Великий Эллипс - Вольски Пола (первая книга txt) 📗
— Вы меня поправили. Все верно, вы не простушка и не жертва. Вы, вероятно, допускаете, что иногда бываете опрометчивы и не склонны обдумывать возможные трудности. Мы оба участвуем в одних гонках. Завтра утром я должен оставить вас без каких-либо рассуждений, даже не оглянувшись назад. Вы должны поступить так же, если представится возможность. Никто из нас не может остановиться, чтобы предложить другому помощь в сложной ситуации. Как трудно остановиться, когда дружба или связь между нами обоими кует невидимые цепи!
— Трудно, но не смертельно, — ответила ему Лизелл. — Я намерена победить, и, несмотря на дружбу, я буду пытаться сделать то, к чему так долго стремилась.
— Вы сейчас так думаете, но где-нибудь далеко вы вдруг поймете, что цена, которую вам приходится платить, выше, чем вы предполагали.
— И все же я ее заплачу.
— Может случиться, что просто не сможете. Иногда от нас требуют таких поступков, на которые невозможно пойти, чтобы не потерять уважения к себе.
— Я не потеряю уважения к себе, если выиграю эти гонки. — Вы не можете знать наперед, как именно вы поступите, пока сам момент выбора не встанет перед вами, и только тогда вы сможете удивить саму себя настоящую.
— Посмотрим. — Что ж, поцелуев сегодня не будет, момент явно упущен. Она испытывала смешанные чувства — что-то среднее между облегчением и разочарованием.
После длительной паузы Каслер произнес:
— Там все утихло. Можно возвращаться.
Он проводил ее до площади. Свет, горевший в окнах домов, освещал изломанную брусчатку, упавшие уличные фонари и разбросанные по площади обломки. Несколько потрясенных граждан еще толпились здесь, но переговаривались между собой более спокойными голосами. Большинство успело разбрестись по домам и квартирам.
У входа в гостиницу они остановились, и Лизелл заметила:
— Вот и снова расставание. Нам, кажется, слишком часто приходится это делать.
— Сейчас — да. Но ведь Великий Эллипс когда-нибудь кончится, не правда ли?
Да, но к тому времени Вонар и Грейсленд, могут быть, начнут войну друг с другом, подумала она.
— Все когда-нибудь закончится, но иногда, правда, кажется, что это невозможно, — сказал Каслер.
— Снова телепатия? — улыбнулась Лизелл. — Сегодня ночью ваши предчувствия спасли меня от хорошей встряски. Если я вновь услышу эти голоса, то буду знать, что надо бежать на какой-нибудь пригорок.
— Вы не услышите их. Они выполнили свое предназначение. Посмотрите туда, — он кивнул на центр площади.
Она посмотрела в сторону платформы с позорным столбом: платформа была пуста, четверо несчастных исчезли.
XIII
— Где ты была сегодня ночью? — спросил Гирайз. — Когда землетрясение подняло меня с постели, я спустился в холл, подошел к твоему номеру и нашел только бьющихся в истерике грейслендок. Тебя среди них не было видно, я подумал, ты, вероятно, уже покинула здание. Я вышел на площадь, но и там тебя не нашел.
— Я была поблизости, — как-то неопределенно ответила Лизелл.
— Я рыскал по площади, как охотничья собака. Я не понимаю, как я мог тебя просмотреть.
— Ну, было темно, паника и все такое, — она уклонялась, не желая открывать обстоятельства, которые свели ее с Каслером Сторнзофом. — Я очень рада, что ты не пострадал.
— Судя по тем слухам, которые дошли до меня, никто не пострадал. Это очень примечательно.
— Просто невероятно.
— Но как все счастливо обернулось для несчастных у позорного столба! Им каким-то образом удалось сбежать под прикрытием всеобщей паники. Или их освободил кто-то… Как бы там ни было, все четверо исчезли. Ты заметила?
— Да. Видеть позорный столб пустым куда приятнее, но все же это не самое приятное, о чем можно говорить. — Она посмотрела в сторону часового, стоявшего на расстоянии не скольких футов у входа в здание мэрии.
