Телохранитель ее величества: Точка невозврата (СИ) - Кусков Сергей Анатольевич
– Прежде, чем мы начнем тебя раскачивать серьезно, по-взрослому, мы должны тебя обработать… НАШИМИ методами. Понимаешь о чем я?
Я усмехнулся.
– Откроете секрет своей подвижности?
– Кивок.
– Я думала, ты и сам уже обо всем догадался. Или спросил у кого.
– У вас тут спросишь! – Я про себя выругался.
Немного о текущей обстановке, сложившейся на сегодняшний день. Со мной НЕ РАЗГОВАРИВАЮТ!!! Никто из девчонок, кроме моего взвода. И хранителей взвода Камиллы, но те всего лишь подсказывают трудные моменты, как лучше сделать то или иное, и в основном по оружию. Да и пересекаюсь с хранителями я редко. Остальные не общаются со мной из принципа, чтобы соблюсти традицию.
Буквально за несколько часов до моего поступления по этому поводу здесь произошло собрание, на котором присутствовали все комвзводов. На нем было выработано следующее решение. Поскольку присяги мне не видать еще долго, я так и останусь в статусе "малышни", они станут считать меня достойным общения лишь после завершения пристрелки, когда со мной начнут заниматься на "мозговерте". То есть, когда я пройду стадию, на которой безболезненно могу вернуться домой. Теоретически, пока меня не обработают "мозговертом", я буду Хуаном Шимановским, просто активно позанимавшимся физически. После же стану Chico, Ангелочком – маленьким ангелом, обладающим способностями, приобрести которые на гражданке невозможно. А значит, и выход отсюда после этого для меня станет возможным только вперед ногами.
Конечно, девчонки не знали и не знают, что выход для меня закрыт и так. Если в моих жилах кровь семьи Веласкес, и если об этом многим известно (а после такого сумасшедшего приема мною должны заинтересоваться многие серьезные люди и чего-то нарыть), полноценной прежней жизни за воротами не получится. Благоразумнее всего мне самому не рваться наружу.
Но следствие того решения то, что все обитатели здешних пенатов мне улыбаются, раскланиваются со мной, некоторые даже здороваются, но разговаривать – табу. Соответственно, узнать о местных порядках, законах и традициях я могу только от девчонок взвода, которые так же разговорчивостью, окромя житейских вопросов, не отличаются.
Как я понял гораздо позже пристрелки, это был правильный ход, и вряд ли такое решение исходило от самих девчонок. Потому, что не только тринадцатому взводу нужно было дать время привыкнуть к виду моей мордашки, остальные в этих стенах тоже были от нее, мягко говоря, в шоке. Моим девчонкам помогали психологически, обрабатывали, и они постепенно привыкали, но как обработать психологически три сотни таких же оглоедиц, у половины из которых в отношениях с мальчиками тяжелые психологические проблемы?
Потому первое время со мной и не разговаривали, присматривались, имея за спиной веский аргумент – запрет. Для многих это была игра, но многим это время действительно пошло на пользу. И к моменту, когда я шагал с Катариной к "мозговерту", со мной свыклись, смирились, без ущерба чьей-либо психики. Но только после этого. Узнать о "мозговерте" же до него мне было просто неоткуда.
Впрочем, у меня были предположения относительно того, что это такое, уже давно. Все-таки я взрослый образованный человек, достаточно поживший за воротами, а не малолетний шкет, каковыми они попадают сюда, не имея о нейронном ускорителе никаких сведений, кроме слухов. Да-да, ускорение нейронных процессов, которым пользуются для подготовки пилотов-истребителей. Я давно подозревал, но у меня не сходилось слишком много деталей, достаточно важных, чтобы считать, что я ничего об их технологиях не знаю. Но без нейронного ускорения обойтись не могло – это к гадалке ходить не надо.
И это нервировало. Потому, что до четверти пилотов в летных училищах при подготовке сходит с ума. А многие делают это спустя какое-то время после службы, после выхода на пенсию. Именно поэтому жалование пилотов-истребителей самое высокое в вооруженных силах, лейтенант-истребитель получает, как флотский майор или сухопутный полковник. И именно поэтому конкурсы в летные самые низкие из всех военных училищ королевских вооруженных сил.
