Доспехи бога - Вершинин Лев Рэмович (читаем книги .TXT) 📗
Да и самому ему оставалось, судя по радостному хрюканью толпы, по ее упорству и по ноющей боли в запястье, совсем недолго, но, еще живой, Лодрин отражал уколы грубых пик и вил короткими резкими ударами; нападать сил уже не было. Его давно убили бы стрелами, но в тесноте не натянуть тетиву лука… да и как же могли эти скоты отказаться от собственноручного забоя сеньора? Каждому хотелось самому нанести последний удар, они лезли и лезли, сминая ряд, лезли бесстрашно, целеустремленно. Вот один из вопящих упал и на его место толпа выдавила другого; этот, новый, почему-то показался сеньору знакомым, вот только не было времени сообразить откуда, хотя и это лицо было лицом обычного виллана, не лицо даже, а оскаленная морда злобно торжествующего животного…
Первый выпад Лодрин дан-Баэль отразил без особого труда: рука снова, в который уже раз среагировала раньше глаза, повинуясь то ли приказу крови семи поколений воинов, то ли безмолвной подсказке Каменного Лодрина; короткий, выщербленный по лезвию меч скота прошел мимо, но виллан не открылся, не подставил грудь под ответный удар; он качнулся назад, и по этому точному, выверенному движению сеньор Лодрин понял: этот противник – последний, потому что он хоть плохо, но умеет пользоваться мечом и сможет обратить в свою пользу усталость графа.
Кто же он все-таки?
Степной? Стрелок из леса?
Нет, не может быть; среди них нет графских знакомцев.
Пастух? Пастухи тоже не новички в драке…
А, плевать!
Мечи вновь скрестились, и Тоббо подумал: вот ведь как, оказывается, это просто! Один из первых он вскарабкался на стену; вокруг падали и орали, шипела смола, а он просто бежал вперед, вместе с остальными, оставляя за собой упавших, орущих и затихших, он бежал – по мягкому, по мокрому, он оскальзывался и вставал, и колени были загажены, он воткнул меч в кого-то и еще в кого-то, а после толпа вынесла его вот сюда, в тупичок, и позволила увидеть самое дивное из всех див – маленького сеньора, прижатого к стенке, точно крысу. Совсем мальчишка, графенок был красив даже с кровоподтеком, но оскаленные зубы делали его похожим на голохвостую пакость, снующую по амбару в тщетных попытках спастись от вил; в глазах дан-Баэля была злоба, и был ужас, но, кроме злобы и ужаса, было еще и невероятное изумление: Тоббо поразился бы, узнав, что и он, и остальные для графа Лодрина, сына Меддрина были тоже всего только крысами…
Первый удар мальчишка отразил шутя, но Тоббо ударил снова – так, как бил в степи, нагнав конокрада, с полуповорота – вниз и с оттяжкой; отшатнулся, ударил опять, с трудом удержал подпрыгнувший меч, краем глаза увидел, как захрипел и подался вперед сосед справа – молниеносный выпад проклятого графеныша застал беднягу врасплох, и лезвие с хрустом взрезало ключицу; бычий пастух невольно отступил, качнулся, удержался на ногах, отчетливо увидел графский меч, летящий прямо на него, – и понял, что уклониться не сможет, а в глазах Лодрина полыхнуло безумное торжество; меч летел все быстрее, быстрее, быстрее; Тоббо попытался отшатнуться, но громкое и плотное там, за спиной, не пустило; железная полоса коснулась плеча, и плечо плюнуло в глаза соленым.
И в этот миг все стихло.
Толпа, разомкнув полукруг, отступила, оттягивая с собою шатающегося Тоббо, и открыла проход, по которому медленным шагом ехали всадники.
Лодрин дан-Баэль видел их смутно, потому что пот жег глаза и раздваивалось, плыло, расползалось все, что находилось дальше, чем в двух шагах. Но ему очень нужно было увидеть и понять… и даже сквозь жгучую пелену сеньор различил переднего всадника – неподвижную багряную фигуру на громадном вороном коне. Глухой шлем, увенчанный короной, скрывал лицо, глаз не было видно сквозь узенькие, почти незаметные прорези. Несколько мгновений Багряный смотрел с высоты седла на молодого графа, потом медленно поднял руку в латной перчатке, сверкнувшей алым пламенем. И толпа сдавленно охнула, потому что Вудри Степняк, начальник левого крыла конных, изогнулся, почти неуловимо для глаза махнул рукой – и узкий метательный нож, со свистом разрезав сгустившийся от крика и пота воздух, глубоко вонзился в основание шеи графа Лодрина, туда, где кончалась коротенькая щегольская бородка; явственно хрустнуло, дан-Баэль захрипел и наклонился вперед, ноги его подогнулись, а голова качнулась влево, противоестественно не следуя за телом; последним усилием слабеющих рук граф вырвал нож, и он, глухо стукнув, упал на плиты у ног последнего защитника Баэля. Струя крови, плеснув фонтаном из рассеченных шейных жил, окропила стоящих в первых рядах. Граф Лодрин упал, открыв заветную дверь в подземелье, и по телу его прошлись ноги, обутые в грубые кожаные башмаки…
Глава 2
Куда крестьянину податься?
