Зубы настежь - Никитин Юрий Александрович (онлайн книга без .txt) 📗
– Это от зависти, – прорычал волк лениво. – Что без него тешились. Вставай, мой лорд. Если что и попортили, то тебе что? Не наш город, не наши люди, а чужое – да гори оно все!.. Во дворе уже седлают твоего коня. Хороший конь. Молодой, сильный, здоровый, вкусный…
Я вскочил, чувствуя сильное тело, предостерег:
– Но-но! Ты должен беречь коня, как… не знаю кого. Если с ним что, на тебе поеду.
Из окна падал широкий солнечный луч. Волк поднялся, солнечные зайчики запрыгали на белых зубах, глаза блеснули желтым, как расплавленное золото. Когда сквозняк донес в мою сторону его запах, запах погулявшего в ночи по городу зверя, я понял, почему даже единорог обычно вздрагивал и скалил зубы, огромные и крепкие, способные дробить берцовые кости.
…Во дворе пестро одетые слуги с трудом удерживали под уздцы неспокойного черного жеребца. Под солнцем он выглядел еще выше, массивнее, тугие мышцы перекатывались под блестящей кожей, а толстые жилы вздувались в готовности разметать этих жалких людишек и умчаться на волю.
Из башни магов вышел бледный как вампир Куцелий. Болезненно щурился, даже прикрывал лицо от солнца обеими руками, словно от лучей останутся широкие незаживающие раны. Разглядев меня, пошел через двор неверными шагами:
– Приветствую, герой! Готов?
– Готов, – буркнул я.
– Совсем готов?
– Да понял я твои намеки, понял…
Солнце блестело и на моих плечах, таких же крутых и блестящих, как конский круп. Свернутое в трубочку одеяло уместилось в петле за седлом, солнце и свежий воздух ласково щекотали мою кожу, а спину терли жесткие, как фанера, перья ворона. Он дремал на седельном мешке, то и дело либо тычась в спину пеликаньим клювом, либо царапая крылом.
Широкая перевязь не терла кожу, хотя из-за плеча хищно смотрела рукоять тяжелого меча. На седельном крюке справа лук, слева – колчан с длинными оперенными стрелами.
В окне башни появилось бледное лицо, и я, еще не разобрав, кто смотрит, охотно вскинул мускулистую длань и красиво помахал, сам любуясь вздутыми мышцами плеча, предплечья, а когда слегка напряг, то вздулись буграми даже пласты правой половины груди, задвигались косые мышцы спины, сбоку оттопырился пласт мышц, словно крыло летучей мыши.
Рядом в окне забелело еще лицо. Уже чувствуя, что перебор, я все же растянул губы в широкой открытой улыбке человека, которому скрывать нечего. Солнечный зайчик от моих зубов побежал по каменной стене, высвечивая в щелях серый цемент и зеленый мох. Помахал еще, уже напрягая грудную клетку вовсю, на случай, если смотрят из других окон тоже, даже спину напряг, там целые горные пласты со своими ущельями, долинами и красивыми барханами горячей гладкой кожи.
– Красивая легенда, – вырвалось у меня внезапно, – красивая.
Куцелий вздрогнул, оглянулся:
– Какая легенда?
– Ну, – сказал я уже с неловкостью, сам морщась, что рушу свой варварский имидж, – которая о путешествии Мухаммада на небеса. Где в единое мгновение р-р-раз и там!.. Красиво.
Куцелий поперхнулся, его красные утомленные глазки с недоверием пробежали по моему мужественному красивому лицу героя.
– А-а… Удалось запомнить? Удивительно. Хотя понятно, тоже хотелось бы вот так сразу, а скорость этого коня не выше сорока верст в сутки… Зато сколько приключений будет по дороге!
Голос его был фальшивым. К тому же я помнил, что он лишил меня самых приятных приключений, и молодой маг, похоже, заметил, что я не забыл такой услуги, старался держаться на расстоянии.
– Да я не о скорости, – буркнул я, уже недовольный, что с языка сорвалось такое.
– И что же… – сказал Куцелий настороженно. – Как по-вашему, то было наяву или почудилось? А если почудилось, то было ли это видение, наваждение, насыл, порча или галлюцинация? А если галлюцинация, то на какой почве: голода, страха, желания… Нам в самом деле интересен взгляд человека… неиспорченного образованием!
Я отмахнулся с великолепной небрежностью героя, который не привык сушить мозги над проблемами, которые нельзя решить одним ударом меча. И даже двумя.
