Магистериум морум (ЛП) - Бэд Кристиан (читать полную версию книги TXT) 📗
Бьётся он тщетно. Иная реальность не выпускает изменившееся тело. Аро стонет: он готов на смерть, но не на искажение сущностного.
Киник колеблется. Он даже себе не сумел признаться, почему смех приятелей так больно ранит его. Мало ли девственников среди младших сыновей членов городского совета? А уж про юных магов-подмастерьев и говорить нечего. И на внутреннем дворе городской крепости в Лимсе смеются над многими юнцами.
Проблема не в самом Кинике, а в его могучем отце. В отце, уважаемом и боготворимом юношей до того дня, пока любопытство не заставило его наблюдать за любовными забавами старого мага. Киник всегда знал, что именно объятия инкубов дают отцу силу и молодость, но не ожидал узреть, как великий маг сам терпит надругательства адских тварей!
Вспомнив о подсмотренных грехах отца, юноша начинает мелко дышать, пот выступает над его верхней губой. Мужчине не пристало! Его идеал — возвышенная любовь к прекрасной леди! Пусть и на одну страшную колдовскую ночь, — как это положено магам!
Киник шагает к пентаграмме, развязывая кожаную верёвочку мягких замшевых штанов.
— Извини, красавчик, но в этот раз брать — моя очередь. Или… — он улыбается и сморит в зарево глаз Аро. Очень красивых глаз, обрамлённых мягкими иглами ресниц. — Или я распущу абак, и ты будешь глотать рябиновые бусины по одной!
— Я-беру-всегда! — тело демона дёргается, из глаз течёт мерцающая красноватая влага, слишком похожая на человеческую кровь.
Вряд ли это слёзы, но сердце юноши отзывается на миг. Он прикрывает глаза, чтобы не терять настроя… И снова видит пред мысленным взором униженную позу отца! Смех сверстников ударяет его в грудь, словно горсть мелких камней.
Киник, не открывая глаз, поднимает руку в жесте заклятия подчинения:
— Здесь беру я! Я здесь главный! И ты призван сюда служить мне! Прими же соблазнительную позу, как положено тебе по рождению инкубом!
— Я-инкуб-а-не-суккуб! — рычит демон, внутренности которого раздирает заклятие, усиленное абаком.
Он пытается противиться. Пентаграмма начертана старым магом. Юнец не тот, кто пленил инкуба Верхнем Аду!
Но силы неравны: в руках Киника могучие амулеты. Только глаза демона сопротивляются на искажённом лице, а тело подчиняется юному магу, выворачиваясь в униженной позе.
Юноша делает шаг в пентаграмму и опускается на колени перед инкубом, безвольно открытым для ласки или насилия.
Киник боится, что в первый раз не сумеет совладать с собой, ведь, понуждаемый отцом к наукам, он едва находил время щупать в тесном коридоре служанок. Но запах чужого пота ударяет в ноздри, жар заливает тело юноши, и он уже дышит также тяжело, как и пленник.
— Ты-будешь-наказан, — еле слышно шипит демон.
Киник смеётся и уверенно кладёт руки на удивительно нежную кожу смуглых ягодиц Аро, вдыхает его волнующий запах.
Инкуб не справляет естественных надобностей. Он пахнет пряностями. Тело его так бархатисто, что хочется гладить и целовать самые укромные места.
Киник ощущает, как ноет его мужское естество. Он полностью уверен в себе. Чужое тело податливо и умело пропускает юношу внутрь. Кровь ударяет в голову.
Но Киник всё-таки ученик мага. Он привычен к сдержанности и аскезе и не торопится двигаться.
— Скажи мне, как я тебе нравлюсь? — улыбается он, наслаждаясь униженной позой демона. — Ну? Что ты обычно говоришь, когда бываешь с мужчиной?
Голова Киника кружится от неведомой раньше узости и вседозволенности в насилии над другим.
— Инкуб-может-только-брать! — еле слышно бормочет демон.
Киник смеётся и снимает с запястья абак.
— Это самообман, Аро. Или ты хочешь проверить, как обжигают эти бусины? Говори же мне о любви! Возбуди меня!
Демон молчит и умирает сейчас дважды. Даже освободись он теперь, Ад не примет его назад инкубом.
