Люди как птицы (СИ) - Гребенкин Александр (книги бесплатно без регистрации полные .txt) 📗
— Да, я у аппарата. Здравствуйте, товарищ Боков.
— Как это случилось?
Я рассказала всё, что знала, сообщила и о своём визите в органы.
— Гера, я попытаюсь что-то узнать. А потом найду вас… Передайте трубку Булатову. Товарищ Булатов? По этому телефону больше не звоните…
И трубку положили.
К моему удивлению Булатов даже не изумился.
— Кажется, дело пошло… — промолвил он.
Когда вечером, попрощавшись с Булатовым, я подходила к дому Максима на Сиреневой, то сразу ощутила волну страха и не напрасно.
Из — за дерева возникла высокая фигура в чёрном плаще. В свете звезд, лившемся из рваных туч, я увидела блеск стёкол очков и мгновенно узнала Степана Верладу.
Хотела молча прошествовать мимо, но он схватил меня за руку.
— Отпустите меня. Что вы хотите?
— Спасти вас! Гера, вам нельзя сейчас заходить в дом.
— Почему?
— Был новый обыск, и дом опечатан.
— Господи! А как же Люся?
— Она сегодня дневным поездом ухала в деревню. И птицу прихватила, чтобы не умерла, если вас арестуют. Я здесь, чтобы предупредить вас. Но, мы с вами подвергаемся опасности. Возможно за домом наблюдают!
— Откуда вы всё знаете?
— Тихо.
Он мягко закрыл мне ладошкой рот. Я стояла и глядела в его вулканические глаза, пытаясь собраться с мыслями. Выдержав паузу, он опустил руку и повлёк меня за собою в полуоблетевшие кусты.
— Послушайте… Сегодня приходили ко мне, и я давал показания о Максиме. Я старался не говорить о нём ничего плохого. Я вам предлагаю укрыться у меня. Вернитесь домой в свою комнату. Я гарантирую вам полнейшую неприкосновенность и деликатное отношение!
Он говорил так пламенно и искренне, что я поверила и послушно зашагала за ним.
В этот вечер Степан Верлада был предупредителен и любезен. Мы ужинали в ресторане, причём блюда я выбирала сама. Затем Степан вызвал таксомотор. Тяжело было возвращаться в тот дом, где жил мой опекун, где так многое напоминало о прежней прекрасной жизни.
В моей комнате уже был сделан ремонт и всё устроено для отдыха.
Степан предложил мне принять душ и пригласил отдохнуть.
— Гера, вы очень устали, выглядите измотанной. Отдохните.
Я глубоко спала почти до десяти утра — душевные переживания дали о себе знать!
Меня ждал накрытый стол — блюда подбирались по моему вкусу. Степан соблюдал дистанцию, был предупредителен, держал слово, и я немного смягчилась.
За завтраком он сказал:
— Поверьте, мне не хочется причинять вам зла. Жаль, что Максим в последнее время держал на меня обиду. Тут всё смешалось — ревность, зависть…. Да и я неправильно себя повёл по отношению к вам, за что искренне раскаиваюсь и прошу прощения.
Я помотала головой:
— Максим никогда не завидовал вам… Просто… вы должны оставить свои мысли о том, чтобы покорить меня. Поверьте, у вас нет никаких шансов.
Он улыбнулся, как мне показалось, горько:
— Я знаю. Но мне хотелось бы добиться хотя бы вашего дружеского расположения. Кстати, чтобы вы окончательно поверили мне, я скажу, что тоже справлялся о судьбе Максима. Его дело ведёт следователь Хвостов.
— Хвостов? Но Максим же не виновен! Какое дело? Как могут обвинять человека в несуществующих преступлениях?
— Поверьте, я ни минуты не сомневаюсь в невиновности Максима. Но нашли же они основания…
Медовые глаза Верлады воззрились на меня, загоревшись каким-то недобрым светом.
Несмотря на его возражения, я всё же покинула дом. Он пытался следовать за мной, но я категорически запретила ему это.
***
После подачи ходатайства я добилась встречи со следователем Хвостовым.
Меня принял полноватый человек в форме.
Его немигающие глаза долго смотрели на меня, как будто оценивали.
Говорил он звучным голосом, перебирая папки на столе:
— Вот вы утверждаете, что Ковалевич невиновен. Но откуда такая уверенность? Ведь познакомились вы с ним совсем недавно.
