Маша Орлова. Тетралогия (СИ) - Чурсина Мария Александровна (лучшие бесплатные книги TXT, FB2) 📗
Маша побродила по коридору, чувствуя себя беспомощной и глупой. Она старалась, чтобы мусор не так сильно хрустел под ногами. Миф – она видела, проходя мимо – был в комнате со стулом, закрыв глаза, он сидел на поваленном дверном косяке.
Она сломалась. Маша хорошо чувствовала теперь, что в доме есть сущность, но она как будто постоянно стоит за спиной и не желает появляться перед глазами. В один момент, когда за окном стемнело настолько, что даже тумана было не различить, она поняла, что с этим домом никогда ничего не выйдет, села на грязный подоконник и со злостью отшвырнула в сторону сухую ветку.
Рядом, у жилой многоэтажки, светились фонари, и прохожие двигались – как в театре теней – кто с собакой на поводке, кто с сумками, кто налегке. Маша наблюдала за всем этим мельтешением отстранённо, прикрыв глаза. Она впервые поняла, как сильно устала.
Внутри всё гудело от напряжения, как будто дрожали высоковольтные провода. Хотелось обратно, в общежитие. Нет. Маша зажмурилась и пощупала свои ощущения. В архив. Архив был самым «чистым» помещением на её памяти. То, что жило в старом доме, утомило её настолько, что не хотелось не только работать. Не хотелось чувствовать.
Она не смогла бы точно сказать, сколько времени провела, сидя на подоконнике, а очнулась от того, что в комнате зазвучали шаги. В мутном полумраке Маша различила силуэт Мифа и запоздало испугалась.
– Да, не поддаётся нам эта штука, – сказал он весело. – Ну и ладно. Пусть. Давай руку.
Его оживление не успокоило Машу, наоборот, насторожило ещё больше.
– Помните, вы сказали, что у нас есть время только до пятницы. Сегодня пятница. Мы сюда больше не поедем?
Миф остановился в шаге от неё. Свет далёких фонарей отражался в его очках, и казалось, что посреди комнаты над полом висят два огонька.
– Ты устала, да? Это понятно. На счёт твоего вопроса – не знаю, как выйдет. Возможно, я поеду один. Возможно, тебе самой захочется вернуться сюда. Посмотрим.
Маша передёрнула плечами вместо ответа. Тупая боль в затылке мешала думать непредвзято. Она представила себя со стороны, как мог бы её видеть Миф – чёрная тень на подоконнике, против уличного света. Она представила себя, как могли бы увидеть случайные прохожие, если бы ей взбрело в голову рассматривать старый дом, а не проскакивать мимо на предельно возможной скорости – чёрная тень в оконном проёме. Вот так и рождаются байки о призраках.
Она протянула Мифу руку, сама не понимая, зачем. Не таким уж и высоким был этот подоконник. Его пальцы оказались сухими и прохладными, за них было очень хорошо держаться. Очень надёжно.
Маша понятия не имела, почему вдруг оказалась к нему так близко, что ладони скользнули по свитеру – мимо расстёгнутой ветровки. Она не успела подумать, что это. Она успела только почувствовать острый укол страха и – такой же острый – приступ восторга, который на грани с отчаянием.
Миф её поцеловал, и Маша ощутила его руку, лежащую у неё на затылке, шершавость его свитера под своими ладонями. На мгновение стало очень тепло.
Он оторвался от неё, словно не хватало воздуха, и прижал снова. Даже если бы Маша решила сопротивляться, она бы не смогла. Но она и не решила. Миф, запутавшись пальцами в её волосах, скользнул губами к виску, потом к уху. Его дыхание защекотало Маше шею.
– Я тебя проклинаю, – прошептал он ей прямо в ухо, обдавая лихорадочным теплом.
Мгновение Маша не могла пошевелиться. Миф всё ещё обнимал её, но теперь уже в его объятиях была одна видимость. Хрупкое наваждение – дёрнись и всё рассыплется. Её руки затряслись.
Маша оттолкнула от себя Мифа и отлетела сама, обратно, к подоконнику, так что спиной врезалась в полуобвалившийся косяк. Она жадно втянула холодный воздух, пальцами проскребла по оконной коробке. Нужно было обернуться и снова посмотреть на него, но Маша не могла себя заставить.
Нужно было обернуться. Там, за её спиной, в полумраке комнаты горели два янтарных огонька.
– Хватит, – отчётливо спокойно сказал за её спиной Миф. – Истерик не надо. Не здесь, по крайней мере. Пойдём.