Киник кладёт абак, вытянув бусины по ложбинке гибкого позвоночника, и конвульсии боли обеспечивают юному магу желанное движение.
Когда наслаждение захватывает юношу целиком, он вдруг становится тысячей птиц, проникает разумом на вершины гор и к корням воды. Самые отдалённые уголки людских сознаний открываются ему! Он даже видит отца, скачущего на коне сквозь дремучий лес. Отец вернётся нескоро. У Киника ещё много дней желанной свободы!
Юный маг поднимается с колен. Фигура в пентаграмме снова распластана на спине, словно ничего и не было. Лишь из рун, выдолбленных в каждом из пяти углов, сочится голубоватый дым.
Киник громко смеётся, и стены башни отвечают ему эхом. Инкуб кажется уже не таким огромным и могучим, и весь он словно бы подёрнут пеплом.
Это правильно. Его жизненная сила будет перетекать день за днём в жилы назвавшегося Киником. А когда демон истает весь, месть иного мира настигнет куклу из тряпок, которую юноша нарёк и посадил на маленький алтарь возле башни. И взметнётся на миг чёрное пламя. Отец всегда делает так.
Киник одевается, собирает оброненные амулеты: абак лежит слева от пентаграммы, распятие — справа. В какой-то миг страсти он уронил их и стал беззащитен. Будь демон посильнее…
Киник касается груди — медный амулет сплавлен в бессмысленный комок. Юноша механически ощупывает его пальцами, но не замечает подмены.
В пентерном зале неожиданно темнеет — свечи в жирандоли начинают мерцать все разом, борясь с невидимым ветром. Юноша испуганно замирает с плащом в руках, спохватывается, начинает шептать заклинания. Наконец ветер сдаётся, и свечи загораются ровно.
Киник вздыхает с облегчением. Он видит, как тело Аро агонизирует в пентаграмме, но мысли его затуманены, и он даже не пытается понять, что творится с инкубом.
Юноша должен торжествовать — он сделал всё, что хотел, но чувства его в смятении. Грудь наполняется жаром, кровь приливает к лицу. В нём пробуждается суетливый беспричинный страх. Потом приходит мысль, что отец будет отсутствовать недолго, пора бы поторопиться в погоне за близкими наслаждениями нечаянной свободы!
Не очень понимая, зачем ему это, Киник подхватывает со столика отцовскую шкатулку и одну из запретных книг. Прячет за пазуху.
У тяжёлых дверей, окованных медью, он оглядывается испуганно, словно вор. В глазах его на миг вспыхивает и исчезает образ сорока свечей, а огонь окрашивает зрачки нестерпимо алым.
Тьма.
Киник кое-как выбирается на лестницу. Его шатает.
Он долго глядит вниз, в серпантин далёких ступеней с далёкими звёздами свечей в канделябрах. Голова юноши идёт кругом, желудок поднимается к горлу и его рвёт.
В желудке совсем немного жидкости и вонючей слизи, но тело Киника долго сотрясается и бьётся в спазмах, выворачиваясь изнутри наружу. И с каждым приступом рвоты юноше становится всё жарче.
Он перестаёт узнавать знакомые стены, пугается их. Плотно запахивается в плащ: вдруг камни набросятся на него?
В покрасневших глазах юноши это уже не камни, а мёртвые окровавленные быки. Они роют копытами землю, пригибают в гневе рогатые головы… Тени быков сокрыты в стенах башни, но что будет, когда они вырвутся?
Юноша дрожит, сжимает амулеты, озираясь и вздрагивая от каждой тени, бредёт вниз по лестнице. Свечи на стенах гаснут одна за другой, словно один его вид — убивает их.
Ноги юноши не ощущают ступеней, он едва не падает. Спустившись кое-как до среднего этажа, Киник хватается за косяк, валится на колени, переползает через порог своей комнаты.
Его начинает рвать воздухом: грудь раздувается и с шипением исторгает пустоту. На губах выступает пена. Он шёпотом зовёт мать.
В это время на лестнице гаснет последняя свеча, и больше уже ничего нельзя разглядеть.
Глава 31. Только в дыму
«Вашими словами вы не обманете ребёнка; не слова ваши будет он слушать, но ваш взор, ваш дух, который обладает вами».
В. Одоевский
На земле и в Аду, день 15.
