Скорбь Гвиннеда - Куртц Кэтрин Ирен (книги онлайн бесплатно TXT) 📗
— Это порез на боку внешне кажется самым скверным, — заметил Кверон, встав рядом с ней. — Однако рана на бедре куда серьезнее. Через нее он потерял очень много крови. Придется погружаться на большую глубину, чтобы с этим справиться, и работать быстро. Прочие раны скорее поверхностные, однако общая потеря крови огромна. Если бы наш случай не был столь необычен, я бы сказал, что без второго Целителя нам не справиться, — добавил он с усмешкой.
При виде ран Ивейн нахмурилась, хотя видела их и прежде, когда помогала Джорему обмывать тело перед похоронами. Однако сейчас, взглянув на них вновь, впервые усомнилась, а сумеет ли Кверон исцелить Камбера, даже если ей удастся вырвать его из ловушки.
— У меня все получится, — ответил тот на вопрос, который она не осмелилась задать. — Думайте лишь о том, что вам самой предстоит сделать, и не волнуйтесь понапрасну. Когда все будет кончено, я приведу и вас в порядок, если потеряете слишком много сил.
Выражение лица Джорема яснее слов говорило о его сомнениях, однако он отвернулся, прежде чем Ивейн успела взглянуть на него. Медленно вдохнув, она подняла голову к высокому сводчатому потолку, изгоняя прочь всякую неуверенность и тревогу, затем так же медленно выдохнула, вновь обретая душевное равновесие. На шее у нее красовался торк Иодоты, и, обернувшись к своим спутникам, она ощутила, как тот давит ей на горло.
— Никто из нас не станет зря терять силы, — промолвила она уверенно. — Мы двинемся вперед по шажочку, как обычно. Полагаю, начать следует, как положено, с защиты круга. Давайте сперва образуем центр.
Она должна будет действовать с юга, ибо нужно стоять лицом к северным вратам, чтобы Призвать ушедшего. Но пока она двинулась на восток, где дымилась курительница, источая аромат благовоний, чуть отличавшихся от тех, что обычно используют при литургии. Кверон также переместился на восток, ибо ему надлежало стоять в изголовье саркофага, готовому в надлежащий миг применить Целительскую магию. Он протянул Ивейн кропило из еловых лап на рукояти миртового дерева, в серебряном ведерце со святой водой. Джорем, заняв свое место с западной стороны, обнажил меч и опустил его к подножию саркофага. Он ни разу не взглянул на Ивейн, до тех пор пока она не повернулась на восток, прижимая кропило к сердцу.
— Terribilis est locus iste, — начала она чуть погодя негромким голосом. — Hic domus Dei est, et porta coeli… — Ужасно место сие, ибо это дом Божий, и врата Небесные, и назовут его местом суда Божия.
— Аминь, — отозвался Кверон, а за ним и Джорем.
Начертав кропилом крест в воздухе, Ивейн повернулась направо и начала проводить первый круг, выпевая слова древнего гимна.
— Asperges me, Domine, hyssopo, et mundabor; lavabis me, et super nivem dealbador… — Окропи меня, Господи, иссопом, и стану я чист; омой меня, и стану я белее снега…
С полузакрытыми глазами она совершила полный круг, чувствуя, как начинает нарастать энергия. Покой снизошел на нее, когда круг был прочерчен святой водой, и сверкающий туман поднялся от разбрызганных капелек, устремляясь ввысь по четырем сторонам света, где она останавливалась для молений.
Когда эта часть обряда была завершена, концентрация ее достигла предела, и страх отступил окончательно. Она знала, что Кверон ощутил это, когда она брызнула на него святой водой, — прочла это в его глазах, когда он принял у нее кропило, дабы сделать то же самое и с ней.
— Пади на нас, роса небесная, — раздался в ее сознании мысленный шепот Кверона, как знак одобрения, ибо он подозревал, через что придется пройти Ивейн, даже хотя она ни слова им не сказала. Его благословение сопровождало ее и дальше, когда она перешла окропить Джорема, и тот склонил голову, чтобы принять очищение, и скрестил на груди руки, — живое воплощение уравновешенной гармонии.
