Меч Тристана - Скаландис Ант (читаем бесплатно книги полностью txt) 📗

Глава двадцать третья,

Впуть до Тинтайоля отправились впятером: Тристан, Кехейк, их оруженосцы и Бригитта. Тристан не рискнул проводить ночи в одной каюте с рыжей распутницей. В конце концов не так уж и хотелось. Через каких-нибудь пять, ну, может быть, шесть дней он снова будет вместе с Машей. А старая интриганка Бригитта вообще предложила для конспирации завести роман с Кехейком.

– Ты мне разрешишь соблазнить твоего друга? – спросила служанка у Тристана. – Это самый верный способ, чтобы он ничего не подумал о нас с тобою и не рассказал твоей мымре.

– Какая же она мымра, дурочка ты! – засмеялся Тристан. – Она же как две капли воды на нашу Изольду похожа.

– А, все равно мымра! – махнула рукой Бригитта. – Ну так разрешишь мне переспать с Кехейком?

– Слушай, рыжая, я тебе кто? Отец, брат родной, муж? Я тебе даже не хозяин. Поступай как знаешь.

И Бригитта распорядилась своими женскими чарами так, как считала нужным. Кехейк, разумеется, не устоял. И все остались довольны. Особенно – что удивительно – Изольда Белокурая, то есть Маша. Она потом сказала Тристану: «Если бы ты запретил ей эту связь, мог бы все испортить. Ведь по легенде Бригитта как раз с Кехейком в постель ложится, а не с тобой и не со мной. Надо же хоть основные сюжетные линии соблюдать». «Эх, – отвечал Тристан, – ничего бы я не смог испортить. Разве этой курве можно что-нибудь запретить, когда она подосланных к ней убийц совращает и из любого монастыря бордель делает. Она бы так и так все по-своему устроила, и легенда твоя осталась бы в добром здравии».

Небо хмурилось, когда Тристан с Курнебралом тайно сходили на берег в гавани Сан-Любина. Дальнейший путь они должны были проделать лесом. В избушке отшельника, в трех милях, не больше, от Тинтайоля поджидал их верный друг Будинас из Литана со всеми необходимыми причиндалами для маскарада. Было тут и удобное, чистое, из приятной телу дорогой материи «рубище», разукрашенное под грязную и окровавленную тряпку. Были и вериги, натурально позвякивающие, но наполовину деревянные, виртуознейшим образом вырезанные из мореного дуба. Были всякие краски и мази для изображения на лице и теле морщин, волдырей, ссадин, гнойных язв и струпьев. Например, красная киноварь и зеленая шелуха ореха предназначались для имитации воспаленной и шелушащейся кожи, какая бывает на первых стадиях проказы. Был кривой посох, трещотки, четки и погремушки, была жидкость для искажения голоса и капли для изменения цвета глаз. Наконец, была отличная германская бритва, с помощью которой Будинас, оказавшийся ко всему еще и знатным куафером, состриг и выбрил Тристану всю его пышную русую шевелюру, оставив на макушке лишь традиционный паломнический крест.

В общем, когда наш доблестный рыцарь, согбенный, как древний старец, двинулся пешком по дороге, поднимая босыми ногами пыль и делая тем самым свой внешний вид еще более натуральным, можно было с уверенностью говорить, можно было ставить тысячу против одного, что его и родная мама не признала бы.

Кстати, он почему-то именно маму и вспоминал, бредя по дороге. Что греха таить, о родителях и там, в Чечне, и тем более здесь, в Корнуолле, вспоминал Ваня не часто. Такова жизнь. Но иногда, когда уж особенно гадко становилось, когда предсмертная боль и холод сжимали сердце или когда безумный стыд за содеянное мучил после какой-нибудь мерзости, он вспоминал не любовь свою, не Машу, а именно маму и мечтал забраться к ней под крылышко, как в детстве, спрятаться от всего мира, ведь только у мамы можно найти истинное утешение, а настоящую защиту – только у отца. И отца он тоже вспоминал и мечтал хоть когда-нибудь, хоть разок еще, повидать стариков, если уж есть надежда вернуться обратно в свою эпоху.