— Мы разве кого-то обижаем разговорами о природных явлениях? Согласись, какое необычное время было выбрано для этих катаклизмов? Сейсмическая активность нетипична в этой части света, хотя землетрясение возникло в нужный момент, чтобы помочь сбежать…
— Невероятное совпадение. — Желая сменить тему разговора, Лизелл поднялась по каменным ступенькам и обратилась к часовому по-грейслендски: — Сейчас уже время, будьте добры впустить нас.
— Мэрия открывается в 8:00, — часовой посмотрел на свои часы. — А сейчас 7:58.
Лизелл вздохнула и вернулась к Гирайзу.
— У него часы отстают, я точно знаю, — жалобно произнесла она. — Ненавижу ждать. Нет ничего хуже этого.
— Можно о многом подумать.
— Ты приготовил карту?
— Да, но она нам не понадобится. Я помню маршрут наизусть.
— Ты уверен? Я хочу сказать, что здесь такие кривые улицы и столько поворотов, они похожи на… на тарелку голубых энорвийских червей.
— Не волнуйся.
Она волновалась, но не стоило ей указывать на это. Она принялась бессмысленно рассматривать площадь. Туземцы под руководством грейслендских хозяев убирали поврежденную брусчатку и восстанавливали поваленные фонари. Небольшая кучка ягарцев собралась у платформы, пялясь на опустевший позорный столб. Раздраженный солдат в серой форме принялся отгонять их. Перед финансовой палатой орава голых меднокожих ребятишек играла, перепрыгивая через свежие разломы в брусчатке.
Она снова посмотрела на Гирайза. Впервые за все то время, что она его знала, он изменил своей безупречной холености. Его темные волосы отросли, и прическа стала привлекательно небрежной. Его одежда цвета хаки была чистой, но чудовищно мятой, и на рубашке не хватало пуговицы. Но ни одно из этих несовершенств не могло нанести ущерба его врожденной вонарской элегантности. Маркиз в'Ализанте мог бы нырнуть головой вниз в кучу навоза и каким-то чудом сумел бы при этом остаться господином маркизом. Тени у него под глазами залегли темнее обычного, морщины стали глубже — он плохо выспался за эту ночь, и все же он выглядел бодрым, уверенным в себе и явно веселым.
— Гирайз, — решилась она спросить, — тебя действительно все это не раздражает?
— Раздражает? — он задумался на секунду. — Ты знаешь, за последние недели на мою долю выпало столько неудобств, столько раздражающих, утомительных моментов, нестыковок, разочарований, сколько за всю жизнь на меня не сваливалось. Но при этом я узнал столько нового, разнообразного — столько открытий. Меня раздражает многое, но я бы ни за что в жизни не хотел бы от этого отказаться.
— Это не похоже на речь господина маркиза, когда-то не мечтавшего о большем, чем курсировать между Ширином и Бельферо.
— Во-первых, он мог немного измениться, а во-вторых, тебе могло только казаться, что ты его хорошо знаешь.
— Ну и что верно в твоем случае?
— И то и другое.
— Ты дразнишь меня?
Вопрос навсегда остался без ответа, поскольку в этот момент часовой вышел из здания мэрии и сделал им знак рукой.
Они вместе взбежали вверх по лестнице, затем через дверь в безликий вестибюль, где скучающий часовой показал им, как пройти к подклерку муниципальной администрации на втором этаже. И снова вверх по лестнице, мимо щеголеватых фигур в серых мундирах, мимо цивилизованных костюмов и белых западных лиц, которые удивленно смотрели вслед парочке, несущейся по безликому коридору к двери с матовым стеклом и аккуратной надписи на грейслендском — МУНИЦИПАЛЬНАЯ АДМИНИСТРАЦИЯ.
Гирайз постучал и, не дожидаясь ответа, толкнул дверь. Она была открыта, они вошли. В комнате не было ничего лишнего — образец безупречного порядка. Вдоль стен — шкафы с папками, старый деревянный письменный стол, рядом — два стула, позади — шкаф с книгами, и больше никакой мебели. Клерк — лысый, с детским лицом, в очках с металлической оправой, одетый в штатское — сидел за письменным столом. При их появлении он поднял глаза, брови его удивленно выгнулись.
— Вы являетесь подклерк из Муниципальной Администрации, да? — спросил Гирайз.
