Пятый постулат - Измайлова Кира Алиевна (читать книги без регистрации полные .txt) 📗
Глава 29. Револция
Со дня знакомства с Впередсмотрящим и революционерами жизнь Маши изменилась сразу и неотвратимо.
Теперь она под любым предлогом выскальзывала из гостиницы и торопилась в подполье, по дороге тщательно проверяя, нет ли за ней слежки. Маша не слишком понимала, как это правильно делать, однако старалась изо всех сил. Теперь любой взгляд казался ей подозрительным, каждого, кто пытался заговорить с нею, она мгновенно принимала за шпиона… Что и говорить, жизнь у подпольщиков была тяжелой!
Встречи, бесконечные споры о политике и пути общевизма, горящие глаза товарищей… Маша чувствовала себя на своем месте, среди друзей, будто она снова была дома, и сердце её пело от мысли, что ей все же удалось зародить семена общевизма и они взошли даже на этой неплодородной почве.
С Весем у нее все оставалось по-прежнему. Он где-то пропадал, не обращая на нее особого внимания, и даже не интересовался, удалось ей что-нибудь выяснить или она впустую тратит время. Это было Маше на руку — не хватало, чтобы узнал о подполье, ведь вмиг запретит ей встречаться с товарищами, и попробуй поспорь! С него станется Машу на замок запереть, если не что похуже…
Маша хотела было отказаться жить с ним, и даже открыто заявила о своем намерении. Ведь он враг народа, а она — общевистка! С ним приятно, конечно, но ведь это предательство народных интересов!
Однако жаркая речь ее пропала втуне: Весь, поглощенный какими-то своими проектами, преспокойно пожал плечами и сказал:
— Не хочешь, не надо, я тебя силой в койку не тяну. Но только учти: я долго без женской ласки обходиться не привык, значит, будешь видеть меня еще реже. И о хорошем ужине тогда забудь — денег и так в обрез!
Он замолчал, давая Маше осознать последствия. Ясно, откажи она ему, он снова пойдет к гулящим девкам и будет проделывать это регулярно. И сколько денег он просадит, неизвестно! Но, надо думать, много: в столице всё втридорога… А ведь Маша не знала, сколько у Веся осталось золота! Перспектива оказаться на улице, когда хозяйка выгонит их за неуплату, не вдохновляла. Может, подпольщики и поселили бы ее где-нибудь, но с деньгами у них и так негусто, сколько они смогут ее содержать? На хорошую работу ей не устроиться, только в судомойки или прачки идти, а это тяжелый труд с утра до ночи и крохотный заработок, только-только прокормиться! А главное, тогда ведь не останется времени на встречи с подпольщиками!
Маша вздохнула и не стала отталкивать Веся ни этой ночью, ни последующими…
Так и протекала ее жизнь — днем ее душа грелась среди товарищей, а ночью приходил час для наслаждения тела. Машу угнетала эта запретная связь, но она, поразмыслив, решила, что пока у нее попросту нет другого выхода, и смирилась с таким положением.
С товарищами тоже не всё шло гладко: Впередсмотрящий привел откуда-то еще троих новоявленных общевистов, Надежда (это тоже была партийная кличка) нашла двух молодых женщин, обозленных на богатых хозяев жизни, и в стане сторонников террора прибыло. Всякий раз приходилось осаживать чересчур горячих молодых людей, готовых хоть сейчас идти вешать богатеев и штурмовать дворец Властелина! Как это делать и удастся ли им хотя бы дойти до ворот, они толком не задумывались. И, как казалось Маше, переставали прислушиваться к доводам рассудка…
Почти отчаявшись вдолбить в эти горячие головы хоть немного разума (может, стоило снова воспользоваться Книгой?), Маша пыталась занять их хоть чем-нибудь. Вот, например, можно листовки на улицах расклеивать! Так делали революционеры в ее мире, и это работало, люди узнавали о бесчинствах властей, которые обычно замалчивались, об учении Вождя… Но идея эта едва не провалилась по совершенно неожиданной причине.
— Не выйдет ничего, — уныло сказал Впередсмотрящий, выслушав ее предложение. — Где мы бумаги столько возьмем?
— Я куплю! — ответила Маша — ей удалось скопить немного денег, Весь давал на мелкие расходы, а она, конечно, ничего не тратила, как ни хотелось порой вкусного пряника или там леденец… — В типографии никого знакомого у вас нет?
