Зачарованное озеро (СИ) - Бушков Александр Александрович (книги хорошего качества txt, fb2) 📗
— Не спеши так... Я хочу того же, что и обычные женщины, но тебе не хватает парочки оборотов... по-вашему, годочков. Ты здесь не первый, я уже разобралась в ваших годочках, они не так уж и отличаются от наших оборотов... То, что ты уже познал женщину, ничего не меняет, рановато тебе становиться моим... другом. Ты не обиделся?
— Ну что ты, — сказал Тарик искренне.
Он отчего-то знал, что к ней с самого начала можно обращаться на «ты», как к давней знакомой.
— Да, не обиделся... — уверенно сказала Красава. — Ты выше пустых обид, а это хорошо, это вселяет надежду, что мы окажемся полезны друг другу... Раздевайся и искупайся, это не для удовольствия: так нужно. А потом мы поговорим. Ну, не медли...
В ее голосе явственно слышался приказ, и Тарик подчинился: стал сбрасывать одежду, пока не остался в одних труселях.
— И это снимай тоже, — уже совершенно приказным тоном распорядилась Озерная Красава. — На тебе не должно остаться ни клочка, сделанного человечьими руками, должен стать таким, каким появился на свет... — Она звонко рассмеялась. — Стыдливость мешает? Что ж, как это у вас принято, я буду смотреть в другую сторону. Не понимаю, что такое стыдливость, но, коли уж у вас так принято, изволь... — Она и в самом деле отвернулась, продолжала тоном приказа: — Можешь отплыть не особенно далеко, только обязательно нырни с головой — неглубоко, но с головой...
Ну что тут поделаешь? Это ее мир, неведомый Тарику, она тут хозяйка, и коли уж сам пришел, не на аркане тащили, надо послушаться. Скинув труселя, Тарик вошел в воду и, когда ему стало по грудь, размашками поплыл на глубину. Страха не было. Мелькнувшую было мысль о том, что в озерах его мира водятся кое-где разные опасные для человека чудища, а уж тем более такого можно ждать в этом, неизведанном, он отбросил сразу. К чему ей заманивать в озеро на съедение какому-нибудь чудищу? Он ведь знал, что не
в силах противиться любому ее приказу синим взглядом, и она с ее умением проникать глазами в душу не может этого не знать...
И сосредоточился на окружающем — то есть на воде.
Вода показалась какой-то странной, хоть он и не мог бы объяснить, в чем же странность заключается. Вода как вода — и в то же время словно бы не вода. Как ни мучай мысли, а удачнее слов не подберешь, хоть ты тресни...
Решив, что отплыл достаточно далеко, Тарик взмахнул руками и нырнул, уходя на глубину. Странности не пропали — он оставался таким же, прежним, но вода словно неведомым образом заполнила его, будто пустой стеклянный сосуд в виде человеческой фигуры, проникла в самые удаленные уголки тела. Он понимал, что с ним что-то происходит, но вновь не мог найти этому человеческие слова. Самое главное и самое важное — страха не было...
Пожалуй, он выполнил все, что от него требовалось, да и воздух в груди подходил к концу, подступало удушье — и Тарик вынырнул на поверхность, подплыл к берегу. Озерная Красава все так же стояла спиной к его одежде, вроде бы не выказывая нетерпения. Как же одеваться мокрому? И вытереться нечем...
И тут он обнаружил, что совершенно сух, словно и не плавал, не нырял. Не было ни времени, ни желания удивляться еще и этому — какая в том нужда? Быстренько оделся, натянул носки и обулся — и Озерная Красава обернулась в тот самый момент, когда он застегнул последний крючок — то ли угадала, то ли, что вероятнее, почуяла своим неведомым умением. Тарик наспех поискал в себе какие-то изменения, — должно же это странное купание что-то значить? — но ничего не обнаружил. То ли времени оказалось мало, то ли...
— Не пытайся, по людскому обыкновению, во всем доискаться до сути, — сказала Озерная Красава. — Я и сама не смогу объяснить, что с тобой произошло, потому что раньше никогда не встречалась с такими, как ты, отличными от обычных людей, и у меня неоткуда взяться нужным словам...
— А что во мне такого, чего нет у обычных людей? — жадно спросил Тарик, охваченный прямо-таки нестерпимым любопытством.
