Песни умирающей земли. Составители Джордж Р. Р. Мартин и Гарднер Дозуа - Хьюз Мэтью (книга регистрации .txt) 📗
Элиастри, или же Твиттерел, потер руки, похоже, в неподдельной тревоге.
— Но даже такие малые заклинания могут быть опасны при неправильном применении — не говоря уже об их стоимости!
— Не беспокойтесь, — заявил Ликсаль с достоинством истинного дворянина. — Когда я начну получать деньги благодаря использованию этих заклинаний, я непременно вернусь и уплачу вам за них сполна.
— Значит, с помощью угроз вы грабите меня, — с горечью заметил лавочник.
— Вовсе нет. — Ликсаль покачал головой. — Но дабы подобное необдуманное мнение не побудило вас к вынашиванию замысла каким-либо образом покарать меня всего лишь за попытку улучшить свое положение в этом шатком мире, позвольте показать вам этот оберег — браслет на моем запястье, предмет истинной силы. — Он продемонстрировал витую медную полоску на своей руке, от которой, казалось, в самом деле исходило свечение более яркое, нежели обычный отблеск металла. Его дала Ликсалю одна юная особа из труппы в упоительно интимный момент — амулет, который, как она клялась, защитит его от безвременной смерти, унаследованный ею от тетки после вполне своевременной кончины престарелой дамы. — О, и кстати, — продолжал Ликсаль, обеспокоенный тем, как пристально Элиастри рассматривает его украшение, — если в своей не по адресу направленной обиде вы решите, что при помощи неких известных вам уловок сможете превзойти силу этого узора, то я хотел бы сообщить вам, что браслет — не единственная моя защита. Если со мной случится какая-нибудь неприятность, мой товарищ, которого вы не знаете, немедленно отошлет в Совет практикующих магов подготовленное мною письмо с подробным описанием ваших недавних преступлений и текущего местонахождения. Помните об этом, пока я буду выбирать заклинания, а вы — наставлять меня в их рекомендуемом применении.
Старик долго смотрел на него, и взгляд этот сложно было бы назвать дружелюбным или снисходительным.
— А, ладно, — произнес наконец Элиастри. — Похоже, руки у меня все равно, так сказать, связаны, и чем дольше я сопротивляюсь, тем глубже впиваются узы. Приступим.
Завершив, к своему удовольствию, сделку с бывшим магом, Ликсаль забрал рукописные листы с новыми заклинаниями и распрощался с Элиастри.
— Кстати говоря, я не одобряю слова «вымогательство», — бросил напоследок Ликсаль старику, испепелявшему его взором из дверей лавки. — Особенно после того, как я дал вам слово чести, что вернусь, когда карманы мои наполнятся, и заплачу вам по рыночной цене. Судя по выражению вашего лица, я полагаю, что вы либо не доверяете моему обещанию, либо же в каких-то иных отношениях недовольны нашим обменом, который мне видится более чем честным. В любом случае мне это не нравится. Надеюсь, к тому радостному дню, когда мы вновь встретимся, вы сумеете стать гораздо сдержаннее.
Ликсаль направился прочь из города Катечумия к лесной опушке, где раскинула лагерь его передвижная труппа. Он бы охотно заставил старика прочесть заклинания лично в доказательство того, что это — не заранее подготовленные ловушки, способные обратиться против произносящего их, причинить ему серьезный вред или даже убить. Но поскольку Совет практикующих магов насильно лишил Элиастри возможности заниматься магией, Ликсаль понимал, что смысла в этом не было: никаких дефектов обнаружить не удастся, поскольку сами заклинания попросту не сработают. Приходилось положиться на сдерживающее действие угрозы, будто в случае каких-либо неприятностей с Ликсалем его коллега обо всем известит Совет. Того, что этот коллега был чистой выдумкой, созданной под влиянием момента — Ликсаль обладал богатым опытом импровизации, — Элиастри знать не мог, а значит, вымышленный сообщник должен был сработать не хуже настоящего.
Большинство актеров еще не вернулись из города, но Ферлаш, неприятный коренастый малый в сутане служителя Церкви приближающегося горизонта, сидел у костра и жарил на огне краюшку хлеба. При появлении Ликсаля он поднял глаза.
— Эге! — кисло воскликнул он. — У тебя веселый вид. Принес чего-нибудь пожевать? Такого, что, если поделиться этим с достойным жрецом, поможет тебе снискать благорасположение богов в загробной жизни? Я не сомневаюсь, что положение твоей души за горизонтом просто необходимо немножко улучшить.
Ликсаль раздраженно тряхнул головой.
