Королева войны - Крес Феликс В. (список книг .TXT) 📗
— Интересная мысль, ваше высочество… Я бы поторговался. А в ста словах?
— Пусть даже и в ста, но не вдаваясь в мельчайшие детали.
— Думаю, ваше высочество, что все это — оттуда. — Он показал на ночное небо над садом за окном. — Со звезд, ваше высочество, не с этих мерзких туч. Немало таких… сущностей населяют миры, подобные нашему, ибо можно считать, что миров на самом деле очень много. Эти чужие сущности простираются над сушей, а частично на ней, и та их часть, которая лежит на земле, — это мы, а точнее, разум. Та часть, что находится здесь, на земле Шерера, — вспомогательная по отношению к той, что там, наверху, каким-то образом необходимая для ее существования. Обе части отличаются друг от друга столь сильно, насколько это только возможно, и вместе с тем подчиняются одним и тем же законам. Прежде всего — закону вечной войны, борьбы за власть. Светлые и Темные Полосы бывают активные и пассивные, и точно так же тут созидательные силы разума сражаются в вечной войне с силами разрушительными. Это первый из законов всего: закон равновесия. Равновесие всего — это компромисс между желанием перемен и необходимостью что-то сохранить. То же происходит и там, — он показал пальцем вверх, — только без участия разума. То, что наверху, судя по всему, бессмертно; то, что внизу, — в каком-то смысле тоже, ибо смерть — это всего лишь момент, в который душа разумного существа возвращается к Полосам и растворяется в них, а содержащиеся в этой душе активные и пассивные элементы возвращаются на свои места, в соответствующие Полосы, из которых они родились. Таков, ваше высочество, самый короткий рассказ о Шерни. Ты посчитала слова?
— Нет, но даже если их было сто, то у меня тоже сразу сто вопросов. И это полная картина Шерни и Шерера, ваше благородие?
— Ну нет, ваше высочество, так у нас разговор не получится… «Устройство, служащее для метания стрел с помощью натянутой тетивы» — это полная картина арбалета? Может, и полная, но до какой степени верная и точная? А в какой степени сложность устройства арбалета соотносится со сложностью устройства Шерни? Именно потому, что в ста словах все объяснить не выйдет, мы говорим о Шерни уже полгода, я же сражаюсь с ней уже полвека. И довольно часто у меня при этом создается впечатление, что это не имеет смысла и совершенно безнадежно, — признался он.
— Иногда мне кажется, ваше благородие, — сказала она, — что ты… презираешь Шернь. Не уважаешь ее.
Он задумался.
— Презираю? Нет, госпожа, даже напротив: я восхищаюсь этой… этой удивительной сущностью над миром. Но уважаю ли? На самом деле — нисколько. Уважать я могу только ту часть Шерни, которая лежит на земле, да и то не каждую без исключения. Какое-то живое существо, которое мыслит, чувствует, страдает и принимает решения, — да. Но та мерзость наверху, сколь бы сложно устроенной и могущественной, сколь бы интересной она ни была, — всего лишь именно мерзость. Мы здесь — ее пот, дыхание и выделения, вообще неизвестно что, нечто такое, что ей зачем-то потребовалось выплюнуть на землю. И мы рождаемся, умираем, мучаемся… Полбеды, если мы лишь радуемся и уходим, счастливые, во сне. Древний народ шергардов по-особому относился к материнству и отцовству. Тот, кто решался породить на свет новых людей, совершал тем самым чуть ли не недостойный поступок и дальнейшей своей жизнью должен был доказать, что действительно знал, что делает, а все остальные ошибались. Чтобы загладить дурное впечатление, он воспитывал своих детей так, чтобы они были всегда сыты, счастливы, гордились самим своим существованием, своими родителями, а все вокруг гордились этими детьми. Каждый родитель до конца жизни должен был отвечать за все, что совершали его потомки, ибо без его родительского решения не было бы и этих поступков. Если ты что-то создаешь, рассуждали шергарды, то нужно знать, что именно, и отвечать за это или, что удобнее и благоразумнее, отказаться от подобной мысли. Короче говоря, там считалось, что произведение на свет потомства — это не привилегия или глупость, но огромная ответственность, что нужно было впоследствии доказать или носить клеймо всю жизнь, обычно, впрочем, недолгую, поскольку на эшафот вместе с детьми-преступниками шли родители… Так вот, ваше высочество, то, что висит над миром, ничего не доказало. Такой вот неудачный родитель шергардов. Трудно презирать то, что неразумно и мертво, но уважать? А за что? Я понимаю Шернь и не обижаюсь на нее, — с улыбкой добавил он. — Я принял к сведению, что являюсь, что все мы являемся крошечными деталями большой машины, которая действует так, как должна. Но я ничего не должен этой машине, и ты, госпожа, тоже. Цени себя выше! Подумай о Шерни как о большом корабле, с которого ты сошла на берег и предоставлена самой себе. Этому кораблю, сколь бы прекрасен и могуществен он ни был, нечего делать на суше, он ничем тебе не поможет и не повредит, трудно и питать к нему благодарность за то, что он высадил тебя на острове. Построй там свое королевство, и все. Корабль приплывет еще раз, чтобы забрать твой труп. Но это тебе уже ничего не даст.