Айиоэйо.
В облагозвученном переводе – Козьи-Воздуся.
Поверьте на слово: в деревушке с таким имечком ничем хорошим пахнуть не может. По определению. Такие центры цивилизации желательно обходить стороной, и чем дальше, тем лучше. Я бы, пожалуй, и обошел, но изо всех окрестных поселков, увы, именно Козьи-Воздуся располагались ближе всего к модулю, а кроме того, на карте данная деревушка была помечена не темной точкой, а сразу двумя цветными кружочками, синим и красным. Что означало: здесь вам не хрен собачий, а совсем наоборот – резиденция графского пристава и окружного настоятеля, почти столица.
Как сказали бы мои очкарики – информационный узел.
…Нормально выспаться хотелось до одури, но так и не удалось: стоило лишь сколько-то задремать, перед глазами тотчас возникал искомый объект, несущийся к горизонту громадными прыжками, словно гигантский, ярко-красный с золотым отсветом кенгуру. Изредка тварь оборачивалась и заливисто лаяла, сверкая на солнце гигантскими, отливающими сталью клыками…
К тому же среди ночи забеспокоилась Олла; зашевелилась, не открывая глаз, застонала жалобно-жалобно и угомонилась, лишь убедившись, что я – рядом и вовсе не намерен забирать палец из крепко сжатого кулачка.
В общем, задолго до рассвета я был вполне готов.
А спустя минут десять проснулась и моя находка.
Распахнула огромные глазищи и присела, прислонившись к стене, подтянув ноги и зябко обхватив плечи руками.
– Перестань, глупая, перестань, не надо, успокойся, – монотонно повторял я, выкладывая на стол харчи. – Я тут, Олла, я с тобой…
И помогло! Девчушка перестала дрожать, сползла с лежанки и, свидетель Вечный, даже попыталась улыбнуться. Получилось, правда, плохо – не улыбка, а так, смутный, едва уловимый намек, но все равно: уголки губ дрогнули и чуть-чуть приподнялись, в глазах, по-прежнему безоблачно-отрешенных, прошмыгнула искорка.
Она совсем не боялась и, как выяснилось, очень хотела есть.
Так что вышли в путь мы не так уж рано, часа через полтора после рассвета, когда солнце уже посветлело и начало потихоньку припекать.
Будь я один, прямой резон был бы опять двинуться напрямик, едва заметными охотничьими тропинками. Но еще за завтраком, присмотревшись к гостье, решил: не стоит. Девочка и так по горло сыта лесом. Так что двинулись мы в обход, вниз по течению ручья, ориентируясь на юго-юго-восток. Сперва рядом, потом Олла начала отставать, и я посадил ее на плечи. Она совсем легкая, но, сами понимаете, марш-броска в таком виде не совершишь, да и торопиться особенно было некуда, так что до опушки мы добрались уже ближе к полудню.
Отсюда, с пологого холма, деревня показалась неожиданно большой.
Пожалуй, и не деревня даже, а крохотный, окруженный полями городок: под две сотни приземистых беленых домишек с палисадниками, разгороженных ветхими плетнями, десятка три домов и домиков поприличнее, несколько на отшибе – каменные хоромы графского пристава, а в самом центре поселка, на ярмарочном майдане – непременный Дом Вечности: изрядно обшарпанная, замшелая, но при все том достаточно внушительная пирамидка с двумя башенками-рожками – язычками Пламени Животворного, похожими на пару вставших дыбом скаутских галстуков. По местным понятиям, это солидно. Обычные церкви здесь венчают волнистые бронзовые флажки, пламя же – отличие особое, с намеком на сугубую святость: один из Светлых (судя по количеству рожек, Второй) в дни Творения почтил сие место присутствием, заложил алтарь, а также, всенепременно, принес жертвы; надо полагать, местный настоятель пребывает в чине никак не ниже викария…
