Кукушка - Скирюк Дмитрий Игоревич (читать полностью бесплатно хорошие книги txt) 📗

— Во влипли! — Тойфель плюнул, встал удобнее и перехватил обеими руками посох. — Ну что, парни, врежем на три четверти, чтоб в ушах зазвенело?

— Не горячись, тамбурмажор, — осадил его Феликс, — не горячись… Бог даст, отбрешемся, покуда кровь не пролилась, не впервой.

Тем временем повозку окружали люди самого дикого вида. Фриц навскидку насчитал человек двадцать пять — тридцать; оборванных, вооружённых устрашающе разнообразно, но кустарно — самодельными копьями и эспонтонами, выпрямленными крестьянскими косами, заржавленными протазанами ландскнехтов, шпагами и дротами.

Подходить, однако, они опасались.

— Ой, — сказала Октавия, расширенными глазами глядя на вооружённую толпу. — Смотрите, сколько их, господин Карабас!

— Тише, малышка, piano, piano…

— Вот тебе и копья! — пробурчал Фриц.

— Спокойно, спокойно, — предупредил их Рейно Моргенштерн, покачивая своим оружием. — Спрячьтесь и сидите. Это мужичьё, просто мужичьё. Положим с полдесятка, остальные разбегутся.

— Ой, дядя Рейно, не надо их ложить, не надо, дядя Рейно!..

— Кто это? — спросил у Моргенштерна Фриц. — Разбойники?

— Не знаю.

Йост грыз травинку и разглядывал лесовиков из-под своей широкополой шляпы.

— Эй, на телеге! — донеслось наконец из толпы. — Вы кто такие?

— А кто вы? — прокричал в свою очередь Михель Тойфель. — Что вам нужно? Может быть, вы «лесные братья»?

— Мы-то, может, и «лесные братья». А ты кто? Ты говоришь, как немец. Если ты фламандец, то ты, конечно, сумеешь сказать Shild ende Vrendt — «щит и друг» — так, как это говорят гентские уроженцы. Если нет, то ты фальшивый фламандец и будешь убит. Ну? Говори!

Все замешкались, и тут Карл Барба решил взять дело в свои руки, встал и снял свою шапку.

— Господа, господа! — примиряюще сказал он. — Мы — всего лишь музыканты и актёры, мы не причиним вам зла! Мы просто путешествуем здесь… Господа!

Это было ошибкой. Звонкий иноземный акцент в его речи произвёл эффект похуже аркебузного залпа. «Испанец! Испанец!» — пронеслось по рядам, и люди угрожающе задвигались. Музыканты напряглись и выставили оружие.

Михель дер Тойфель выругался.

— Хороши же вы! — сквозь зубы бросил он в сторону кукольника. — Кто вас просил соваться? Скажите детям, чтоб легли на дно повозки; здесь за каждым деревом может таиться парень с арбалетом… У вас-то есть оружие?

— Нет.

— Der Teufel!

Дело шло к драке, как вдруг Йост поднялся и вскинул руки, показывая открытые ладони:

— Shild ende Vrendt! — крикнул он, повернувшись сначала в одну сторону, потом в другую: — Shild ende Vrendt! Опустите копья! Опустите. Это немцы, но они и вправду музыканты, если вы хотите, то они для вас сыграют. Я даю вам слово фламандца, что мы — такие же враги Короны, как и вы.

Толпа замешкалась и стала переговариваться. Слова Йоста, свирепый вид вооружённых гистрионов, а быть может, всё вместе, возымели некоторое действие.

— Раз так, что с вами делает этот испанский болтун? — крикнул кто-то.

— Это не испанец, а сицилиец. Это господин Каспар Арно, кукольных дел мастер со своими куклами.

«Слыхал? Сицилиец…», «Эвон как!» — зашушукалась толпа. — «А энто где?», «Чёрт его знает…» Из-за деревьев, как пророчил барабанщик, и правда выглянули три или четыре бородатые рожи с луками — взглянуть на сицилийца, и вообще. Напряжение не отпускало, но, по крайней мере, появилась некоторая надежда, что дело кончится миром. Наконец из нападавших выделился предводитель — широкоплечий бородач лет сорока с большой дубиной в сильных мозолистых руках.

— Пойдёте с нами, — сказал он, смерив взглядом их всех одного за другим. — Отведём вас в лагерь, там и поговорим. Там же заночуете, коль захотите. Тока не рыпайтесь, а то пристрелим. Ежели вы вправду те, за кого себя выдаёте, вам нечего бояться — мы вас не обидим.

