Берсерк - Григорьева Ольга (читать книги полные .txt) 📗
Я кивнул. Это было хорошо. Мой глупый поступок пошел всем на пользу. Всем, кроме бедняги Эрика.
Отец понял.
— Его ненависть оказалась сильнее его разума, сказал он.
Рано или поздно таких слов заслуживали все берсерки. Нас считали оборотнями, полузверьми, и, когда кто-нибудь из нас падал на поле боя с пеной на губах и изрезанным телом, говорили именно так: «Его ненависть была сильнее разума…» Когда-нибудь так же скажут обо мне…
— Твоя рана серьезна, — вновь заговорил отец. — Ты должен очень долго лежать, а потом снова учиться сидеть и ходить. И…
Он замолчал, покосился на меня и строго закончил:
— И ты уже никогда не будешь прежним.
Я ждал этих слов. Обычно страшны именно те раны которые не сразу замечаешь. Те, что долго саднят, тянут кожу или постоянно ноют, беззлобны и легко излечимы, а вот те, что, затаившись, ждут движения, слова или жеста, а потом обрушиваются всей мощью боли и жара, — они по-настоящему опасны.
Я закрыл глаза. Воину нельзя плакать. Еще ничего не кончено…
Не помню, как мы добрались до Даниии и как я очутился на берегу в теплой и мягкой постели. Для меня уже не было разницы между жестким настилом корабля и уютным меховым ложем. Болезнь уходила неохотно. Она цепко держалась за мое тело и рвала грудь кашлем, а будущее казалось страшной черной ямой. Многие знакомые викинги приходили ко мне с бессмысленными утешениями.
— Не печалься, Хаки, — говорили они — Жизнь без боев и походов — тоже жизнь…
Однажды пришел и Хакон-ярл. Он качал головой и очень беспокоился о моем здоровье, а потом подарил мне своего раба Тюрка — невысокого худого мужичка из греков, с хищным, загнутым книзу носом и маленькими чситрыми глазами. Хакон сам привел Тюрка в нашу избу.
— Этот раб много лет верно служил мне, — подталкивая его к моей постели, сказал он. — Тюрк — умелый лекарь. Он знает травы лучше самих лесных карликов.
— Лесные карлики коварны… — пробурчал Орм. Хакон повернулся:
— Умение этого раба поднимет твоего сына, Орм. Я слышал, будто его храбрость убедила Серую Шкуру приехать в Данию, а подобное нельзя оставлять без награды. Я дарю Тюрка твоему сыну!
Такой чести удостаивались немногие. Хакон не слыл скупцом, но если дарил что-либо, то лишь за дело или с дальним умыслом. Ни мне, ни отцу не хотелось доверяться заботам странного раба с рыскающими по сторонам глазами, но попробуй возрази самому хитрому из ярлов!
— Ты слишком щедр, ярл, — сказал отец, а Тюрк как ни в чем не бывало направился к моей постели.
Хакон не солгал — раб разбирался в хворях. А еще был жаден. Так жаден, что, верно, сам продался бы в рабство, чтоб только подержать в руках вырученные за свою свободу блестящие монеты. Орм разгадал его страсть и щедро платил ему за лечение. Щедрость отца и знания раба спасли мою жизнь. Рана затянулась, и я начал вставать с постели, но каждое резкое движение вызывало кашель.
— Погоди, молодой хозяин, — шепелявил Тюрк. — Ты будешь силен и здоров, как олень в весеннюю пору, но для этого нужно время. Нельзя спешить…
— А если буду спешить? — из упрямства возражал я, и Тюрк неизменно сгибался в поклоне: — Тогда зверь затаится в твоем теле и однажды разорвет его в клочья.
Я верил рабу. Под белесым, вспоровшим мою спину шрамом затаилось нечто коварное. Оно выпускало когти Смелый раз, когда я пытался обрести прежнюю сноровку. «Бессилие — испытание воинского духа. Тело закаляется в битве, а дух в терпении бессилия», — когда-то давно частавлял меня старый Ульф, и я терпел. Терпел, когда Черзкий плюгавый раб помогал мне встать с постели, и моя рука впервые не удержала меч, и когда летом пришли вести из Хальса. Там, в Хальсе, на самом краю Датской державы появились корабли Серой Шкуры. Конунг норвежцев сдержал слово. Он приплыл с миром. По приказу Синезубого ему навстречу вышли восемь кораблей Золотого и наша «Акула». Перед ее отплытием мне удалось поговорить с отцом. Он отослал прочь Тюрка, отвел меня к большим валунам возле леса и, усевшись на покрытый мхом камень, сказал:
— Мы уходим с Золотым Харальдом в Хальс.