Труднее было повернуться к отцу, но она не позволила мыслям отвлечься и крест-накрест окропила святой водой распростертое тело. Затем Ивейн вернулась к востоку и отставила священные предметы. Кверон, пока она возвращалась на свое место, в южном углу, подложил еще благовоний в кадило и начал повторный круг, окруженный клубами сладковатого дыма.
— Dirigatur, Domine, oratio mea, sicut uncensum, in conspectu tuo… Подобно благовонному дыму, пусть молитвы мои вознесутся к Тебе, Господи; когда я воздену руки, да примешь Ты это как вечернюю жертву…
Запах благовоний, только более резкий и пряный, щекотал также ноздри Джавана, когда он опустился на колени перед Полином Рамосским и отцом Секоримом. Полин взял у него свечу и поставил на алтарь. Ему поведали все об обязанностях и ответственности клирика, ныне же пришел черед тонзуры. Не полной тонзуры, как при вступлении в орден — ведь от прочих братьев-мирян подобное, вообще, не требовалось, — но Хьюберт с Секоримом решили, что это станет важным символом, и Полин согласился.
— Ты явился по доброй воле, дабы пройти посвящение, — прочел Полин по толстой книге, что держал перед ним один из монахов… не совсем правда, но Джаван ничего не мог с этим поделать. — Поскольку грядущие годы станут для тебя временем испытания твердости твоего призвания, которое еще не до конца осознано и сформировано, — продолжал Полин, — то ныне надлежит тебе отделиться от мира и его соблазнов. Символом этого станет сия ряса, сменившая твои мирские одежды. А как залог твоей приверженности сему пути, избранному добровольно, мы срезаем локон твоих волос, — как внешний знак жертвы частички плоти на верность трудам во славу Господа.
Джаван закрыл глаза, когда верховный настоятель взял с подноса золотые ножницы. Огромного труда ему стоило вынести касание Полина, который, как ему показалось, срезал у него с макушки огромный клок волос. Он заставил себя стерпеть, не поморщившись, когда ножницы зловеще клацнули у самой кожи.
На самом деле, прядь была не толще пальца, — он это заметил, когда Полин укладывал локон в подставленную монахом серебряную чашу. Но тут же возобновились молитвы, и Джавану пришлось вновь склонить голову.
— Господи, укрепи слугу Твоего Джавана в решимости стать достойным послушником и исполнить то, к чему Ты призвал его…
Круг мерцал у подножия помоста, и Ивейн также вознесла молитву, дабы Бог укрепил ее в своей решимости. Третий и последний круг Джорем прочертил своим мечом, устанавливая чары с поистине михайлинской деловитостью и тщанием. Тут же над головами у них вспыхнул фиолетовый купол, надежно защищающий тех, кто внутри, от вторжений любых сил, даже если их носители Дерини.
Теперь предстояло установить ритуальные защиты, взывая к четырем великим архангелам, правящим природными силами. Они заранее решились, что эту задачу возьмут на себя Джорем с Квероном, а Ивейн тем временем сможет вплести их заклинания в собственную защитную сеть. Она повернулась лицом на восток, готовая впитать без остатка вызываемые силы, — и Кверон, также глядя на восток, поднял руки, дабы призвать золотой огонь и возжечь с его помощью восточную свечу, посвященную Хранителю Воздуха.
— Се Таинство Воздуха — и Рафаил, жизнедарующий, распахивает крыла ветра и бурь. Приди, великий Рафаил, даруй нам свое присутствие и покровительство!
Ивейн не могла видеть Существо, возникшее в этот миг за восточной свечой, но знала, что Оно здесь. Образ возник в ее сознании — светлые волосы, развевающиеся на ветру, полупрозрачные трепещущие одеяния цвета бледного золота, окружающие хрупкую, и одновременно исполненную силы фигуру, прямую и гибкую, как ивовый прут. Разумеется, образ этот не имел ничего общего с Рафаилом, у которого не было телесного воплощения. И все же она склонила голову, дабы приветствовать явленный ей образ, а затем повернулась к югу, и то же самое сделал Джорем, обойдя саркофаг в направлении движения солнца и встав рядом с сестрой.
— Се Таинство Огня — и Михаил, освящающий, в языках пламени вечного, — произнес Джорем, следуя установленной Квероном формуле и возжигая алой молнией южную свечу. — Приди, великий Михаил, даруй нам свое присутствие и покровительство!