– …Конечно догадался, – произнес я после долгой паузы. – Но кое-какие вопросы все равно имеются. У меня много деталей не сходится, а даже без единой картина не складывается.
– Можешь не гадать, – она загадочно улыбнулась. – Сейчас я сама все расскажу.
– Дозрел?
– Да.
– А раньше нельзя было сказать?
Она скривилась.
– Береженого бог бережет. Ваша фраза, русская. – она усмехнулась. – А вдруг они бы приняли решение тебя отпустить? – Она указала пальцем вверх. – Вопреки всем традициям? Тебя и приняли вопреки традициям, почему нет? А отпускать тебя с лишним багажом знаний… Опасно.
Она вновь скривилась и покачала головой. На этот аргумент я ничего не смог возразить.
– Ну вот, пришли.
Мы находились недалеко от медблока. Гермозатвор, оснащенный системой особого допуска, с подтверждением разрешения входа через диспетчерскую, как на стрельбищах и в арсеналах, где оружие. Я несколько раз проходил мимо, он всегда был наглухо задраен, но сейчас лишь легкий внутренний люк не давал проходящим мимо рассмотреть, что делается внутри.
Катарина приложила браслет к глазку этого люка, тот уехал вверх. Внутри нас уже ждали – весь мой взвод в полном составе, без оружия. За стеклом-переборкой огороженного внутреннего пространства располагался зловещего вида агрегат с мягким креслом в центре. Возле него колдовали две девушки лет двадцати пяти и сеньора в возрасте, ветеран. Все в белых халатах и колпаках. Мои девчонки молчали, лица у них были бледные.
– Хуан, мы это… – начала Кассандра, но Катарина ее остановила:
– У них был приказ – ничего тебе не говорить. И я рада, что они его исполнили… – Последнее было произнесено зловещим тоном и предназначалось Кассандре. Ясно, где-то мои девочки когда-то дали маху, и им это вспоминают.
Моя куратор повернулась ко мне и выдавила улыбку, за которой я разглядел холодное безразличие, под которым тоже пряталась, но уже тревога.
– Это, как ты наверное догадался, нейронный ускоритель. – Кивок за стекло. – Он используется для подготовки пилотов королевских ВВС и ВКС. Теперь отличия от армии, не дающие тебе покоя. Пилотам задается десятикратная степень "погружения". Скорость космического истребителя – десятки тысяч километров в час, и реакция пилота должна превосходить нормальную именно на порядок. Но! Пилот управляет машиной с помощью пальцев рук. Одно покачивание ладони – и машина несется в сторону под огромным углом. В его системе управления действует только одна группа мышц, движения ее незначительны, и, как правило, не требуют дополнительного развития, кроме обычного пилотского тренировочного комплекса.
Теперь мы. – Она кивнула на девчонок. – Нам нет нужды увеличивать степень "погружения" в десять раз. Лимитирующим фактором для нас является мышечная реакция. А она совсем не беспредельна в отличие от нашего сознания. Поэтому главный упор в наших тренировках, Хуан, делается на развитие мышц, их скоростных характеристик, а не на нейронном ускорении. Сокращение мышц должно успевать за мозгом, отдающим им приказы. В этом вся суть.
Она ждала моих вопросов, моей реакции, но я молчал.
– Просто? – сама же озвучила она вслух, видно, готовилась к этой речи. – На первый взгляд да, если не копать глубже. А именно там зарыты все собаки. Например, именно поэтому мы берем только девочек – женский организм более гибок и пластичен, это наше поле деятельности. И именно поэтому в тринадцать – четырнадцать лет – когда организм еще растет, и нам удастся не только получить, но и закрепить нужный результат. Раньше нельзя по этическим соображениям, позже – тело слишком одеревенеет.
Вновь пауза.
– Мне жаль, Хуан, но твои мышцы сформировались, как бойцовские. Как силовые. И чтобы хоть как-то расшевелить, раскачать тебя, тебе придется пройти через боль. Адскую боль. Но даже после этого тебе все равно не догнать наших девчонок – время упущено.