Она не чувствовала физической боли. То, что напугало Машу больше всего, было сродни и страху, и отчаянию, но болью это не было совершенно точно. Осторожно, опираясь на подоконник, она повернулась в сторону Мифа. Два рыжих огонька горели в центре комнаты.
Она не могла ничего сказать, слова просто не рождались внутри. Истерика законсервировалась там, как закатанная в банку рыбёшка. Миф взял Машу за руку и вывел из дома. Пока он шипел, разыскивая ключи по карманам ветровки, она покорно стояла рядом, мысль была всего одна и простая донельзя: «Холодно».
Дул северный ветер, обтрясая последние листья с деревьев. На улицах уже не было прохожих. Маше показалось, что всех людей просто стёрли с лица этого мира, как будто гигантским ластиком. Или она сама попала в другой мир, в совершенно пустой, тёмный мир.
Миф всё время смотрел на часы. Пока они ехали – когда останавливались на мигающих впустую светофорах, пока неслись по вымершей трассе – каждую минуту он дёргал манжет рубашки. Маша дышала на стекло и наблюдала, как растекается по нему запотевшее облачко.
Она не хотела спрашивать Мифа, куда он её везёт. Видела сама, что в общежитие: мимо летели незнакомые офисные здания – тёмные, круглосуточные магазины – в них теплился свет. Миф почти не разговаривал с ней, хоть иногда Маше казалось, что ему очень хочется заговорить. Он оборачивался к ней, открывал рот и тут же кривился.
– Холодно? Печку включить?
Она молчала. Она не могла заставить себя говорить. Вокруг всё плавало, словно в сиропе.
Миф остановил машину в глухом переулке, так что общежития видно не было. Хотя свет уличных фонарей просачивался в машину, на лице Мифа лежала тень.
Вероятно, он не хотел, чтобы их разговор слышали. Хотя о каком разговоре могла идти речь? Её рот так пересох, что язык больно царапал нёбо. Она думала чужие мысли и ловила себя на том, что забывала имя.
Миф достал с заднего сиденья бутылку воды и сунул Маше в непослушные пальцы. Держа бутылку в полусогнутой руке, Маша так и осталась сидеть неподвижно.
– Пей, – сказал Миф.
Она подумала, что было бы неплохо выплеснуть ему в лицо эту воду. За всё. Было бы красиво, как в фильме.
Миф сам вылил воду ей в рот, Маша не ощутила ничего – ни вкуса, ни прикосновения пластика к пересохшим губам. Даже не поняла, были ли вода горячей или холодной.
Она откинулась на спинку сиденья, попутно осознавая, что опять забыла своё имя. Миф вздыхал рядом. Маша чувствовала, он смотрит на неё, наблюдает, как за подопытным зверьком. Страх и отчаяние внутри собрались в безобразный комок и полезли наружу. Она захрипела, потом зарыдала, в голос, не в силах остановиться.
Миф сидел так близко, что Маша ощущала его тепло, но ни разу больше к ней не прикоснулся. Он терпеливо ждал, когда закончится её истерика. Может, всё ещё наблюдал, но, занавесившись от него волосами, Маша не видела.
– Можешь успокоиться и начать меня слушать, – сказал он ей, когда всё отчаяние кончилось.
Миф сидел в той же усталой позе, опустив руки на колени.
– Не бойся, – сказал он наконец. Маша поняла – впервые за весь вечер он сказал то, что по‑настоящему имело смысл. – Это не навсегда. Я сниму это. Мне потребуется время, но я его сниму.
– Что это такое? – спросила она, ощутив свой голос, как нечто осязаемое, имеющее вкус и запах.
– Проклятье. Подходящее слово, думаю. Я не люблю книжные термины, пусть будет по‑простому – проклятье. Однажды я его подцепил. Понятия не имею, где. Но ты пойми, что так для нас обоих будет проще. Ты должна мне верить.
«У тебя нет другого варианта», – добавил за него трескучий ветер за окном.
– Я ничего не понимаю, – призналась Маша. Минуту она думала, какой задать вопрос, но мыслей в голове всё ещё было предательски мало.
Миф свёл пальцы у подбородка.
– Летом я где‑то подцепил проклятье. Я не могу снять его с себя, потому что сама природа проклятья препятствует этому. Но я могу его передать. Тебе, например. Я передал его тебе, и у меня теперь развязаны руки. Я найду способ его снять.