Умением видеть в небе цветок баралейника владеет далеко не он один. Умение видеть сквозь стены? Ага!
— То, что у меня есть... — сказал он и задумался, как поточнее подобрать слова. — Оно только в том заключается, что уже проявило себя, или найдется что-то еще?
— Безусловно, — ответила Озерная Красава, как показалось Тарику, нисколечко не задумавшись. — Что-то в тебе есть, дремлющее, спящее. Пробудится ли оно или нет, я не знаю. Поможет ли тебе купание в моем озере, я не знаю. Нет больше вопросов о тебе? Быть может, ты хочешь спросить что-то обо мне? Малыши задают вопросы такие же наивные и незрелые, как они сами. Взрослые умнее, но не всегда. Находились такие, что в первую очередь спрашивали, есть ли у меня клады. Наивность поразительная! Даже если бы у меня и были клады, неужели я бы их отдала тому, кто спросит? Кладов у меня нет.
— Что ты такое есть?
— Хороший вопрос, неглупый. Я часть натуры. Ты знаешь, что такое натура?
— Конечно, — сказал Тарик, широким жестом обвел обеими руками окрестности. — Натура — это все то, что не человек, все неразумное: животные и деревья, горы, скалы, реки...
— Прекрасно, — сказала Озерная Красава. — Были такие, что не знали этого слова «натура». Только ты чуточку неправильно сказал. Ты никогда не слышал в твоем мире, что натура бывает не только неразумная, но и разумная?
— Один раз, — сказал Тарик.
Был такой недолгий разговор у студиозусов, только он быстро завершился: пришли к выводу, что разумная натура — это придумка сочинителей жутиков, Стайвена Канга в первую голову, а наука к этому относится насмешливо и не признает. Даже студиозус Балле, порой склонный поругивать науку за верхоглядство, косность и еще за что-то непонятное (Тарик не стал просить объяснение этих заумных слов), на этот раз не ввязался в спор...
— Так вот, я и есть разумная натура. Чуждая и добру и злу, потому что такова уж натура. Против нее пакостят тоже неразумные стихии: против леса — пожары, против рек — засухи, против полей — суховеи... Ни при чем тут ни добро, ни зло, вот натура и не держит ничью сторону...
— Потому что не умеет, — сказал Тарик. — Мне вот пришло в голову... Если бы леса умели как-то выступать против пожаров, а реки — против засухи, неужели не стали бы бороться? А бороться — это и значит встать на чью-то сторону...
Он чуточку удивился сам себе: гладкие слова сами собой лились с языка, и на ум приходили мысли, над какими прежде не задумывался...
— Ты умный, — сказала Озерная Красава. — Давным-давно у меня в гостях был такой... Я тогда еще могла бродить по лесу, выходить на берег. И наткнулась на него в лесу, он еще не упал с ног, но обессилел изрядно. Пошел, как это называется, напрямик по незнакомым лесам и заплутал, никак не мог найти верной дороги, я его взяла к себе в гости, кормила и выхаживала...
— А потом?
Озерная Красава пожала плечами:
— А что могло быть потом? Я же не ем ни людей, ни животных, и пленников не держу, хотя иные и рассказывают обо мне такие байки. Потом ему стало у меня тоскливо, и он ушел. Я послала с ним птиц, — она кивнула туда, где по-прежнему лениво кружили над здешними камышами пестрые птицы. — И они его вывели на правильную дорогу...
— Получается, ты сделала добро, — сказал Тарик.
— Ну, не так уж чтобы совсем бескорыстно... — В ее глазах мелькнула обычная женская игривость, многое сказавшая Тари-ку. — Мне, как и людям, иногда хочется любви, а он был молодой и красивый. Занятно. Мы много разговаривали: и о добре и зле, и об умной и неразумной натуре... Он говорил то же, что и ты. Только раз встречала человека, говорившего об умных вещах. Обычно попадались гораздо более глупые. Иные выпытывали у меня про
клады и никак не хотели верить, что их нет, иные домогались любви, нимало не озаботясь тем, что они мне не нравятся, а были и такие, что ловили в моем озере рыбу, ничуть не заботясь, что ей предстоит нерест... А он был совсем другой. Это понятно: он жил в таком доме... где те, у кого много знаний, передают их тем, у кого знаний мало. Только там были не дети, а юноши...