— А что с тем народом шергардов? Они не вымерли? — спросила она.
Готах вздохнул.
— Они пострадали от какого-то катаклизма и ушли неизвестно куда. Впрочем, ваше высочество, племена шергардов знали войны, строили крепости, так что похоже на то, что эти прекрасные дети ответственных родителей были не столь уж и прекрасны… Я сказал тебе лишь, за что там уважали человека, а за что не уважали. Но вовсе не обязательно из этого что-либо следует. Во всем Шерере сегодня ценят правдивость, ложь же презирают. И что с того, если лжецы как были, так и есть, и некоторых даже наказание за клятвопреступничество не пугает? Я сказал лишь о том, что шергарды ценили, а что клеймили позором, — повторил он. — Я не говорил, что они были идеальны. Ваше высочество, — сказал он, меняя тему, — ты можешь поступить так, как считаешь нужным, но если хочешь послушать совет друга, ибо я твой друг, княгиня… Если хочешь послушать совет друга, то оставь своей первой Жемчужине ее тихие стыдливые мечты, которые она когда-то себе позволила. Ей хотелось быть кем-то необычным, словно девочке, которая мечтает быть принцессой. Она не Сейла, так же как и ты не Роллайна. Вы не сестры, ваше высочество, и ты солжешь Анессе, пытаясь доказать, что она была девушкой из легенды. Несколько мгновений она была самое большее мечтой об этой девушке. Анессу ты можешь любить, поскольку и она очень тебя любит. Но то, что висит там наверху, не имеет к этому никакого отношения. Оставь все как есть, госпожа.
Он встал с кресла.
— О Шерни мне сегодня больше говорить не хочется. Оденься, ваше высочество, и не показывайся больше в таком… слишком нескромном виде. Или хотя бы не ходи у меня перед носом туда-сюда, поскольку ничего умного я все равно не скажу. С какого-то времени я… даже без подобных соблазнов обнаруживаю в себе удивительные вещи. Быть мужчиной даже приятно, хотя и немного страшно.
Он забавно скривился, слегка поклонился и вышел.
32
Анесса всю зиму путешествовала по Дартану, ведя от имени своей госпожи бесчисленные переговоры, которых не смог бы вести никто другой. Она знала о каждом, кто имел хоть какие-то связи с Сей Айе, — чаще всего это были торговые отношения, но не только. Первая Жемчужина князя Левина была при его жизни настоящей королевой пущи и единственной бесспорной хозяйкой Дома, имевшей право принимать самые важные решения. Старый князь знал, чего хочет и к чему стремится, но все, не относившееся к его великой миссии, доверял Анессе. Жемчужина Дома решала вопросы как о том, какие товары и сырье из пущи попадут на рынок, кому можно отсрочить уплату долга, а кого нужно немедленно пустить по миру, так и о том, кто в Дартане приобретет значение, а кто его потеряет… Если ей хотелось ради будущей выгоды подарить кому-нибудь право на вырубку трехсот сосен — то она его дарила, даже не спрашивая согласия у князя. Когда у нее возникла прихоть разорить торговцев армектанской дубовой древесиной — она завалила рынок собственной, столь дешевой, что чуть ли не задаром; Сей Айе мог в течение года или двух доплачивать за что угодно, лишь бы избавиться от конкуренции. Теперь же, в течение одной зимы, главы полутора десятков известных родов узнали, от кого на самом деле зависит их бытие и благосостояние. Анесса могла как разорвать пополам подписанный договор об аренде со словами: «Здесь есть пункт, что я могу отказать тебе в аренде, не сообщая причин, ваше благородие», так и положить на стол пачку расписок: «Это твои, выкупленные Сей Айе долги, ваше благородие. Мне оставить эти расписки или забрать?» От просьб, аргументов и попыток запугивания она отделывалась с легкостью. Властители Доброго Знака построили в Шерере целую хозяйственную империю. Первая Жемчужина князя Левина, а затем княгини Эзены без труда завербовала для Эневена целую армию приспешников. Никто из этих людей, поддерживавший с оружием в руках или иным образом группировку Ахе Ванадейоне, понятия не имел, что ввязывается не в какую-то, пусть и небывалую, родовую вражду, но в войну с Вечной империей. Политические планы княгини и ее первого рыцаря все еще оставались для всех тайной. Но как Анесса, так и Эзена, а также сам Эневен знали, что когда станет ясно, за что идет игра, никто уже не сможет из нее выйти. Война раскручивалась медленно, но неумолимо, затягивая в свои жернова все и всех. Вооруженное нападение встретило достойный ответ, погибли первые отцы и сыновья Домов. Ответом на него был очередной поход… После того как опустела четверть Дартана, никто уже не участвовал в войне лишь из-за расписок Анессы. Воскресшие по прошествии веков обиды возникали с новой силой, появились новые поводы для вражды и ненависти. Князь Левин знал, что дартанские демоны, однажды пробудившись, уже не заснут. Понимала это и королева его мечты… Отборные орудия, которые он оставил ей в наследство, использовались в соответствии с предназначением.
