Дети Лепрозория (СИ) - Вайа Ариса (книга бесплатный формат .txt) 📗
Узнав, что императрица попросила лодочку сына и уплыла в море, Раун без промедления поспешил к берегу, надеясь застать ее до сумерек.
Простояв у пирса, он долго разглядывал море, пытаясь ее найти. И ему это даже удалось, когда он услышал за спиной шорох крыльев. Обернувшись, обомлел.
Всемогущий, всеслышащий и всезнающий, запрокинув голову, смотрел на небо.
Раун едва не сорвался, чтобы спросить у него, как жить дальше, но остановился, осекшись. Он не хотел знать ответ. И сюда прилетел лишь затем, чтобы сказать Изабель о своем выборе. О решении остаться ее фактотумом, а своей жизнью распоряжаться по праву. Так, как считает правильным сам. Ему казалось, это должно ее порадовать. И он представить не мог, что этот выбор у него отберут, а решение перестанет быть таковым. Он не мог этого позволить, не хотел даже слышать, даже думать об этом.
Самсавеил медленно прошел мимо него по пирсу, коротко огляделся, будто тоже искал Изабель, и, найдя ее, взмыл в небо. А Раун вздохнул с облегчением.
***
— Как ты? Где ты? — шептала Люцифера в море, и теплый ветер уносил ее слова в океан, будто обещая передать и принести потом ответ.
Лодочка мерно покачивалась на волнах, удаляясь от берега. Чернота за бортом становилась все гуще, алый закат кис в небе, теплыми лучами скользя по деревянным доскам, темной форме и сложенным лебединым крыльям. Императрица нежилась в них, подставляла лицо, сквозь веки чувствуя ласковое и теплое прикосновение.
Она скучала. По Нойко, с которым не могла даже попрощаться. По Еве, на которую в глубине души была обижена. О паучонке знали все. Какой-то кузнец, какая-то коза, дети Химари. Все они знали, что она вернулась, где она. Они видели ее своими глазами, говорили с ней. Но к своей любимой фурии таракань так и не пришла. И к любимым кошкам — тоже. Она не дала знать, когда вернулась. И теперь где-то жила, где-то была, но снова пряталась. Люция чувствовала себя абсолютно ненужной, абсолютно пустой.
На нос лодочки приземлился крылатый. Лодку качнуло, борта хлебнули воды и замерли. Императрица недовольно поморщилась и открыла глаза. Самсавеил стоял к ней боком, что-то пряча на руках и в крыльях.
— Нойко ушел, — первой нарушила повисшую тишину Люцифера.
Самсавеил кивнул, зная об этом и без нее.
— А я вот, — она приподняла череп, что до этого крепко держала на коленях, — нашла это.
Всемогущий бегло посмотрел на ее находку, затем с некоторой тоской перевел взгляд на кладбище края Осьминогов. Тяжело вздохнул, но не проронил ни слова.
— Что я значу для тебя? — горько прошептала Люцифера и стиснула черепушку в руках.
Он в ответ пожал плечами, не зная, что ей ответить.
— Я хочу честный ответ, я не боюсь его, — она подняла на него глаза.
— Ты — единственная ниточка, связывающая меня и Еву, — медленно произнес он.
— Я — твое дитя.
— Меня это не волнует, — честно признался он, отворачиваясь. — Меня волнует лишь то, что ты можешь ее вернуть. А я не могу.
Люцифера горько усмехнулась и, нянча черепушку, без слез заплакала. Белоснежные крылья затряслись, осыпая нежный пух и старые перья.
— Я никогда ничего не значила для всех, кто смел именовать себя моими родными, — прошептала она. — Мой клан даже не кинулся меня спасать во время пожара. Мерур меня спас. Спас и, назвавшись вторым отцом, продал ангелам. Я не нужна была Хоорсу. А тебе, — она посмотрела на него и покачала головой, — тебе и подавно.
— Ты ждешь от меня извинений? — резко бросил он.
— Нет, ничего я не жду — надоело. Просто признаю, что я никому не была нужна. Чужим — да. Родным — нет.
— Я не чувствую в этом своей вины. Если бы у тебя было…
— Я знаю, — перебила она его и шмыгнула носом, успокоившись. — Я знаю, что без этого я была бы не я и Еву бы к тебе не привела.
— Вот видишь, — кивнул он и слабо улыбнулся.
— Тогда зачем ты здесь? Почему ты прилетел? — Люцифера искоса глянула на него, ожидая объяснений.