— У нас телега засела.

— Это подсобим.

Лесовики приблизились, помогли вытолкнуть застрявшую повозку, окружили музыкантов и привели их на поляну, совершенно укрытую в чаще леса. Здесь, среди женщин и детей, дымящих очагов, землянок, шалашей, путешественники увидели множество мужчин и молодых парней, таких же вооружённых и оборванных, как те, которые устроили засаду. Все что-то делали, ходили, чистили оружие, настороженно разглядывали и музыкантов, и повозку. В дальнем конце, на распорках, висели три оленьих туши — королевской дичи; четверо охотников как раз заканчивали их свежевать.

— Мать честная, народищу! И впрямь «лесные гёзы», — удовлетворённо глядя по сторонам, отметил Йост. — Придётся, «господин Каспар Арно», сегодня вечером дать им представление. Сумеете?

Карл Барба, молчавший всю дорогу от опушки до поляны, сердито поджал губы.

— Вы обижаете меня, молодой человек, — сказал он. — Представление — чепуха, надо только привести в порядок моих кукол и найти кусок материи для занавеса. Публика непривередливая. Скажите лучше мне, какого чёрта вы так долго медлили, когда могли сразу сказать эти треклятые слова? Нас же запросто могли подстрелить!

— Я должен был удостовериться, — хмуро сказал поэт. — Мало ли, кто бродит по лесам. Хватает как сторонников Оранского, так и испанских прихвостней. А вот вам надо бы научиться держать язык за зубами. Здесь вам не Мюр и не Брабант. Старайтесь меньше говорить по-итальянски.

— Merda!

— И даже не ругайтесь.

Тем временем возле повозки оказался тот самый бородач с дубиной, и Йост махнул ему рукой, чтобы тот подошёл.

— Я вижу, вы действительно «лесные братья», — обратился к нему Йост. — Вы живёте здесь общиной и скрываетесь от преследований? А лесников вы не боитесь?

— Нас слишком много, — отвечал крестьянин, — они нас боятся и не смеют тронуть. Сыскари и судейские тоже. А народ нас любит, потому что мы никому зла не причиняем, разве что стреляем из-за деревьев в испанских козлов и их прихвостней валлонов, этих pater-noster-knechten [72]. Мы поживём здесь ещё некоторое время спокойно, покуда нас не окружит испанское войско. А ежели этому суждено случиться, то все мы, мужчины и женщины, девушки и мальчики, старики и дети, дорого продадим наши жизни и скорее перебьём друг друга, чем сдадимся, чтобы терпеть тысячи мучений в руках кровавого герцога.

— Бесполезно биться с палачом на суше, — возразил Йост. — Пришла пора уничтожать его на море. Вам нельзя здесь оставаться. Двиньтесь на Зеландские острова через Брюгге, Гейст и Кнокке. А там…

— У нас нет денег.

— Я дам вам пятьсот червонцев — это деньги принца. Пробирайтесь вдоль водных путей — протоков, каналов, рек. Вы увидите корабли с надписью «G. I. H.» — «Господь Иисус Христос»; тут пусть кто-нибудь из вас засвистит жаворонком. Услышите в ответ крики петуха — значит, вы у друзей.

— Благослови вас Бог, мы так и сделаем! — отвечал крестьянин, посветлев лицом.

— Если Бог с нами, то кто против нас? — сказал ему на это Йост, слез с телеги и протянул руки, чтобы Октавия тоже могла сойти на землю. Крестьянин задумчиво наблюдал за этой сценой.

— А малышка-то ваша устала, — сочувственно отметил он. — Вона, еле ноги переставляет. Отчего у ей такие волосы?

— Покажите нам какой-нибудь шалаш, где можно переодеться и поспать, — сказал Йост, оставив вопрос без ответа.

— Вон тот или вон этот, — указал бородач, — идите в любой, вас здесь никто не тронет. Ежили вы и вправду музыканты, то вы очень вовремя: как раз сегодня мы выбираем майскую королеву. Пущай далеко от города, но, может, так оно и надо в нонешние времена, когда кругом полно гишпанских католических попов, которые терпеть не могут наших праздников. Я скажу своим ребятам и пришлю вам пару баб, чтобы они присмотрели за детьми.

Октавия удалилась, держа за руку Йоста, но перед тем, как слезть с телеги, она повернулась к Фрицу, сложила рупором ладошку и тихонько прошептала ему: «Фе!» И лишь когда они оба скрылись внутри, Фриц сообразил, что это был не возглас, выражающий презрение или расстройство, а совсем другое.