Мир по дороге - Семенова Мария Васильевна (мир книг TXT) 📗
Потом он присмотрелся к середине озера и тотчас позабыл и об охранниках, и о решётке.
Над круглой дырой, уходившей в сокровенные бездны земли, витали густые облака пара. Они даже не то чтобы срывались с поверхности, они то и дело вспучивали её, вырываясь огромными пузырями, как из горшка, поставленного в слишком горячие угли. Временами ветер рвал плотную пелену. Тогда становилось видно что-то вроде длинного каменного причала, протянутого от дальнего берега. Только причалы обычно опираются на сваи, а тут Волкодав никаких опор не заметил. Узкий каменный язык в полсотни шагов чудесным образом висел над водой, причём, если люди не врали, с незапамятных пор. Завершался он круглой площадкой с отверстием посередине. Вокруг отверстия вели недвижный хоровод три тонкие и высокие арки, увенчанные каменным кольцом. Они казались не сложенными, даже не вытесанными, а словно бы вытянутыми всё из того же чёрного камня, для которого за пределами Саккарема не существовало даже названия. Из отверстия исходила тонкая струя пара, отливавшего жемчужным радужным блеском. В арках не было видно никаких завес, но ветер сквозь них словно бы не проникал, подхватывая и развеивая радужную струйку лишь за пределами венца наверху.
На площадке с внешней стороны арок без устали трудились полуголые жрецы с длинными черпаками. Они наполняли их и опоражнивали в ведёрки. Те из рук в руки плыли к берегу. Там священную воду разливали в кувшинчики. Их запечатывали сургучной смолой и ещё горячими продавали с лотков.
Деловитая людская возня вдруг показалась Волкодаву чужеродной и оскорбительной для этого воистину древнего места. Люди словно бы нашли что-то, чему не знали цены, и употребили это по своему убогому разумению. Вроде как взяли те самые тюки бесценного халисунского хлопка и выстелили им гнёзда для несушек в курятнике. И вообще ему здесь нравилось чем дальше, тем меньше…
Он понял причину, когда уловил исходивший от воды запах. Очень слабый. И жутковато знакомый.
Неужели возможно, чтобы срамная язва земли, вроде бы оставшаяся далеко-далеко, протянула отравленное щупальце даже сюда? И если так, я-то чего ради сюда пришёл? Неужели только затем, чтобы снова понять: тот мир по-прежнему крепко держит меня?..
Вниз по широким отлогим ступеням старик Гартешкел сошёл сам. Волкодав нёс лишь купленный им действительно объёмистый жбан. Ещё не хватало, чтобы дед расколотил хрупкую посудину и был вынужден лезть в гору за новой!
– Сын мой, – уже в воротах постоялого двора обратился к нему Гартешкел. – Ты оказываешь себя человеком не только порядочным, но также ловким и крепким. Скажи, нет ли у тебя намерения заработать немного денег?
Волкодав от неожиданности даже остановился. Потом медленно кивнул.
– Видишь ли, – принялся степенно объяснять старец, – мы усматриваем свою удачу в том, чтобы жертвенный пирог проносил по деревне чужой человек, непременно чистый душою и непричастный ни к нашим грехам, ни к нашим добрым делам. Понимаешь ли, селение изгнанников давно разрослось, так что речи о том, чтобы всем миром слепить пирог подношения, идти больше не может. Вот уже много лет жёны и дети возлагают долг прикосновения на мужчин, и те стоят вдоль улицы до самых дверей храма, стараясь дотянуться до пирога… Или хотя бы коснуться того, кто несёт его. В своём рвении люди пихают и отталкивают один другого, несущего подношение могут даже сбить с ног… Ты, конечно, понимаешь, что пирог должен достигнуть храма неповреждённым. Потому-то мы всякий раз стараемся нанять человека, которого так запросто не вываляешь в пыли… Я со вчерашнего дня присматриваюсь к тебе, сын мой. У тебя, прости, наружность завзятого любителя кулачной забавы. И ты не погнушался отдать часть своей силы беспомощному. – Гартешкел улыбнулся венну с таким теплом, словно тот впрямь доводился ему родным сыном. – Что-то подсказывает мне: ты не испугаешься ни хватающих рук, ни грехов, перетекающих на пирог.
Ещё несколько шагов Волкодав прошёл молча. Потом проворчал:
– Деревня гончаров. Дар-Дзума.
