Книга Мечей (сборник) - Мартин Джордж (книги полные версии бесплатно без регистрации txt) 📗

Самое лучшее – эта концепция всю жизнь летела передо мной, не даваясь в руки. Сейчас я, конечно, лучший из лучших – на одном малом участке одной узкой специализации. Я застрял, придавленный своим превосходством – так балка падает вам на ногу в горящем доме.

Но не важно; я отправился в Ультрамар, намереваясь стать фермером. Прибыв туда, я увидел то, что осталось после семидесяти лет непрерывных chevauchée, и сразу это узнал. Это было то, что ждало земли отца на родине, но в глобальном масштабе. Все амбары обрушились, все ограды повалились, весь скот перебит, все добрые пастбища заросли шиповником и крапивой; покой и леность плодоносили здесь быстрее и изобильнее (как ускоряют рост всходов, накрывая их соломой) под действием войны. Оттяпать себе кусок этого? – спросил я себя. К чему стараться? Поэтому я стал причинять боль людям.

А штука в том, что, если делать это на войне, вас за это превозносят. Странно, но правда.

У войны такой размах, что можно позволить себе выбирать. Можно ограничиться тем, что причиняешь вред врагу, которого вокруг полно и становится вдвое больше, как только покончишь с тем, что у вас на тарелке. Я выжил в Ультрамаре, потому что это было лучшее время моей жизни – до поры.

Странные ребятки эти фермеры: они любят свою землю и свой скот, свои постройки, изгороди, деревья, но дайте им возможность разорить чужую землю, убить чужой скот, сжечь чужие дома, повалить чужие изгороди, вырубить чужие деревья – и после недолгих колебаний они охотно этим займутся. Думаю, это инстинкт мщения: получай, хозяйство, будешь знать! Добровольцы для chevauchée? Моя рука взлетела вверх, прежде чем я успел подумать.

А потом я набедокурил, и мне пришлось возвращаться домой. Я плакал, когда объявили приговор. Презираю мужчин, которые плачут. Мне объявили помилование – с учетом лет моей доблестной и почетной службы. Я думаю, дело было в другом. Полагаю, они просто лопались от злости.

Наступил момент – внезапно, – когда все было кончено, и я достиг успеха. Я собрался ударить его – сначала атака с верхним финтом, потом удар понизу, но его просто не оказалось на месте, и я не смог его ударить; потом мое ухо обожгло болью, и пока я в замешательстве отвлекся, он черенком метлы ткнул меня в живот.

Он не был таким, как я. Сделал длинный шаг назад и дал мне возможность прийти в себя.

– Прости, – сказал он.

Мне потребовалось время, чтобы отдышаться и сказать:

– Никогда не извиняйся, что бы ты ни сделал. – Потом я принял первую позицию. – Еще.

– Правда?

– Не валяй дурака. Еще раз.

Я подпустил его поближе – так нападать гораздо трудней. Читая его, как открытую книгу, я живо шагнул в сторону и уклонился, но, когда тяжело проскочил мимо него, он ударил меня по локтю, а потом толкнул черенком метлы в спину. Я потерял равновесие и упал.

Он помог мне подняться.

– Думаю, я начинаю кое-что понимать, – сказал он.

Я напал на него. Больше всего на свете мне хотелось побить его. Но я не мог до него добраться, а он продолжал бить меня, осторожно, только чтобы доказать свое умение. После десятка выпадов я опустился на колени. Силы покинули меня, словно один из его осторожных тычков пробил мне сердце.

– Сдаюсь, – сказал я. – Ты победил.

Он смотрел на меня с некоторым смущением.

– Не понимаю.

– Ты побил меня, – сказал я. – Теперь ты лучший.

– Правда?

– Чего ты хочешь? Чертово свидетельство? Да.

Он медленно кивнул.

– Что делает тебя лучшим в мире учителем, – сказал он. – Спасибо.

Я отбросил черенок граблей.

– Не стоит. А теперь уходи. Нам больше нечего делать вместе.

Он продолжал смотреть на меня.

– Значит, я действительно лучший в мире фехтовальщик?

Я рассмеялся:

– Об этом я ничего не знаю, но ты лучше меня. А значит, действительно хорош. Надеюсь, ты доволен, поскольку что касается меня, это было бессмысленное упражнение.

– Нет, – сказал он, да так, что заставил на себя посмотреть. – Не забудь, все это делалось неспроста.

Собственно говоря, я об этом забыл.

