Тёмное солнце (СИ) - Евдокимова Лидия Григорьевна (книга бесплатный формат TXT) 📗
— Да? — приподняла брови Лаитан, бледная и слабая, — зачем? Чтобы запереть их у себя и обменять на то, что мы отыщем? Или на нашу смерть? Нет уж, мои люди, пока я еще их госпожа, останутся тут. Все вместе, — надавив тоном на эти слова, сказала Лаитан, кивая на долинцев. — Вместе были заговорщиками, вместе и помогут друг другу, случись что. Горы — удел звездочётов. А здесь ни у кого нет преимущества. Если мы не вернёмся, они уйдут окружными путями. Если мы отыщем Отца и пробудим его, мы вернёмся за ними.
— Лаитан, — Морстен подошел к Медноликой, и посмотрел на ощетинившихся жриц. — Нам нужно поговорить, — коротким взмахом руки он остановил взвившуюся было Тайрат. — Наедине. Мне кажется, нужно объяснить. Многое.
Медноликая смерила его взглядом. Бесстрастным, безнадёжным и отрешённым.
— Тайрат, займись лагерем, — приказала она. — Хорошо, если ты желаешь разговора, идём. Здесь люди заняты делом, нам не стоит им мешать.
Она пошла прочь, прихрамывая и покачиваясь, то и дело осторожно переставляя ноги, словно плохо видела дорогу под ними.
Осознанно, или нет, но Лаитан пришла к тому самому камню, на котором сидел и щурился этим утром Морстен. Северянин подождал, пока Медноликая устроится на нагретом кусачим горным солнцем валуне, и проговорил:
— Почему ты против идеи отправить раненых назад в пещеры горцев? — он решил сначала закрыть текущий вопрос, хотя и слышал отрывки ее объяснений чуть раньше. Следовало завершить одно дело, прежде чем приступать к другому, менее приятному и непривычному. — Они замедлят нас, и отвлекут. А оставаться здесь, когда до цели пути осталось всего ничего — неразумно. Но, может быть, ты знаешь что-то, что сокрыто от меня, Лаитан?
— Я знаю не больше твоего, северянин, — качнула она головой. — Но я видела, как звездочеты относятся к имперцам. И мне кажется, что идея сопровождения больше похожа на мягкое подталкивание в ловушку. Кто сказал тебе, что их отпустят? Или вообще довезут? С ранеными в дороге может случиться всякое.
Она старательно не поднимала на Морстена взгляд, да и не было у неё сил на это. Жизнь утекла по каплям, отнимая последние вспышки энергии.
— Если нам придётся встретиться с тем, через что мы не пройдём, от нас останутся хотя бы эти люди. А у звездочётов такой гарантии нет. Им ничего не стоит вырезать их всех, а потом ударить в спину. Так есть шанс, что нам подадут сигнал и предупредят об опасности. Ты не забыл, что за нами должны идти дварфы, каменные феи и элементалы? И что-то я пока не видела признаков, по которым спокойно могла бы сказать, будто с ними все в порядке в гостях у гостеприимного горного народа.
По лицу северянина скользнуло выражение скепсиса. Весь его вид говорил: не письма же ты ждешь ототставших людей, что с ними все в порядке? Она предпочла не заметить этого.
Внутри Лаитан поднималась волна острого отторжения всего, что связано с Морстеном. Ей так хотелось избавиться от его компании, что это было почти физически ощутимо. Оказаться подальше от него, его запаха и его взгляда, спрятаться среди своих людей и воздвигнуть вокруг нерушимую стену безразличия и злости, в которую понемногу начинало перерастать это самое безразличие. Ей было неприятно все, от своего поведения до его поступка. И фанатичное желание превратить себя в золотую статую, которой чужды любые чувства, крепло в Лаитан с каждой минутой, проведённой наедине с властелином.
Но она понимала, что бег и прятки — забавы детей. И ей давно уже пора было вырасти из хрупкого возраста куклы на троне Империи, чье присутствие являлось значимым только в пределах этой Империи. За ее границами дела шли иначе, и бежать от разговоров, как и от людей — значило бегать от себя до самого конца дней.
— То есть, ты уже решила, — кивнул Гравейн, глядя в потемневшие и безжизненные глаза Лаитан. — Что же, это вполне разумно, и я услышал твой взгляд на вещи. Не могу сказать, что горцы показали себя такими уж радушными хозяевами, хотя и предателями их назвать сложно. Но и предсказать их действия я не возьмусь. Особенно — учитывая их тайны и их пути.