— Ферлаш, все наши знают, что ты уже не священник с хорошей репутацией с тех пор, как давным-давно тебя отлучили за чудовищное совращение прихожан. Так что давай оставим обсуждение моей личной загробной жизни. Твои умствования насчет благополучия моей души интересуют меня не больше, чем советы от куска хлеба, который ты жаришь.
— Ты брюзгливый юнец, — заявил Ферлаш, — и чересчур самодовольный. Вообще-то, должен сказать, что сегодня ты выглядишь даже более довольным собой, чем всегда.
— Если и так, то вполне заслуженно. Сегодня я сделал изрядный вклад в свое будущее благополучие и, опосредованно, в ваше тоже, поскольку распространение славы обо мне как о волшебнике пойдет на пользу всей труппе.
Ферлаш нахмурился. Наряду с Ликсалем и еще одним человеком, именовавшим себя Кверионом — аптекарем, бывший жрец играл в труппе роль властной фигуры, поясняя сельской публике вопросы религии и то, как они согласуются с коммерцией.
— Из тебя еще худший маг, чем из меня жрец, — заявил он теперь Ликсалю. — Я, по крайней мере, когда-то по праву носил мантию священника. А какое отношение к истинной магии имеешь ты?
— На сегодняшний день — самое прямое. — И поскольку Ликсаль был и в самом деле доволен собой, он рассказал Ферлашу, что проделал. — И вот плоды моего ума и честолюбия, — закончил он, помахивая пачкой заклинаний. — Выучив это, я стану в некотором роде магом, а уж дальше буду быстро совершенствоваться.
Ферлаш медленно кивнул.
— Вижу, ты и впрямь нынче преуспел, Ликсаль Лаками, и извиняюсь, что равнял тебя со всеми нами, жалкими позерами и лицемерами. Раз ты собираешься вскоре стать столь искусным чудодеем, то, полагаю, тебе больше совершенно ни к чему этот браслет, что ты носишь, этот славный талисман против преждевременной смерти? Во время наших странствий случается, что из-за своего агностицизма зрители переходят от сомнений в моей искренности к воистину ужасной раздражительности — в особенности те из них, кому проданные мною молитвы и священные артефакты помогли не так хорошо, как они рассчитывали. Я бы очень оценил наличие у себя на руке подобной защиты от наиболее активно отрицающих мои методы.
Ликсаль недовольно отодвинулся.
— Ничего не выйдет, Ферлаш. Браслет мой, и только мой, его дала мне женщина, нежно любившая меня, хоть она и предпочла благополучие романтике и вышла в прошлом году замуж за того владельца конюшни, похожего на жабу. Сама мысль о том, что достаточно просто поклянчить — и ты тут же получишь в награду столь могущественный дар, смешна. — Он фыркнул. — А теперь я пошел учить свои заклинания. Когда мы увидимся снова, тебе уже не придет в голову не принимать меня всерьез.
И будущий маг оставил Ферлаша сидеть у костра и глядеть ему вслед, недовольно и завистливо.
Ликсаль Лакави тщательно отбирал заклинания, поскольку без десятилетий упорных тренировок, которые большинство магов отдавали своему делу — а это был слишком тяжкий путь, чтобы привлечь Ликсаля, знавшего о существовании множества куда более приятных способов провести время, — запросто можно было оговориться или перепутать жесты и очутиться в очень опасном положении — не важно, с браслетом-талисманом или без. Также в силу неопытности представлялось сомнительным, что Ликсаль Лакави сумеет осилить более одного заклинания за раз, и, разумеется, после каждого использования ему придется разучивать его заново, прежде чем применить еще раз. Поэтому Ликсаль отобрал у Твиттерела, оказавшегося на самом деле Элиастри, всего четыре заклинания — те, что должны были, как он полагал, оказаться универсальными и несложными в исполнении.
Первым стало проклятие ринократии, позволявшее владеющему им злоумышленнику изменить нос кому угодно самым забавным или ужасным образом, а потом по желанию снова сделать все как было. Второе, чары смыслового преуменьшения, позволяло сделать так, чтобы некая идея или точка зрения стала казаться менее важной или значимой тем, на кого оно направлено, причем продолжительность воздействия зависела от численности подвергнувшихся заклинанию. Третье представляло собой любовный заговор, именуемый псевдоприворотным зельем и имеющий свойство порождать страсть даже тогда, когда на самом деле таковой не существовало, или же усиливать ее наислабейшие проявления, пока намеченная жертва в конце концов не оскандалится в попытках унять свой любовный зуд.