– Что тебе в ней? – удивился старик.
– От вас далеко?
– Не буду врать тебе, утверждая, будто мы живём прямо на ведущем туда большаке, – сказал Гартешкел. – Край наш, как я уже говорил, расположен достаточно уединённо. Однако часть пути нас в самом деле будут обгонять порожние телеги горшечников. После того как ты побываешь у нас, тебе придётся вернуться к росстаням у Белой Руки и повернуть к западу. Я тебе всё покажу, когда доберёмся туда. Так ты согласен?
Тот раз я тоже решил совсем немного отклониться от намеченного пути… подумалось Волкодаву. Однако мысль о сорока тюках перевесила. Венн молча кивнул.
– Мы заплатим тебе нардарскими лаурами, известными бесскверной чеканкой, – обрадовался старик. – По целому лауру от каждого двора, а их в нашей деревне шестьдесят три!
Он даже вытащил из кошеля и показал Волкодаву большой сребреник. На монете красовался профиль кониса Мария Лаура: широкий лоб, жёсткие усы, прямой нос. То, как безбоязненно Гартешкел вынул монету, само по себе подкупало. Я, мол, тебе верю, ты меня не ограбишь.
Пока венн пытался пересчитать лауры в хлопковые тюки, подал голос Иригойен:
– Ты говоришь, порожние телеги горшечников?..
– Ну да, – обернулся Гартешкел. – А ты разве не обратил внимание на тонкую выделку кувшинчиков, в которых там, наверху, продают священную воду?..
Дождавшись, чтобы предводитель некогда изгнанных удалился в задок [18], к Волкодаву подошла мать Кендарат.
– Он беседовал только с тобой и так, словно ты уже решился сопровождать его в одиночку, – сказала она. – Настолько ли я опротивела тебе, малыш, что ты готов предпочесть одиночество?
Пока венн соображал, как на это ответить, вместо него высказался Нелетучий Мыш, по обыкновению сидевший на хозяйском плече. Он пронзительно заверещал и взмахнул здоровым крылом, пытаясь то ли оцарапать жрицу, то ли, наоборот, уцепиться за неё острым когтем на сгибе.
– Значит, ещё немного потерпишь меня, – улыбнулась она.
– Ну и меня тоже, – смущённо кашлянул Иригойен. – Пирог с мёдом и голубятиной!.. У нас таких не пекут…
Если Гартешкел и предпочёл бы видеть подле себя одного Волкодава, он ничем этого не обнаружил. Утвердив на ручной тележке свой мешок и завёрнутый в одеяло глиняный жбан, он уделял основное внимание придорожной торговле. Благо в переполненном пришлым народом городке у подножия Дымной Долины она велась на каждом шагу. С бесчисленных лотков продавалось всё, что угодно. От деревянных изображений трёх арок на круглой площадке до настоящих меорийских дубинок, утыканных зубами акулы.
– Ты присматриваешься к вещам древности, почтенный брат, – заметила жрица. – И похоже, знаешь в них толк! Лоточники приветствуют тебя, как старого друга…
Гартешкел рассмеялся. В это мгновение его легко было представить сидящим под большим деревом, в окружении правнуков.
– Ещё бы я не разбирался в старине, сестра! Видишь ли, наши праматери зачастую уходили из дома, по сути, с пустыми руками, захватывая лишь самое необходимое. Оттого, попадая на торг, мы до сих пор невольно высматриваем вещи, сходные с оставленными когда-то. Я сам в прошлом году купил здесь резной серебряный гребень, украшенный цветами шиповника, точь-в-точь как тот, о котором моей прабабушке рассказывала ещё её бабка. Я принёс его домой и подарил дочери. Мне нравится думать, что это в самом деле тот самый. Пусть и она лет через сорок расскажет правнучке, что с этим гребнем приключилось когда-то.
– Это так, – сказала мать Кендарат. – Может, я слишком мнительна, но мне всё время думается, какими странными путями иные вещи попадают на эти лотки. Неужели ты не боишься нарваться на добытое могильными ворами?
Старик содрогнулся, чуть не выронив красивую костяную ложку, тронутую тёмной желтизной времени.
– Страшные вещи говоришь ты, сестра! Я слышал, осквернители праха готовы разорять даже могилы Среброволосых…
18
Задок – уборная.