Мир Гаора (СИ) - Зубачева Татьяна Николаевна (книги полностью .TXT) 📗
Заскрипели и залязгали запоры. Откинута верхняя крышка, и волна удушливого отвратительного запаха заполняет комнату.
- Фу, чёрт, знал бы, противогаз взял.
- Пружины отожми! Да, вот здесь.
- Смотри-ка, живой.
- Сам он не встанет, вытряхивай.
С трудом, приподняв и наклонив тяжёлый ящик, они вытряхнули на пол исхудавшее, как высохшее за эти трое суток тело, покрытое засохшей кровью и нечистотами.
- Фуу, забирайте, своё дерьмо.
Рванув молнию, Асил распахнул и сбросил с плеч до пояса комбинезон. Одним движением сорвав и скрутив свою рубашку в плоский жгут, он встал и шагнул вперёд, раздвинув надзирателей. Быстро наклонившись, Асил завязал лежавшему глаза, поднял и взвалил костистое, бессильно обвисающее тело к себе на плечо и, не дожидаясь никаких приказов, вышел из надзирательской. Надзиратели несколько ошарашено провожали взглядами его могучую фигуру, покрытую по груди, рукам и даже спине светлым пухом. И Старший счёл необходимым переключить надзирателей на себя.
- Спасибо, господин надзиратель.
- Сгинь, - отмахнулись от него.
Донельзя обрадованный таким приказом, Старший бросился за Асилом. Но в холле его перехватил Гархем.
- Старший, на построение.
- Да, господин управляющий, - вынужденно повернул к выходу Старший.
Пробегая вдоль строя, он бросил на бегу.
- Жив Рыжий, внизу уже.
Выбежал и бросился на свое место Асил. Они столкнулись так, что Старший едва не упал. Удерживая его от падения, Асил шепнул.
- Бабы моют.
Вот все на местах, и Старший побежал сдавать рапорт.
Пересчёт, обыск. Рабы нетерпеливо топтались в ожидании и убегали с небывалой даже для вечернего построения скоростью.
Старший всегда уходил последним, и сегодня он был готов сам обыскивать, лишь бы побыстрее. Ну, все? Все? Все! Старший рванул к двери и опять его остановили. Распоряжения на завтра. Мастака со склада на ремонт контейнеров, ему трёх подсобников, пять женщин мыть домик охраны, в продуктовом зале перетасовать бригады... и...
- Рыжему через три дня выход в гараж.
Старший оторопело, боясь поверить услышанному, уставился на Гархема. Рыжему дают на лёжку три дня? И тут же получил пощёчину.
- Ты стал плохо слышать?
- Да, господин управляющий, нет, господин управляющий, Мастака на ремонт...
Старший быстро отбарабанил полученные распоряжения и, увидев начальственный кивок, кинулся внутрь. В три шага пересёк холл, скатился по лестнице, проскочил мимо надзирательской и вбежал в необычно пустой коридор. За столом все? Но в столовой пусто, и тут же сообразив, Старший, чертыхаясь и молясь одновременно, ворвался в мужскую спальню.
Умывалка и вход в душевую плотно забиты людьми. Был забыт даже неукоснительно соблюдаемый запрет на вход днём женщин к мужчинам. Ругаясь, отпихивая, пиная, раздавая тычки и подзатыльники, Старший продрался в душевую, оттолкнул кого-то из женщин в мокрой прилипшей к телу рубашке, упал на колени перед распростёртым на полу телом и схватил в обе ладони бледное, перевязанное по глазам полосой тёмной ткани лицо.
- Рыжий, братейка, жив?!
- Пить, - шевельнулись шёпотом бледные губы.
- Пить, - Старший оглянулся в поисках кружки, - пить просит.
На плечо Старшего легла ладонь Ворона.
- Не мешай, Старший, нельзя ему сейчас много пить.
- А ну, - Мать выпрямилась, поправляя рассыпавшиеся из узла волосы, - а ну все лишние вон отседова. Старший, чего зеваешь? На ужин идите.
- Потом, - отмахнулся Старший.
И тут же получил по затылку от Матери.
- Ты порядок должон блюсти, об этом помни. Маманя, давай за стол всех гони. Ишь набились, парню и дышать нечем. Ворон, теперь что?
Совместными усилиями матерей удалось навести хоть какой-то порядок. Рыжего вымыли ещё раз, растёрли ему грудь и спину, разогрели в горячей воде ступни и кисти, тщательно вытерли и уложили на койку Полоши.
