Великий Эллипс - Вольски Пола (первая книга txt) 📗
— Все ясно и понятно. Хотела бы я надеяться, что это так. Вы были абсолютно правы относительно… как вы это назвали? «Высокая степень реализации»?
— Это было несложно определить.
— Для вас — возможно. Я помню, как вы сказали тогда на «Карвайзе», что вас еще в детстве научили чувствовать присутствие сверхъестественных сил. Я не поверила вам тогда, но сейчас верю. Извините, что я сомневалась.
— Каждый здравомыслящий человек подвергает сомнению такие вещи.
— По-моему, вы тогда сказали еще, что такое обучение входит в традиционную систему образования Грейсленда.
— Да.
— Но если в традиционную систему образования Грейсленда входит изучение сверхъестественной энергии, то почему же Империя отказывается признавать ее существование?
— Нынешнее правительство ценит современный рационализм или, на худой конец, его поверхностные проявления, Ледяной Мыс же остается верен традициям. Но это не тот вопрос, который обсуждают с иностранцами.
— Понимаю, — разочарованно пробормотала Лизелл, поскольку чувствовала, что ответ на этот вопрос мог бы дать ключ к разгадке его характера.
— Это не тема для обычного разговора, — продолжал Каслер. — Но я все же расскажу вам о Ледяном Мысе, потому что вы ищете знаний, потому что мне приятны эти воспоминания и потому что — как ни странно — мне приятно будет поделиться этими воспоминаниями с вами. Это не нарушение гражданского долга — лишь отказ от условностей, прихоть, которую я позволю себе сегодня.
— Не рассказывайте мне того, о чем можете потом пожалеть.
— Я ни о чем не пожалею, — не задумываясь ответил Каслер. — Ледяной Мыс — это возникшая в глубокой древности крепость, внешне суровая и аскетичная. Она стоит на отвесной скале, на самой северной оконечности Грейсленда, откуда открывается вид на безбрежное серое море. Это — твердыня традиций, старейшая школа для избранных, известная в моей стране как «Лаагстрафтен», а в Вонаре — как «Братство». Вы слышали о нем?
Лизелл кивнула.
— Я не удивлен. Орден Братства, хотя в высшей степени и почитается, но избегает общественного внимания, поэтому о самом его существовании едва ли что-нибудь известно за пределами Грейсленда. И даже у себя на родине орден умудряется держаться в тени, хоть и весьма существенно участвует в делах государства. Его влияние изменило ход войны, он также руководил судьбой принцев и формировал историю нации.
В орден принимаются дети из самых знатных и древних Домов. Семьи отдают их туда в раннем возрасте, и они воспитываются в уединении в крепости Ледяного Мыса. Там молодых претендентов держат в строжайшей дисциплине, программа их обучения нацелена на укрепление тела и духа, их обучают различным искусствам и наукам, многие из которых давно забыты за пределами этих стен. Их учат защищаться от магического воздействия, открывают секреты всеобщности и запредельности, одним словом, от них требуют максимально реализовать их собственные таланты и способности. Такой жесткий режим в течение долгого времени вряд ли подойдет каждому, но те, кто до конца выдерживают программу, экзаменуются на выпуске, и если проходят последнее испытание, получают звание «Разъясненный», которое дает им все привилегии состоящих в ордене. В Грейсленде это считается большой честью.
— И вы получили это звание? — спросила Лизелл.
— Да, я прибыл на Ледяной Мыс, когда мне было четыре года, и не покидал его ни разу все последующие семнадцать лет. В конце этого срока я получил звание «Разъясненный», и мою кровь определили как «афлегренскулт».
— Что это значит?
— Слово «афлегренскулт» имеет два значения — «добродетельный» или «доблестный в сражении», зависит от контекста. У нас существует традиция — кровь сердца Разъясненного должна закалять сталь, из которой делают оружие для членов королевской семьи. Изначально, чтобы получить такую сталь, приносились человеческие жертвы…
— Ну, по всей видимости, это было давно.
— Жертвоприношения закончились только в конце прошлого века. Возможно, в глазах иностранца — это варварство, хотя вы должны понимать, что отдать свое сердце — это высочайший акт патриотизма, и такой поступок расценивался как великая привилегия. Однако за последние полвека многое изменилось, и все чаще Разъясненному позволяют такую роскошь, как естественная смерть.