Кехейк с Бригиттой – причем первый рыцарь полуострова Арморики называл ее уже чуть ли не своею суженой – прибыли ко двору Марка как дорогие гости. Прибыли на большой праздник. Шла пасхальная неделя. Народ уже третий день гулял. Все были пьяные, сытые, благостные, все поминутно целовались взасос, пели нестройными голосами псалмы, скальдические песни и рыцарские баллады вперемежку, отплясывали немыслимые танцы, устраивали соревнования по метанию каменных дисков и по прыжкам во все стороны. В общем, весело до опупения. Да и нищих, блаженных, юродивых и прочих попрошаек хватало на этом торжестве. Как-то удивительно пестро перемешаны они были с баронами в сверкающих доспехах или кафтанах, расшитых золотом, с разноцветными яркими дамочками в тончайших китайских шелках, с капелланами в темных рясах. Каждому, даже самому убогому, была в эти дни везде дорога. Мирная, никого не трогающая стража болталась у ворот, у моста и у всех дверей без дела. Здоровяки солдаты с длинными копьями лениво жевали крашеные яйца и рассыпчатые куски кулича, запивали все это пивом или сладким вином, кому как нравилось, а люд городской ходил туда-сюда по замку. И даже в королевские покои забредали порою совершенно случайные прохожие. Где уж в этой кутерьме разобрать, какой из них настоящий нищий, а какой Тристан в карнавальном костюме?

Изольду вдруг охватила легкая паника, когда она обменялась с Бригиттой всеми последними новостями и поняла, что любимый ее либо уже во дворце, либо с минуты на минуту будет здесь. Неужели так и не увидит его? Неужели глупостью несусветной окажется вся эта затея?

Знать корнуолльская рассаживалась за длинным праздничным столом, готовясь к очередному обильному ужину. Было шумно, чадно и душно. Неожиданно появился с давних пор популярный в Корнуолле уэльский жонглер по имени Варли. Давненько не бывал он здесь, люди даже не слышали о нем, а ведь раньше по праздникам менестрель, как правило, радовал короля Марка своими песнями.

– Есть что-нибудь новенькое? – поинтересовался Марк.

– А у меня и старенькое неплохо идет! – отшутился поначалу Варли, самодовольно демонстрируя всем, как запросто, почти по-хамски, может он разговаривать с грозным владыкой Корнуолла, но потом, не злоупотребляя более положением любимчика, добавил: – Есть одна замечательная сага. Одно великое пророчество переложил я на стихи и написал к ним музыку. Мудрейший друид рассказал мне зимою о судьбе моих далеких потомков. Это достойная история, поверьте, мой король.

И Варли затянул минут на двадцать – двадцать пять весьма заунывную в музыкальном отношении и уж совсем бесталанную в поэтическом сагу не сагу, балладу не балладу, так, руну какую-то о том, как веков через десять далекие потомки его станут знаменитыми коневодами и будут продавать лошадей во все страны мира, и однажды занесет их судьба в заморскую восточную страну с названием Русь, и там останутся они, и забудут родной язык, и дети их станут русскими, и внуки, и правнуки, но одна из правнучек сохранит родовое имя Варли и сделает его однажды вновь знаменитым, потому что будет она великой артисткой, известной на весь мир, но судьба ее сложится в итоге как-то неправильно и печально… Слово «артистка» в древневаллийском языке напрочь отсутствовало, поэтому жонглер использовал латинский термин, и для объяснения его смысла потребовался в силу бестолковости автора длиннейший пассаж, целое лирическое отступление об эллинском театре, так что после этой корявой искусствоведческой лекции, кажется, уже никто в зале не в силах был ни восхищаться грядущей знаменитостью – русской артисткой Варли, ни сочувствовать ей.

И вот когда все присутствующие наелись досыта заупокойных пророчеств Варли (никто, кстати, так и не понял, в чем же величие этой истории), от самой двери поднялся нищий старик с выцветшими, мутными глазами и пошел прямо к трону.