного ее побудила отнюдь не тяжкая необходимость — несколько смягчающее вину обстоятельство, которое наиболее чувствительных из нас заставляет если не прощать виновную, то хотя бы ей сострадать, хотя ничто на свете и не может служить оправданием коммерческой практики, характерной для одной из древнейших в мире про-фессий.
Тут он сделал значительную паузу. Слушатели в полном безмолвии обменялись понимающими взглядами.
— Полагаю, что не навлеку на себя вашего неодобрения, если в смешанной аудитории обойду молчанием конкретное наименование и непосредственную суть упомянутой выше практики.
К этому моменту я уже пробился в первые ряды зевак. Здесь Фаустофель наконец-то меня настиг. Он пылал от бешенства, но я твердо стоял на своих правах.
— Я хочу посмотреть на эту девушку и буду на нее смотреть столько, сколько мне вздумается! — отрубил я, стряхнув с плеча его руку. Вглядевшись в нее с близкого расстояния, я окончательно убедился, что передо мной она — она самая, Розалетта! Новым для меня было только каменное выражение ее лица.
— Что ты собираешься делать? — оторопело взревел Фаустофель, но было уже поздно.
Сам не понимая своих намерений, я одним махом перескочил барьер и вспрыгнул на помост. Иначе я поступить не мог: меня толкало неудержимое стремление защитить собой любимое существо от позора. Как бы я ни относился к себе и к другим, но мне и в голову не пришло подумать плохо о той, которая была так дорога мне. Если она и попала в беду, то никак не по собственной вине; в любом случае, нельзя было допустить, чтобы она хоть минуту еще оставалась предметом всеобщего осмеяния.
Розалетта подняла на меня глаза. Они смотрели горько и отстраненно. В лице ее не дрогнул ни один мускул. Она явно меня не узнавала.
— Розалетта! — воскликнул я. — Это я, Шендон, Шендон Серебряный Вихор. Как ты здесь оказалась? Где Окандо? Что вообще произошло?
— Он еще спрашивает, что произошло! — Зазывала, подмигнув толпе, оттеснил меня от Розалетты. — В данной ситуации у меня нет времени обучать этого недоумка всему алфавиту софистики, но все же мне придется сообщить ему несколько предварительных сведений, прежде чем я продолжу разоблачение поразившей Эстер моральной проказы. — Он последовательно тронул указкой алую букву на платье, младенца и, наконец, саму девушку. — «П» обозначает «Прелюбодеяние», «Р» — «Распутство», «С» — «Сластолюбие», ну и так далее…
Схватив меня за шиворот, зазывала бесцеремонно столкнул меня с помоста и обратился к моему вожатому:
— Забери его отсюда, Фаустофель, ради всего треклятого! Таким простакам делать тут нечего.
Озадаченный тем, что глашатай назвал Розалетту другим именем, я не очень-то сопротивлялся. Но не прошли мы и десяти шагов, как мелькнувшая у меня в голове догадка заставила меня упереться как ослу.
— Мне все ясно. Она взяла на себя чужую вину. Она вовсе не Эстер, ее зовут иначе!
Фаустофель тоже не переставал то и дело оглядываться, занятый какими-то своими мыслями. Я не двигался вперед ни на шаг.
— Ну, разумеется, она вовсе не Эстер! — рассеянно пробормотал он в ответ.
Охваченный волнением, я даже не посчитал странным, что он со мной согласился.
— Но мы можем ее выручить! — вскричал я. — Они обязаны ее отпустить, если мы дадим согласные показания, что на самом деле ее зовут Розалеттой.
Фаустофель накинулся на меня с такой неистовой яростью, что я невольно отшатнулся.
— Олух царя подземного, кретин! — прошипел он. — Гретхен, скажи, это поможет?
Я недоуменно воззрился на него. В эту минуту глашатай, добравшись до развязки, истошно выкликнул:
— Как же поступит Эстер?
Содрогнувшись от жуткого воспоминания об участи Анны, я рванулся было к помосту, но замер, едва услышал спокойный ответ девушки:
— Я готова претерпеть все, что мне суждено.
Меня остановили не только ее слова, явно исключающие тягу к самоубийству. Голос девушки ничуть не походил на голос Розалетты. Зазывала не заблуждался… Смущенно поискав глазами Фаустофеля, я, к моему удивлению, обнаружил его рядом с собой. Оказывается, он тоже, не удержавшись, бросился к девушке на выручку, и его тоже заставил отступить незнакомый голос.
Фаустофель так быстро принял свой обычный вид, что я легко мог бы остаться в неведении относительно вспышки его чувств. У меня сразу отлегло от сердца, когда я понял свою ошибку, и испытанное мной облегчение вытеснило все другие мысли. Только призадумавшись всерьез, я сообразил, что я на самом деле видел. Крепостная стена презрения ко всему сущему, которой оградил себя Фаустофель, была дырявой; через щель в его обиталище легко вторгался ветер чувства… И такой же ветер чувства свободно проникал через окружавшие меня стены отчаяния.
Но я-то сознавал, что для меня этот ветер подул в последний раз. Теперь все былое кончено… Прошлое потеряло свое было значение: я испытывал скорее стыд и униженность. Разум ненадолго вышел из послушания, и воскресшие вдруг эмоции восторжествовали над безжалостной логикой реальной действительности. Окажись эта девушка Розалеттой, кто мог поручиться, что ее не соблазнил какой-нибудь вертопрах? Я повел себя более чем глупо — и впал бы в настоящую меланхолию, не будь у меня под боком собрата по разочарованию. Осклабившись, я справился у моего гида:
— Острый моментик пришлось пережить, верно?
— Впереди хуже.
Фаустофель теперь полностью овладел собой. Попытки раззадорить его были бы напрасной тратой времени. И все-таки случившееся не прошло даром: общее воспоминание возымело свое действие. Отныне его власть надо мной уже не могла быть столь безоговорочной: я узнал о его больном месте, где он был уязвим.