— Где? — изумился тот.
— Ну, где книги печатают, — пояснила Маша.
— А! В печатне-то? Нету, что ты, — махнул он рукой. — Туда с разбором нанимают, и кто там служит, все грамотные, гордые донельзя. И платят им хорошо… К ним и не сунешься!
— Тогда придется переписывать вручную, — строго сказала девушка. Она была готова засадить всю ячейку за листовки — заодно не будет времени буянить.
— Оно бы хорошо, — почесал в затылке Впередсмотрящий, — только как бы тебе сказать… Толку с этого не будет!
— Да почему же?!
— Да потому что у нас тут грамоте хорошо, если три человека разумеют, — объяснил мужчина. — То есть имя своё написать или там вывеску прочесть все могут, а что другое — вряд ли. Ни к чему нам это. А тут такие слова мудреные! Их выговорить-то сложно, а написать — так и вовсе. Переврём еще, а разве можно слова Вождя переиначивать? Ты ж сама так говорила! Ну и к тому же… Если на улицах расклеить, листовки твои только богатеи прочесть и сумеют, народишко-то остальной вроде наших!
Маша потрясенно молчала. Да как же так?! Революция явно откладывалась на неопределенный срок ввиду наличия обстоятельств непреодолимой силы: невозможности вести пропаганду посредством печатного слова! Но она не привыкла сдаваться…
— Ладно, — решила девушка. — Раз читать и писать толком никто не умеет, будем листовки рисовать!
— Как это? — вытаращился Впередсмотрящий, пришлось объяснять.
В интернате Маша часто помогала оформлять стенгазету: у нее неплохо получалось рисовать карикатуры. Лучше всего выходили толстопузые буржуи и мускулистые рабочие. Только и надо было у буржуев поменять шляпы на корону, пририсовать длинный плащ и сапоги со шпорами — и пожалуйста! Маша долго корпела над своими рисунками, и в итоге получилось очень даже неплохо: вот коронованный толстяк угнетает тощих замученных детей и женщин в цепях, а вот его скидывают с верхушки башни несколько дюжих бородатых мужиков, а над ними восходит солнце!
Как ни странно, примитивные ее рисунки пришлись по вкусу всем присутствующим, их передавали из рук в руки, смеялись и предлагали еще сюжеты. Нашлось двое ребят, что могли перерисовать картинки, и работа закипела: кто добывал бумагу, кто чернила, кто клей, и вскоре первая партия листовок отправилась на улицы столицы… Расклеивали их по ночам, всякий раз опасаясь, как бы стража не заметила. Маша страшно переживала за товарищей: ей самой ночью было не уйти.
Это тоже ее угнетало: если подпольщики узнают, с кем живет Голос Вождя, что они подумают о ней? Много ли веры будет ее словам?! И она отговаривалась тем, что хозяйка у нее очень строгая, а сама по пути домой всё оглядывалась: вдруг кто из товарищей решит проводить ее из самых лучших побуждений, и случайно узнает… Но пока ей везло.
Проходя уже хорошо знакомыми улицами, Маша всякий раз огорчалась, не увидев на стене листовки: то ли их срывала стража, то ли торговки — они сворачивали из изрисованных бумажек кульки для орехов, бестолковые женщины! А если всё-таки замечала маленький листок, то радовалась и присматривалась: рассматривает ли кто-нибудь рисунок, что при этом написано у него на лице… К ее огорчению, мало кто интересовался листовками, разве только несмышленые ребятишки. Взрослым было недосуг!
Вскоре поняли это и подпольщики, и работа приостановилась. Нужно было придумывать новые методы борьбы, возобновились дебаты, и Маше с трудом удавалось докричаться до товарищей, так они горячились. Всё чаще звучали призывы к насилию, молодежь всерьез планировала какую-нибудь акцию, которая дала бы властям понять — не все довольны! Предлагали отравить городские колодцы, сломать статую Властелина на центральной площади, побить окна в чьем-нибудь богатом доме, но это всё было или гнусно, или мелко… Окна, правда, всё-таки кому-то высадили: ребята говорили об этом свершении полными сдержанного торжества голосами, а Маша тосковала — ясно было, революции уже не избежать, и вряд ли получится сделать ее бескровной! И, кажется, именно она стала тем камешком, что стронула с места лавину!..