Самсавеил спустился с носа лодки и, подойдя к Люции вплотную, наконец показал свое сокровище. Бережно передал в руки, не говоря ни слова.
Младенец спал, сладко посапывая в собственных крыльях. Таких маленьких херувимов Люция не видела никогда в жизни. Даже ангелов в таком возрасте не существовало. Четыре крыла, все в нежнейшем пуху, и то лишь местами, будто ощипанные, смотрелись скорее нелепо. Россыпь паучьих глаз и закованные в черную броню кисти рук и стопы напоминали о самой Еве.
— А где его мать? — с тревогой спросила Люция, укладывая крылья и прижимая спящего младенца к себе.
— Ева умерла, — коротко отозвался Самсавеил.
— А от меня ты чего хочешь? — нервный смех выдал шок. — Чтобы я забрала к себе твоего ребенка?
— Да, именно за этим я и пришел, — всемогущий выпрямился и обернулся к солнцу, последними лучами едва касающемуся его. Перевел взгляд на скалу у кладбища в поисках одного отдельного огонечка в память о русалке. Но там больше ничего не горело, и он усмехнулся своим мыслям. — И раз ты согласна, то я скоро доставлю их тебе.
— Их? Сколько паучьих херувимов? — насупилась Люция.
— Сто восемь, — отозвался Самсавеил.
И Люцифера расхохоталась.
***
Когда всезнающий, всемогущий и всевидящий улетел, младенец проснулся, будто очнулся от наваждения. И тут же заплакал.
— Тш-ш-ш, — Люцифера прижала его, пряча от холода, и стала качать, баюкая. — Для тебя это горе — потерять родителей. Но поверь мне, это не так ужасно, как ты боишься. Я же справилась. А еще ты не одинок — у тебя есть я. Всегда буду, до самой моей смерти, — тихо шептала она, скорее даже себе, прекрасно зная, что младенец ее слов не понимает.
Она еще долго шептала сквозь его пронзительный крик, искренне жалея, что не умеет баюкать мурчанием, как кошка. И, когда вопли перестали резать уши, даже с удивлением глянула на дитя. Ребенок смотрел на нее, с интересом разглядывал восемью паучьими глазами, лишенными белка. Черные любопытные бездны. Знакомый взгляд. Она погладила херувима пальцем по щеке, обратив внимание на сжатые кулачки. И руки знакомые тоже.
Откинувшись на скамеечке, Люцифера подняла глаза к небу. Лиловые звезды горели посреди бескрайней тьмы. И так хотелось, чтобы все было по-другому. Как-то лучше, легче, счастливее. Хмыкнув, Люция опустила глаза на свернутый плащ, что лежал под скамеечкой. Потянулась к нему и, выудив, подняла перед собой.
А ведь все действительно можно было изменить. Отмотать время вспять. И там, в пожаре, пожирающем небо и самого Мерура с его семьей, не забрать с собой Еву. Оставить таракань умирать. И тогда всего этого бы не было!
Если бы только уничтожить это прошлое. Забыть паучьи глазенки и то, как она смотрела зверенышем, даже не смея умолять о помощи. Уйти. Бросить ее на съедение огню. И никогда не сожалеть. И никогда не вспоминать. Не думать даже.
И тогда… тогда бы всего этого бы не было. Не было бы боли, предательства, обмана. Или — были бы? Были. Всю жизнь до этого они были. Но со смертью Евы Люция никогда бы не узнала, что роль ее столь ничтожна и сродни роли жалкой марионетки. Какая мерзость.
Если бы Евы не было, то и эти сто восемь херувимов не родились бы никогда. И ничего бы не заботило. Ничего бы не было важным. Ничего бы не было!
Ни Имагинем Деи!
Ни Самсавеила!
Ни черепушки треклятой!
Ни Лиона.
Ни Нойко.
Ни Химари.
Ни Алисы.
Ни Рауна.
Ни самой таракани.
Люцифера разжала пальцы, и плащ скользнул ей на запястье.
— Я сама, — твердо произнесла она, понимая, что в глубине души она не хочет менять прошлое. И не жалеет ни о чем. Как никогда не жалела.
Левое запястье обожгло, она тут же скинула плащ на дно лодки и, прижав к себе младенца, поднесла руку к глазам.
Горячие слезы закапали на кожу. И плач Люции, смешиваясь со смехом, разлетелся с ветром.
Старое клеймо свежими полосами оплавленной плоти прорисовывалось на запястье.