— Чаще, но не всегда?
— Я хотел навсегда остаться в стенах твердыни Братства, — продолжал Каслер. — Я планировал учиться, заниматься научными изысканиями или с радостью отдать свою кровь, если бы от меня этого потребовали. Я не знал иной возможности прожить свою жизнь, да и не хотел знать. Чтение и разговоры с теми, кто знал больше меня, не пробуждали во мне желания познавать мир за стенами Ледяного Мыса. Как раз напротив, я научился высоко ценить жизнь в ордене и покой, который он дает. Но этому не суждено было осуществиться, — резюмировал Каслер. — Начались войны, и меня призвали на службу. В военное время, мы, Сторнзофы, должны брать в руки оружие — таково предназначение нашего Дома. Такое служение Грейсленду не нарушает принципов Братства. В итоге я поменял Ледяной Мыс на армию, где мгновенно только за имя, которое ношу, мне дали чин офицера. Я не заработал его и не заслужил, но так уж устроен этот мир. К счастью для всех, я проявил способности к этой работе — в конце концов, у Сторнзофов это в крови. Некоторые мои таланты оказались полезными, я стал востребован, для меня постоянно находилось какое-то занятие, и я постепенно привык к военной жизни, как когда-то привык к жизни в Братстве. Вот так я и провел последние пять лет, и не могу сказать, что жалею об этом. Но что странно: не было ни дня за все эти годы, чтобы я не думал о Ледяном Мысе, не было дня, чтобы я не слышал его зов.
— Вы когда-нибудь вернетесь туда? — спросила Лизелл.
— Долгое время после того, как я покинул Ледяной Мыс, я знал, что вернусь при первой же возможности. Но война продолжается, годы идут, и время меняет все. Когда наконец войны закончатся и я освобожусь, я почувствую, что изменился настолько, что не принадлежу больше Ледяному Мысу. Мне больше не будет там места.
— Может быть, так и не случится. Ну, а если все же…
— Я не буду долго смотреть в прошлое. Буду довольствоваться тем, что есть, в этой жизни тоже существуют свои радости, — ответил он. И, прежде чем она смогла осмыслить последнюю фразу, добавил: — То терпение, с которым вы меня слушаете, и есть одна из таких радостей. Надеюсь, что мой монолог не очень сильно вас утомил.
— Нисколько. Я рада, что вы рассказали мне все это. Ответили на вопросы, которые я никогда не осмелилась бы задать. Сейчас я начинаю хоть немного понимать вас.
— Мы начали понимать друг друга задолго до этой ночи, и слова не были нам нужны, — медленно произнес он.
— Вы чувствовали это? — У нее перехватило дыхание.
— Да. Разве я ошибаюсь?
— Нет, — прошептала она. Он стоял так близко. Их глаза встретились, и ее пульс участился. Она растеряно подумала: неужели он попробует ее поцеловать, и еще больше растерялась: неужели она ему позволит? Конечно, нет, ни одна порядочная женщина не допустит такого до свадьбы, даже с тем, с кем помолвлена, тем более с почти незнакомым мужчиной, соперником, грейслендцем. Но звездное небо сводило с ума, и она решила: если он обнимет и поцелует ее, она не будет сопротивляться, даже и пытаться не будет.
Он обнял ее за плечи, и у нее закружилась голова. Она закрыла глаза и качнулась к нему. Секунду он держал ее в своих объятиях, но потом отпустил и отступил назад. Лизелл открыла глаза и посмотрела на него с удивлением.
— Простите меня, я воспользовался… — Произнес Каслер, — это предосудительно.
— Что вы хотите этим сказать — воспользовался? — нахмурилась Лизелл. — Воспользовались чем?
— Вашим мягким сердцем и природной чувствительностью. Я понял сейчас, что эксплуатирую эти ваши достоинства, хотя и без всякой задней мысли.
— Вы ничего не эксплуатируете, Каслер. Вы так плохо обо мне думаете? Я не дура и не ребенок, чтобы так легко мною манипулировать. — Она обронила совсем пустячную колкость, как и велела ей гордость, но на душе у нее было радостно. Он сказал, что у нее мягкое сердце и по природе она чувствительна.
