Год змея - Лехчина Яна "Вересковая" (книги серия книги читать бесплатно полностью TXT) 📗
Хьялма рассеянно дернул плечом.
— Ты напишешь Сармату.
От его тихого, но зычного голоса внутренности Ингерды скрутило в жгут. Осознание пришло быстро.
— Нет. — Она помертвела. — Пожалуйста, не надо.
— Ты расскажешь ему, что я вымещаю на тебе злость, — продолжил сухо. — Что на твоем теле нет живого места — одни синяки. — Ложь. Хьялма Ингерду и пальцем не трогал, и она жила под его крылом, холеная и неприкосновенная. — Ты расскажешь ему, что я грозился замучить тебя до смерти, но верные служанки вывезли тебя из Халлегата, пока я гостил у соратников.
— Хьялма!
— И ты попросишь Сармата о встрече, — произнес жестко. — Весной. На северо-восточном берегу Перламутрового моря, у Рудного излома, принадлежавшего твоему отцу.
— Нет, умоляю. — Ногти Ингерды впились в кожу предплечья. — Все что угодно, только не это. Хочешь — режь меня, рви, наизнанку выворачивай, но я не заманю Сармата в ловушку.
— Заманишь. — Хьялма потерял друзей, братьев, любимую женщину и ребенка — что могло его тронуть? — Мне нужно, чтобы это письмо написала твоя рука. Дрожащая, слабая. Ты не знаешь пыток, и, если понадобится, я прикажу тебя пытать. Не как свою мать, а как изменницу. Пусть письмо, которое получит Сармат, будет запятнано твоей кровью.
— Нет! — Жемчугом блеснули зубы. Лицо перекосилось в судороге. — Я не стану его гибелью.
— Конечно, — медленно ответил Хьялма, захлопывая ставни. — Ты станешь его тюрьмой.
Между ними — всего один удар.
Удар ухающего сердца, удар ритуального кинжала: кровь стучала в висках, и огонь пульсировал в лампадах, скользя по простыням на ложе, по подушкам, по волосам Малики, вьющимся у щек. Княжна занесла кинжал — лезвие войдет в плоть одним рывком. Каким бы ты сейчас ни казался красивым, Сармат-змей, каким беззащитным, рука Малики не дрогнет.
Любить так любить, ненавидеть так ненавидеть: сколько их, женщин, оставшихся в народных легендах? Тех, что резали завоевателей на их же постелях.
Острие рванулось к шее, но успело лишь оцарапать, оставив багряную, княжьего цвета дугу, сочащуюся мелкими каплями крови. Сармат выгнулся и ухватил Малику за локоть, потом отшвырнул и грубо запустил пальцы в крупные кудри. Прежде чем он развернул ее к себе спиной, Малика увидела его глаза — пылающие, злые и совсем не сонные. Рукоять кинжала выскользнула из пальцев.
Мерцали янтарно-гранатовые стены. В ходах Матерь-горы завывал ветер, и ему вторило гневное, рысье шипение Малики. Что же ты, Сармат-змей. Много бед наворотил и горя много принес — слышишь? Пришло время платить — княжна пыталась вырваться и выплюнуть хоть слово, но чужое предплечье сдавило ей шею под самым подбородком.
А Сармат перехватил кинжал — и раскроил ей горло одним отточенным, привычным движением. Потом отпустил. Малика сжала рану, и между пальцев хлынула пузырящаяся, вязкая кровь. Запятнала грудь, подушки и простыни — судорога выломала ей руки, выпростала ноги. Прошлась по сухожилиям каленым железом: больно, больно, боль… и ничего не стало, кроме боли. Из мира вытекла вся краска, оставив после себя лишь тьму. Исчезло ощущение тепла, притупились отчаяние, страх и гнев — была княжна, гордая и статная, но вельха, живущая в недрах колдовской горы, соткала ей смерть.
В горле Малики булькнул последний вдох. Грудь взметнулась и застыла, а черные, будто угли, глаза затянуло стеклянной пленкой. В зрачках отразились огненные сгустки, танцующие в лампадах, — они напоминали змей.
Сармат, сидя у края постели, почесал уголок рта рукоятью кинжала. А потом поднялся и зло сплюнул под ноги. Обхватил оцарапанную шею, оглянулся: лежала Малика Горбовна, прямая, со вскинутым подбородком. Ее руки раскинуло на простынях. Волосы рассыпались медовыми волнами, и Сармат коснулся их кончиками пальцев.
Эх, сволочь, какая была красивая. Горло перерезал, а все равно — красивая, будто на алтаре. В смерти — торжественная, только чуть нахмуренная, с напряженно вытянутыми стопами.
Сармат нежно стер с ее щеки кровавую кляксу.