Я уже знал о прибытии конунга норвежцев, поэтому удивился:
— Ты позвал меня, чтоб рассказать об этом?
— Ты не понимаешь! — Отец раздосадованно шлепнул рукой по камню, и на мху остался след его большой ладони. — Я думал, что разгадал замысел Хакона, но ярл оказался хитрее. Теперь я уже ничего не понимаю…
— А Что тут понимать? — спросил я. — Еще перед походом в Норвегию я говорил тебе, что слышал в избе Синезубого. Все продолжается: мы уговорили Серую Шкуру приехать, теперь Золотой убьет его, а потом ярл получит свою часть Норвегии, а Золотой свою…
— Но почему Синезубый так просил меня пойти в Хальс?
— Может, он еще раз хочет убедиться в нашей верности?
Отец засмеялся. Тогда я в последний раз слышал его смех.
— Ты еще очень молод, Хаки, — трясясь от хохота, вымолвил он и неожиданно серьезно добавил: — Но что бы ни случилось, помни: не ссорься с норвежским ярлом,тогда станешь победителем!
А потом «Акула» ушла в море вместе с кораблями Золотого… Я долго стоял у берега и глядел, как они скрываются вдали, словно бегут по волнам к краю света, где карлики держат концы небесного покрывала.
— Пойдем, хозяин. — Ко мне подошел Тюрк. В голосе раба звучало необъяснимое торжество. — Пойдем, тебе стоит отдохнуть.
И я пошел в опустевшую избу. Там Тюрк напоил меня каким-то горьким лекарством и принялся разминать мне ноги. Он всегда так делал после наших коротких походов.
«Это разогревает кровь и изгоняет бессилие, хозяин», — объяснял раб. Но на сей раз его пальцы дрожали и соскальзывали. Я насторожился. Грек знал что-то, чего не знал я…
— Ты боишься, Тюрк? — спросил я. Он поднял голову и криво улыбнулся:
— Нет. С таким хозяином мне некого бояться. О да! Хакон подарил его, но все знали, что каждый вечер бывший раб бегает к ярлу и докладывает обо всем, что слышал и видел в нашем хирде. От него Хакон узнал о недавней ссоре Скола и Черного Трора. Ярл даже повторил те слова, что по горячности выпалил Трор. Скол и Черный помирились на другой же день, однако Хакон часто напоминал моему отцу об этом случае. «Зачем тебе, Белоголовый, чужие заботы, если в собственном хирде не можешь добиться мира?» — ехидно говорил он. Тюрк обмотал мои ступни шкурами:
— Вот так, хозяин…
— И все-таки почему ты так трясешься? — схватив его дрожащие руки, поинтересовался я. Грек втянул голову в плечи и сжался:
— Наверное, я просто замерз там, на берегу. Мне было так жаль провожать смелых воинов… Я привык к ним… Я очень опечален…
— Глупости!
Тюрк прикрыл глаза:
— Нет, хозяин, я говорю правду!
Я зло сплюнул и отвернулся. Проклятый раб! Хоть железом пытай, а ведь не скажет, что носит в своей жалкой грязной душонке! Хотя надо ли мне это знать?..
— Ладно, Тюрк. Ступай прочь.
С облегчением вздохнув, грек выскользнул за дверь.
Он был прав: без болтовни и смеха друзей изба казалась пустой, а сон не шел. В голове вертелись уклончивые ответы Тюрка. Что он скрывал и почему его голос так торжествующе звенел вслед удаляющимся в море кораблям? Какую победу праздновал?
Мне надоело размышлять. Кое-как поднявшись с постели, я доковылял до дверей и выбрался наружу. В темноте я дошел до валуна, где говорил с Ормом, и сел. След отцовской ладони уже пропал, но мох на том месте был чуть темнее, чем рядом. Я положил на него руку и поглядел на звезды. Они сияли ярко и не растягивали свои лучи в сторону севера, а значит, уже к утру Орм должен очутиться в Хальсе. Как-то там все будет?
Я закрыл глаза и услышал шум боя. Яростный звон клинков, выкрики раненых рычание Черного… Как же мне не хватало всего этого!
— Хозяин…
Ярлов соглядатай! И тут отыскал! Маленькая фигурка Тюрка выскользнула из-за камня.
— Хозяин, тебе нельзя сидеть тут. Ты снова можешь заболеть. Твой кашель…
