Зубы настежь - Никитин Юрий Александрович (онлайн книга без .txt) 📗
ГЛАВА 5
Замедляя конский шаг, всадники выехали на середину двора. В высоком молодом я угадал жениха, он и держался как будущий властитель этих и соседних земель. Он и второй, явно его воевода, уставились на меня остро и подозрительно. Жених даже привстал на стременах, чтобы посмотреть на меня свысока. Ему почти это удалось, конь под ним длинноногий, да и сам рослый, как кривая оглобля.
Мое лицо было тупым и надменным, как и положено герою-варвару. Я знал, что плечи мои шире почти вдвое, грудь словно в выпуклых латах, солнце играет как на доспехах, кожа гладкая и блестящая, это лучший козырь против самых дорогих и модных плащей и камзолов!
Я чувствовал ровные квадратики мускулов живота, дальше простой широкий пояс с металлическими бляшками. Как сказал мой любимый поэт: «нет лучше одёжи, чем бронза мускулов и свежесть кожи». От жениха несло ароматными притираниями, зато я чувствовал идущую от меня незримую, но достаточно мощную волну мужских гормонов.
Хуже только, что и жених, и принцесса тоже как-то ощутили это. В его мутных глазах зажглась ярость, а она посмотрела свысока и сморщила аристократический носик. Оба смотрели, как на Минотавра, получившего свободу.
Мой конь презрительно фыркнул. Похоже, вся эта пестрая толпа смотрит на меня с холодной неприязнью, только усач-воевода, так я его назвал, оценивающе скользнул взглядом по моей мощной груди, измерил им же ширину плеч, профессионально оглядел мое снаряжение, широкие боевые браслеты, хмыкнул, и, как мне почудилось, его глаза чуть потеплели.
Девушка сказала надменно:
– Мне он не нравится!
А жених сказал громко:
– Я не понимаю, зачем нам этот… дикарь в проводники? Проще взять пару собак, они отыщут дорогу не хуже.
Я молчал, хотя злость начала грызть внутренности. Тертуллиус с крыльца быстро взглянул на меня, вскинул руки, голос его зазвучал торопливо и успокаивающе:
– Благородная принцесса! Никто не умаляет доблести и отваги твоего друга, мужественного сэра фон Роландура. Но он больше привычен обнажать свой благородный меч в сражениях за… э-э… Отчизну, Корону, Митру, здесь же на вас могут нападать грязные разбойники, всякие там драконы… Не станет же синьор Роландур, доблестный герцог Замостья, пачкать благородный меч в крови животного? Более того – летающей ящерицы?
Герцог Замостья грозно всхрапнул, гордо выпятил грудь и расправил плечи. Принцесса раскрыла хорошенький ротик, блеснули изумительно ровные белые зубки, но воевода вклинился буквально, пустив коня вперед:
– Дозволь слово молвить, свет ясный, Грюнвальда Белозубая!.. Маг прав, ибо наши люди больше для честных сражений, а когда встретится ворье, тати, ушкуйники, пермяки, то с ними лучше общаться варвару. Он и сам такой, а раз ему платим мы, то он на нашей стороне. А я обещаю за ним присматривать.
Он расслабился, сморкнулся с высоты конской спины поочередно из каждой ноздри, зажав под мышкой поводья, вытер блестящие пальцы о такие же блестящие бедра.
Куцелий выдвинулся из-за спины учителя, развел руками в широчайшем гостеприимном жесте:
– А не изволите ли отдохнуть с дороги? В баньку, то да се…
На расцвеченных всадников как холодной воды плеснули. Даже кони попятились, а доблестный сэр Роландур сказал надменно:
– Не изволим.
– Еще как не изволим, – добавил воевода. – Меня зовут Рудохост, я командую войсками принцессы Грюнвальды. Нам чем скорее проберемся в замок доблестного герцога Роландура, тем меньше разобьем голов и сломаем мечей. Посему…
Роландур бросил на меня вызывающий взор, захохотал грубо:
– А нам, впрочем, не впервой бить черепа и ломать чужие мечи!
Воевода сказал настойчиво:
– Герцог, герцог! А как же государственные интересы…
Молодой жених напыжился и словно бы через силу, придавливая свое желание показать свою нечеловеческую удаль, выдавил с великой неохотой:
– Да, надо ехать.
И посмотрел на принцессу, давая понять, что только из-за нее торопится, чтобы завладеть этим чудом с ее титулами, землями, сундуками, связями, родней, городами и весями, а вовсе не из-за страха, что придут и сожрут.
За моей спиной завозился ворон. Я чувствовал, как он выпростал из-под крыла голову, посмотрел на герцога. