Полночь мира (=Пепел Сколена) - Буркин Павел Витальевич (бесплатные онлайн книги читаем полные .txt) 📗
- Пойдем, - прошептал Моррест. - Ну же, я видел местечко...
- Моррест, я должна у тебя кое-что спросить, - вдруг серьезно, как-то даже строго, произнесла она. - Если я понесу от тебя, ты меня бросишь?
Моррест замер, как вкопанный. Хотя чему удивляться? Она повидала более чем достаточно людской жестокости. Но как она может подозревать его?
- Чушь. С чего ты взяла?
- Я же рабыня, господин, и мое дитя - всего лишь дитя рабыни.
- Это будет мой ребенок, - нешуточно возмутился Моррест. - Я не позволю, чтобы мой ребенок и его мать скитались бездомными. Как ты вообще могла такое подумать?!
- Если рабыня понесла от господина, у нас ее продают куда подальше.
- Да плевать мне, как у вас принято, - отмахнулся Моррест. - А у нас принято не расставаться с теми, кого полюбил. И растить детей вместе. Мне наплевать, что ты когда-то была в неволе. Плевать и на Эленбейна и на тех, кто был до него. И у меня есть прошлое, ну, и что с того?! Важно то, что ты любишь меня, а я тебя. Пойдем. Я докажу, что ты зря беспокоишься...
Еще днем, когда шли сюда, он приметил брошенный, полуразвалившийся дом, глазевший на мир пустыми глазницами окон. По словам Маллии и Хегера выходило, что дом опустел уже в Великую Ночь, а с тех пор подтаявшее население почти не росло. Зачем растить детей, если знаешь, что их уделом будет гнуть спину перед чужеземцами, отдавать последнее - и вечно бояться этнических чисток?
Моррест перешагнул порог. Он надеялся, что внутри не осталось костей - когда Великая Ночь кончилась, здесь хватило людей, чтобы всех похоронить. Да и меньше тут умерло, чем по другую сторону Ведьмина леса. Факел осветил внутренности комнатки. Близкий лес спас дом от исчезновения в очагах, но внутри все перевернуто мародерами, а потом основательно изгажено сыростью. Заржавевший светец для лучины, полусгнившее тряпье там, где когда-то было брачное ложе, плесень на стенах... Пахло некогда уютным, а теперь мертвым и запустевшим жильем. Пахло давней бедой.
Но Моррест даже не обратил внимание на разгром и запустение. Его внимание привлекла тоненькая стопка переплетенных, аккуратно вырезанных из бересты листков. Дешевая замена безумно дорогому пергаменту, ведь бумаги в этом мире никто не знал. Листы скоробила сырость, некоторые слиплись, "книжка" уже была тронута гниением. Еще лет пять-десять - и прочитать то, что в ней написано, будет невозможно. Немудрено: "книжка" лежала на полу, в темном углу, где ее непросто было заметить. Едва не ойкнув от удивления, Моррест выхватил книжицу с пола и впился взглядом в неровные письмена. Писали по-сколенски, как в фолиантах архива Амори.
- Что это? - изумилась Олтана. От удивления она даже забыла, зачем пришла с Моррестом в эти развалины.
- Кто-то писал. По-сколенски. "Смерть накрыла крылом Сколен, и дальше будет только хуже. Боги отняли у нас солнце, и мы не знаем, сколько времени прошло с тех пор, как тьма скрыла мир от глаз. Наверное, и правда настали послединие дни Мира, но если он сразу не сожжен Богами, есть надежда, что после нас еще что-то будет. Я буду писать обо всем, что видел своими глазами, не добавляя неправды и не умалчивая правды, ибо те, кто будут после нас, однажды захотят узнать, как это было. Итак, день за днем буду описывать я все, что было вокруг, пока не угаснет во мне огонь жизни, и пока есть силы. Да ниспошлет мне Справедливый силы увидеть все и не сойти с ума, и написать обо всем, что было, от начала до конца..."
- Это о Великой Ночи, - благоговейно прошептала Олтана. - Мне рассказывала мама... Но я и не представляла себе, как все было страшно...
- Ужастики почитать успеем, - непочтительно произнес Моррест, откладывая тетрадку в карман. - Забудь все страхи, пока мы вместе, нам нечего опасаться.
- Конечно, мой господин...
- И перестань называть меня господином, я не господин, а ты не рабыня... По крайней мере в любви.