– Ни то, ни другое, ни третье.
Он насторожился:
– А разве может быть иное решение?
Я кивнул:
– Может.
– Какое? – Он уставился на меня круглыми блестящими глазами. – Какое?
Я сдвинул могучими плечами героя. Мышцы двигались, как морские волны, красиво переходя из состояния покоя в разные вздутости, бугры, красивые блестящие холмы, туго обтянутые здоровой кожей.
– Пока не знаю.
Он выдохнул воздух шумно, разочарованно.
– Увы, это невозможно!
– Понимаю, – сказал я нехотя. – Наверное, просто почудилось.
Снова я поймал его ускользающий взгляд. Мне показалось, что возмутился он чересчур громко, наигранно.
И хотя на самом деле я брякнул просто так, чтобы отвязаться, но теперь почудилось, что в самом деле существует и нечто иное.
В черных глазах Куцелия было странное выражение. Я снова оглядел себя. Черт, я больше похож на Хулка. Тупое такое чудовище в человечьем облике, одни глыбы мышц, мозгов – как у таракана. На пляже меня бы провожали почтительно-завидующими взглядами, да и на улице такое заметно, особенно летом.
– Держись, ворона, – сказал я негромко.
Жеребец даже не пошатнулся, когда я одним движением поднялся в седло, только когти ворона вонзились в ремень перевязи глубже, достав и мою кожу, но пернатый мудрец только проскрипел что-то во сне, но просыпаться не стал.
Жеребец переступил с ноги на ногу, приноравливаясь к тяжести. Огромный, черный, как глыба антрацита, с такими же блестящими боками, страшноватый и храпящий грозно, он то и дело косил огненным взглядом по сторонам, мечтая подраться. Хоть и рожденный в конюшне магов, но настоящий варварский конь в душе, куда варварее меня самого.
Каменный двор оставался пуст, если не считать голов в окнах. Только мы с конем и вороном на моем плече, даже Куцелий отступил на крыльцо, где в тени за нами молча наблюдал в сопровождении двух учеников старый Тертуллиус.
Двор безжалостно заливало солнце, уже начиная выжигать ночную сырь, запахи кухни. Ветерок донес аромат из конюшни, я почти видел, как убийственные огненные стрелы с неба сожгли нечистые запахи, а нашу с конем черную тень бросили на каменные плиты поперек двора.
И вдруг…
От ворот звонко и торжественно протрубили трубы. Красиво, зазывно, сердце от серебряных звуков застучало чаще, а плечи раздвинулись еще шире. Тяжелые створки распахнулись, из темноты выплеснулось настолько яркое, цветное и пестрое, что мне на миг почудилось, что это патруль разгоняет цветочниц у Белорусского вокзала. Впереди на укрытых с головы до ног красными попонами конях ехали двое мужчин: один немолодой, грузный и тяжелый, весь в железе, только голова не покрыта, ветер треплет редкие седые волосы, а второй, молодой и резкий, со злым надменным лицом, в дорогом одеянии, расшитом золотой вязью, с множеством золотых пуговиц, золотых запонок, бриллиантовых заколок, на голове широкополая шляпа с сине-зеленым пером, самая крупная булавка сцепляет края воротника у горла. На плечах переливается красным и оранжевым длинный плащ, покрывая конский круп.
За этими двумя выплеснулись цыгански яркие всадники, в середке как редкий цветок выделялась девушка странной и редкой красоты. Я выпрямился и незаметно раздвинул глыбы плеч, слегка вздул грудь и напряг мышцы.
Ткани на одежду принцессы пошло меньше, чем мне бы потребовалось на галстук, а длинные золотые волосы, красиво падая на спину, укрывали площадь побольше, чем вся ее одежда. Я засмотрелся на ее белое нежное тело, совсем не видевшее солнца, не сразу обратил, что следом подъехали еще трое: старый угрюмый воин с длинной окладистой серебряной бородой, торчащими усами, в кольчуге из крупных колец, и двое воинов в железе, даже шлемы с личинами, видны только глаза через узкие щели, из-за плеч выглядывают рукояти боевых топоров.
Я не мог оторвать взгляд от старого воина: усы настолько огромные и хвастливые, которые я видел только однажды на старом фото с изображением командарма Буденного, полного Георгиевского кавалера. Усы торчали в стороны острые как пики, слегка загнутые кверху острыми кончиками, бравые, бодрые, и у меня сразу возникло желание выпрямить спину еще больше и выпятить грудь до немыслимых пределов.