Он даже не сильно ее изуродовал: красный серп, растекшийся по коже. Не рваная рана от уха до уха. Кажется, княжна была одета так же, как в ту ночь, когда марлы собирали ее к жениху, — Сармат помнил эту рубаху, длинную, с бронзовым шитьем по вороту и рукавам. Ткань отдавала медовой желтизной. Все, как в первую ночь, только вместо алого шнурка, некогда обвивавшего его жене запястье, — пятна крови.
Медовый и алый. Цвета Гурат-града.
Круг замкнулся. Колесо года продолжило свой ход.
Сармат невесело усмехнулся. Знал ведь, что так выйдет, знал, а все равно поступил по-своему. Будто надеялся, что ухватит свою смерть за холку и поглядит, чьи у нее глаза. Ему следовало убить княжну гораздо раньше, как убивают диких зверей, чьи логова были разорены, — надо же, мстить надумала. Дура. Не хотел ее гибели раньше срока, так нет же, напросилась.
Нет, Малика Горбовна, — губы сломались в ехидной усмешке. Смерть Сармата еще юная и беспечная, она гуляет в полях далеко отсюда. Если ему нужно каяться, то не перед тобой. И не к твоим коленям склонится его буйная голова — спи, Малика Горбовна, долго спи.
Сармат наклонился и ласково поцеловал ее в лоб.
— Что твоя жена, Хозяин горы?
Хиллсиэ Ино не нуждалась в ответе. Сама ведь напророчила. Она сидела на длинном, застланном полотном сундуке — прямая и важная, в рогатой кичке. Убранная самоцветами и облаченная в свои лучшие одежды: лен и бархат, расшитые цветами мака и левкоя. На пол стекал длинный пояс. Летели узоры: корабли и косматые ветры.
Сармат сощурился, будто ему стало больно смотреть на блестящую, торжественную вёльху. Словно невеста на второй день свадьбы.
— Жена моя мертвая, — пожал плечами. — Как и ее город.
Еще одна история готова. Хиллсиэ Ино прикрыла веки и удовлетворенно заурчала. Но правое веко не закрывалось до конца, и на Сармата стеклянно посмотрел второй, совершенно черный глаз. Полоснул из-под редких ресниц.
— Ну да что мы о ней, бабушка. — Сармат пристукнул об пол носком сапога. Он уже был полностью одет — золото, медь, киноварь. Зажимы на косах, дорогая рубаха и узорный кушак, обвивающий стан. — Эта ночь была длинной. Расскажи, что ты видела.
— О. — Дряблое лицо дрогнуло — одновременно сочувственно и насмешливо. Ведьма обнажила нехорошие зубы. — Что видела, то тебе не понравится, Хозяин горы.
В голосе — не ехидство и не грусть, нечто между. Пальцы Сармата пробежали по подпаленной рыжей брови — попытался отвлечься, пусто глядя вперед.
— Говори.
Вёльха по-хозяйски разложила руки на сундуке. Она сидела, будто княгиня на престоле, и смотрела на Сармата снизу вверх. В этот день Хиллсиэ Ино знала больше, чем кто-либо, больше, чем она сама в любой другой день в году. Хозяин горы казался ей неразумным, бедным дитем — скоро ты оставишь свои богатства. И забудешь про своих женщин — такое придет время.
Хиллсиэ Ино по-кошачьи склонила голову вбок.
— Твой брат жив, Хозяин горы.
— Еще бы. — фыркнул Сармат, не выдержав. Отпустил бровь и расправил плечи. — Мой брат — огромная глыба камня. Что ему сделается?
Вёльха мягко улыбнулась. Глупое, взбалмошное дитя. То жестокое, то ласковое — разве Ярхо-предателя можно считать живым?
— Я говорю о другом брате.
О том, кто хотел взять с Хозяина горы виру — не самоцветами, не женами, а его буйной головой.
Сармат понял. Все понял и оттого покачнулся, оттянув пальцами ворот рубахи. К лицу прилил жар.
— Врешь, ведьма, — процедил сквозь зубы. Его язык скользнул в ямку, оставшуюся на месте выбитого клыка. Недоверие в глазах Сармата сменилось злобой — а потом его зрачки затуманил ужас.
Хиллсиэ Ино рассмеялась. Конечно, она не лгала, и Хозяин горы это знал.
— Твой брат идет с севера, — продолжала невозмутимо. Ее пальцы заскользили по полотну на сундуке. — И он несет на своих плечах войну.
Сармат почувствовал, что ему не хватает воздуха. Зрение рассеялось. Свечи разгорелись, и их пламя взметнулось, образуя огненное кольцо; оно сжималось вокруг Сармата, будто удавка. Стало чудовищно душно — воздух загустел и больше не тек в горло. Наружу выплеснулся хрип.