- Он без сознания, - сказал Ворон, - начнёт метаться, упадёт. Бывает такое, как судороги, когда тело отходит.
- Ну так на мою и положите, - сказал Полоша, - а я на его лягу.
Рядом Ворон посадил Аюшку с кружкой воды, дал ей обернутую тряпочкой ложку.
- Пить ему сейчас нельзя, будешь ему губы смачивать и вот так язык и рот обтирать. Поняла? - Аюшка кивнула. - И не уходи никуда, потом поешь.
- Оставим мы тебе, - сказала Мать. - Пошли, Ворон, тебе тоже поесть надоть.
Спальня опустела. Аюшка сидела на краю койки, со страхом рассматривая неузнаваемое из-за худобы и чёрной повязки на глазах лицо Рыжего. Ой, мамочка моя родная, это ж какие ужасти на свете бывают, чтоб за три дня и так ухайдакать.
Свет и воздух так внезапно обрушились на него, что Гаор сразу потерял сознание. И пришёл в себя, уже лёжа на койке. Но сначала не мог понять, где он и что с ним. Всё было по-другому. Опять на груди и животе тяжесть, но она тёплая и мягкая, опять темнота, но почему-то уже не страшная. Тяжесть на глазах... тоже мягкая... рядом чьё-то дыхание. Рот горит, но уже не так... Проверяя себя, он шевельнул губами, и влажная ткань коснулась его губ, провела по ним, он приоткрыл рот, и ему так же влажной тканью обтёрли язык и нёбо. Это госпиталь? Ему так делали после операции, когда нельзя было ещё пить, а рот сох после анестезии. Госпиталь? Ранение в голову? Поэтому повязка на глазах? Глаза, что у него с глазами?! Он попытался поднять руку.
- Ты лежи, Рыжий, лежи, - тоненький девичий голосок.
Медсестра, санитарка? Но в госпитале его не звали Рыжим, он... он Гаор Юрд, сержант... Нет, он Рыжий, раб, но рабов не лечат, а сержанты... чёрт, почему всё путается?
- Пить.
- Нельзя тебе пить, вот губы велено обтирать.
Какие-то далёкие сливающиеся в невнятный шум голоса. Он попытался повернуться, но непослушное тело забилось в судорогах.
- Ой, ой мамоньки, бьётся он! - истошный девчоночий визг.
И его удерживают, не сжимая, руки, тёплые человеческие руки, а не холодный металл. Люди... Кто они? Где он?
- Лежи, лежи спокойно, всё в порядке.
Голос мужской, знакомый, он знает его, это... это...
- Ворон?...
- Да, да, я, слава Огню, узнавать стал.
И снова голоса, смех, от них сразу кружится голова. Он пытается приподняться, но его удерживают, ещё чья-то ладонь на его голове, шершавая с бугорками мозолей, это ... это она, та, его первая... в вещевой... он пытается поднять руку, перехватить эту ладонь, удержать, но она сразу исчезает, а на его плече мягко удерживая, укладывая обратно, уже другая, широкая, мужская... и голос...
- Лежи, лежи, не дёргайся.
- Старший? - с трудом выталкивает он через шершавое непослушное горло.
И женский голос, который он узнаёт сразу, голос Матери.
- А ну хватит, чего столпились. Очунелся, Рыжий?
- Да, Мать, - снова с усилием выталкивает он, не слыша своего голоса.
- Чего?
- Сказал чего?
- Губами, мотри, шевелит.
- Чего тебе, Рыжий?
- Попить дать?
- Да, - кричит он, слыша тихий хриплый стон, - пить, дайте пить.
- Ворон, как?
- Сейчас, давай сюда, вот так.
Край кружки касается его губ и сразу исчезает, он еле успевает схватить маленький глоток.
- И ещё... и ещё...
Каждый раз кружка задерживается чуть дольше, и каждый глоток чуть-чуть больше предыдущего. Чья-то ладонь поддерживает ему затылок. Он понимает, что это для того, чтобы он сразу не набрасывался на воду, после долгой жажды нельзя много пить, сердце посадишь, он знает это, но рвётся, тянется к воде... И снова беспорядочное содрогание мышц начинает крутить и выгибать его тело.
- Ничего, - говорят над ним, - это не страшно, сейчас пройдёт. Поняла, как поить его?
Приступ кончается так же внезапно, как и начался. Он обессилено откидывается на подушку, тяжело переводит дыхание.