Морстен присел на корточки, чтобы не возвышаться над Лаитан, которой приходилось неудобно глядеть вверх. С ее ранами это было неприятно, должно быть. Властелин чувствовал, что есть еще кое-что, что нуждалось в прояснении, но не находил верных слов для того, чтобы высказать это, четко и ясно. Впервые, пожалуй, за много лет. И, да, он чувствовал себя слишком живым, обычным человеком сейчас.
— Я очень благодарен тебе за то доверие, что возникло между нами, — медленно сказал он, наблюдая за лицом Медноликой. Ее губы подрагивали, но что готово было сорваться с них, проклятие или благословление, Морстен сказать не мог. «В последние дни она стала слишком непредсказуемой, — подумалось ему. — И резкой. Но тому тоже есть причины. Память. Как бы ты вел себя, пробудись в тебе воспоминания всех родичей по мужской линии до самого первого дня, когда люди ступили на поверхность земли?» — И за то, что ты единственная из всех не относилась ко мне, как к выползшему из тьмы чудовищу. Это редкость и тем ценно.
Медноликая зябко передёрнула плечами, не зная, что ответить на слова властелина. Ей хотелось сказать что-то такое, в его духе, чтобы неприятно задело его, оскорбило или больно ударило. Например, о том, как она жалеет, что ее предшественница не убила его до конца. Наверное, это отразилось во взгляде, и она, стиснув зубы, попыталась взять себя в руки. «Как он похож на Креса, — подумала она, — особенно, взглядом и глазами. Такие же черные, будто равнодушная тьма небес».
— Не единственная, — не смогла сдержаться Лаитан, имея в виду его женщину. И эти слова принесли ей больше боли, чем самому северянину. — Но я, как и ты, думала о том, что мы должны дойти до океана. Решила, что так будет вернее, чем устраивать ссоры, как глупые варвары, на пустом месте.
Морстен открыл рот, чтобы ответить, но неожиданно почувствовал присутствие в сознании Замка. Но тот, против обыкновения, не стал выдергивать северянина в свое пространство разума, где время замирало и останавливалось, или иным способом вмешиваться в разговор. Вместо этого Варгейн Крес просто тихо шепнул своему воспитаннику: «Не будь с ней слишком жесток. Она многое пережила, и многое пережила несколько раз. Память ранит ее сильнее оружия, а излечить ее разум мы не в силах». Голос Креса рассеялся, словно дым, и Гравейн проглотил начало фразы, на ходу перекраивая резкий ответ во что-то более спокойное.
— Извини, — произнес он непривычные слова, отдававшие металлом и солью. — Я не подозревал, что она окажется здесь, — «и испортит… Что?» — северянин тихо вздохнул. — И ситуация изменится так сильно. Я знаю, что тебе сейчас тяжело, и не только из-за ран. Память может ранить сильнее, — повторил он слова Замка, — и это я понять в силах. Потому мое предложение о сотрудничестве и взаимопомощи остаётся в силе. Все еще в силе. Я не привык бросаться словами и потом забирать их, как некоторые варвары.
Лаитан опустила плечи. Сейчас ей не хотелось говорить ни о чём. Нужно было отгоревать свою память, вытащить из себя образ чужого человека, когда-то давно любившего не ее. И не ей дано право думать о нем и помнить его. Не она должна быть с ним, не ее дело вспоминать случившееся и пытаться делить неделимое. Не она — и все. Без продолжения и жалости к себе. Именно это стоило пережить в одиночестве, смириться и успеть принять до того, как она потеряет рассудок окончательно.
— Не извиняйся. Ты уже однажды показал мне, что ты человек. И глупо было бы думать, что нечто человеческое тебе чуждо. Мы остаёмся союзниками, я тоже держу своё слово. Ты достоин быть с тем, кто тебе дорог и близок. Не волнуйся, я не собираюсь строить вам подлости и ловушки.
Лаитан поднялась на ноги, махнула рукой в сторону дороги и сказала:
— Нам пора. Нас ждёт смерть и слава, — ее губы тронула лёгкая тень улыбки, — слышишь меня, Замок? — обратилась она к нему через Морстена. — Скоро я вернусь домой…