...В ее объятиях Моррест потерял счет времени. Она заставила его забыть о реальности, как никогда не могли оставшиеся в прежнем мире девчонки. Когда же пламя страсти опало, оставив окалину усталости, он обнаружил себя на каменном полу брошенного жилья. Перед глазами были вспухшие от поцелуев губы, лучащиеся счастьем глаза, рука лежит на теплом, мягком бедре. Мечта любого мужчины - женщина, которая во всем мире не будет видеть никого, кроме него.
- Пойдем, - устало произнесла Олтана, отирая пот со лба. - Они наверняка нас заждались.
Моррест встал, затягивая ремень штанов. Весенний вечер был прохладен, и ледяной ветерок уже пробирал обнаженное тело. Олтане было проще - оправь помятую юбку - и никто не догадается, что только что было в руинах. Только если это было не по любви, а насильно или в немилом браке, останется рубец на душе. Но много их, и один лишний погоды не меняет.
Ночная улица встретила их прохладной свежестью, ветер с моря все еще дул, и только шелест юной листвы нарушал тишину спящего городка. Вдали каркнула ворона, завыла собака - и тут же смолкла. В душе Морреста на миг ожили опасения. Но рядом была любимая, а тело помнило каждый миг их любви. Весенним вечером, под руку с женщиной своей мечты не верится, что в мире есть смерть и беда.
- Пойдем...
Моррест вел ее по улицам старинного сколенского городка, неуловимо напоминающего Коломну, Покров или другие провинциальные русские города. "А вот бы отправить ее к нам, чтобы она могла начать жизнь с чистого листа - у нас клеймо на внутренней стороне бедра ничего не значит..."
Мечтания оборвал звук, которого в новом мире Моррест уже научился бояться. Четкий, ровный, ни с чем не сравнимый стук солдатских сапог о пыльную землю. Еще до того, как разум успел вмешаться, тело метнулось за поворот, схватив за руку Олтану. Прижавшись к потемневшей от непогод бревенчатой стене, Моррест осторожно выглянул из-за угла.
Колонна была, в сущности, невелика. Пятьдесят человек, чуть больше взвода пехотинцев с мечами, щитами, закинутыми на спины, и мечами на поясах. Кольчуги они, похоже, несли в вещмешках. Вояки не шли парадным шагом, но строй держали, сапоги слитно били в землю. Щиты не в походном положении, а в руках, копья взяты наизготовку: местным алки не доверяют. И, в общем, правильно делают. Ночную тишину не нарушают ни брань, ни хохот. Ни дать, ни взять - тайно отходящие из сданного города войска. Только вот кому сдают город алки? Уж не восставшим ли горожанам? Нет, все тихо. Бой в ночном городке можно было бы услышать в любом его конце. Тогда почему войска Амори выводятся из города? Он что, решил отказаться от контроля над Самуром?
Недлинная колонна прошла быстро - и снова воцарилась тишина. Только выл и выл вдали пес, он будто предчувствовал недоброе, и отчего-то Моррест был с ним согласен. Не может Амори вот просто так взять и признать поражение. Чай, не Горбачев, не Ельцин и не Лебедь.
- С чего бы это? - когда стук сапог затих вдали, спросила Моррест. - А ты что думаешь?
- Думаю, надо предупредить Хегера и Маллию, - в тон ему отозвалась Олтана, и Моррест лишний раз убедился в ее уме и верности. - Идем скорее к Хегеру и Маллии. Они сообразят, что происходит. Пошли домой.
Альдин и сам не знал, за что Боги решили его так отблагодарить. Губы сладостно ныли после страстных поцелуев, по всему телу разливалась приятная истома. Хотелось сказать что-то такое, отчего она обрадуется, как ребенок, но ничего подходящего на ум не приходило, а те мысли, что вертелись в голове, казались глупыми и смешными. Впрочем, Арелья нисколько не обижалась. Ей слова были и не нужны, все сказали глаза, губы, руки... Поначалу незаконнорожденного сына Амори пришлось учить тому, что сама она знала слишком хорошо, зато потом он ее отблагодарил, и теперь он для нее, а она для него была самым близким существом на свете.
- Люблю тебя, - прошептал он, оторвавшись от ее губ.
- И я тоже, - ответила девушка. - Спасибо, что не бросил, они бы меня убили.