— Это так. Но даже за этот краткий срок я успела узнать Максима. Уверена, он не способен на предательство, — твёрдо сказала я.
— А вот собранные нами факты говорят о другом. Встречался он с иностранцами? Встречался.
— Да, но это были коллеги по цеху, интеллигенция…
Хвостов рассмеялся.
— Э, знаете, милая… Сколько агентов зарубежных разведок прячутся под личинами писателей или художников! Вы знали этих людей лично?
— Нет, слышала только из рассказов Максима. И слышала в основном положительное. Да, они носители чуждой западной культуры. Но Максим вовсе не попал под их пропаганду. Он даже осуждал их за… так называемое «чистое искусство».
— А вы были свидетелем разговоров Ковалевича с иностранцами?
— Нет.
— Так откуда же вам известно о чём они говорили!!!
Последние слова Хвостов выкрикнул, и ударил толстой ладонью по столу…
Его тон обескуражил меня.
— Как вы можете утверждать безапелляционно, что вербовки не было! — кричал Хвостов.
— Максим чистый и честный человек, — чётко произнесла я.
— Какая наивность! А взять его искусство… Это же проповедь буржуазных идей!
— Почему?
— Например, изображение богини Геры. Это же… проповедь язычества!
— Но это же абсурд! — громко сказала я. — Древнегреческая религия — часть мировой культуры!
— Не забывайтесь!
Воцарилась тишина.
Хвостов вытер платком лоб.
В это время зазвонил один из телефонов.
— Да, да… Конечно… — кратко сказал в трубку Хвостов, положил её и поднял тяжёлый взгляд на меня.
— Вина Ковалевича доказана неопровержимыми уликами. Есть и показания его коллег.
— Каких коллег?
— Не имеет значения. Кроме того, он сам уже признал свою вину…
— Под вашим давлением… признаешь всё что угодно. Вы — мерзавец и негодяй! — в исступлении закричала я.
— Но, но не забывайтесь! Я знаю…
Глаза Хвостова лихорадочно заблестели.
— Вы его так защищаете, потому что вы его сообщница. У нас появились данные…
— Никаких данных против меня у вас нет…
— Ошибаетесь… Вы не выйдите отсюда…
— Я свободный человек и пойду куда хочу, — крикнула я и встала.
— Нет! Уведомляю вас, Метаксас Гера Леонидовна, что вы задержаны.
— На каком основании?
— Вы подозреваетесь в пособничестве шпиону и «врагу народа».
Хвостов нажал на кнопку, и дверь отворилась.
***
Сквозь окно, разделённое на квадраты железной решёткой, просачивается винно-красный закат. Я лежу на жёстких нарах, придавленная тяжестью хмурых и серых стен. Сна нет — чувства обострены. Лязг дверей, шаги в коридоре отчётливо слышны, отдаются болью где-то внутри меня…
Ночь заполняет все углы, она кажется чёрной бездной, в которую проваливаешься безвозвратно. Я словно падаю в угольную яму, полностью лишённая сил.
Вдруг меня заставляет зажмуриться слепящий белый свет. Боль пронзает тело, в ушах застывает дьявольский крик «подъём!»
Сквозь чёрные коридоры меня, обессиленную, ведут к железным дверям.
В один миг на моих глазах оказалась повязка, закрывшая весь мир.
Запах ночи пронзает всё моё существо — пахнет прибитыми дождём листьями, железом, оружейным маслом и бензином.
Меня заталкивают в машину, и, качнувшись, мы отчаливаем в неизвестность.
Кашель, запах табака и сопение моих стражников — вот что сопровождает меня во время поездки.
Вот машина, тяжело задрожав, замерла. Открылась железная дверца, меня ведут по двору, пахнущему усохшими цветами и землёй.
Проводят по каким-то длинным коридорам — гремят железные, а затем и более мягкие, вероятно, деревянные двери. Запах здесь другой, совсем не тюремный, чувствуется цивильное помещение.
Когда наконец-то повязку было разрешено снять, я увидела большую комнату с секретаршей за пишущей машинкой. За окнами, мигая, лилась ночь.
Рядом стояла другая женщина с суровым и строгим лицом. У неё глаза были рыбьи — навыкате. Она кивнула двум крепким конвоирам, и те удалились.