– Ах да, – сказал я, – чтобы ты смог убить человека, убившего твоего отца. – Я покачал головой. – Ты не передумал?

– О нет.

Я вздохнул:

– А я-то наделся, что вбил в тебя немного здравого смысла, – сказал я. – Послушай, ты же должен был чему-то научиться. Подумай об этом. Чего ты этим добьешься?

– Мне станет легче.

– Ладно. Не думаю, что у тебя получится. Я убил бог знает сколько людей, сплошь врагов, и поверь, это никогда не приносило мне облегчения. Это только ожесточит тебя, как ковка краев клинка.

Он улыбнулся:

– А твердое – это хрупкое, да, знаю. Уверяю тебя, от меня не ускользнул смысл этой метафоры.

Теперь боль немного отпустила, и я дышал почти нормально.

– Что ж, – сказал я, – наверное, ты должен выпустить это на волю, а потом сможешь жить нормально. Действуй, и удачи тебе.

Он неловко улыбнулся:

– Значит, ты меня благословляешь?

– Дурацкая формулировка, но, если угодно – да. Благословляю тебя, сын мой. Этого ты хотел?

Он рассмеялся:

– Хоть и ненадолго, ты заменил мне отца. – Это была цитата, только не помню откуда. – Думаешь, я смогу победить его?

– Не вижу, почему бы нет.

– Я тоже, – сказал он. – Во второй раз всегда легче.

Не могу сказать, что я медленно соображаю. Но признаюсь, тут до меня дошло не сразу. И вдруг он сказал:

– Ты так и не спросил, как меня зовут.

– И что?

– Меня зовут Эмерик де Пегильян, – сказал он. – Моего отца звали Бернхарт де Пегильян. Ты убил его в пьяной драке в Ультрамаре. Разбил ему голову каменной бутылкой. – Он бросил черенок метлы. – Подожди здесь. Я возьму мечи и сразу вернусь.

Я рассказываю вам эту историю, поэтому понятно, что произошло.

У него был лучший в мире меч, и я научил его всему, что знал, и под конец он превзошел меня; он всегда был лучше меня, в точности как его отец. Почти все лучше меня во многих отношениях. Одним из его преимуществ передо мной было отсутствие инстинкта убийцы.

Но сражался он превосходно, надо отдать ему должное. Хотел бы я наблюдать за этой схваткой, а не участвовать в ней; это было изумительное развлечение, и оно пропало втуне, потому что никто этого не видел. Естественно, мы потеряли счет времени, но, полагаю, сражались мы минут пять, а это целая вечность, и от начала до конца между нами ни на волосок не было разницы. Все равно как если бы я сражался со своей тенью или со своим отражением в зеркале. Я читал его мысли, он читал мои. Продолжая скучную развернутую метафору, это была кузнечная сварка в наилучшем виде. Что ж, оглядываясь в прошлое, я вижу это именно в таких понятиях, словно смотрю на свои лучшие завершенные вещи; я получаю огромное наслаждение, закончив, но ненавижу каждую минуту работы.

Когда я просыпаюсь ночью весь в липком поту, то говорю себе, что победил, – ведь он споткнулся о камень или подвернул ногу, и этого крошечного преимущества было достаточно. Но это неправда. Я победил его справедливо и честно благодаря запасу жизненных сил, инстинкту убийцы и просто стремлению победить. Я создал крошечную возможность, изобразив ошибку. Он поверил – и обманулся. Это был совсем крошечный шанс, выбирать не приходилось; лишь на долю секунды его горло оказалось открыто, и я мог дотянуться до него острием меча – такой удар мы называем stramazone. Я перерезал ему горло и отскочил, чтобы он не забрызгал меня кровью. Потом я похоронил его в мусорной куче вместе со свиными костями и домашним сором.

Должен был победить он. Конечно, он. Это был, в общем, славный малый, и, если бы он выжил, все с ним было бы более или менее хорошо; во всяком случае, он жил бы не хуже моего отца и уж точно лучше меня. Я люблю говорить себе: он умер очень быстро и не узнал, что проиграл.

Но в тот день я показал себя лучшим, а ведь именно в этом суть боя на мечах. Это простая, но надежная проверка, экзамен, и он его провалил, а я выдержал. Лучший всегда побеждает, потому что определение слова «лучший» таково: все еще живой в финале. Можете не соглашаться, но вы неправы. Мне самому это не нравится, но это единственное разумное определение.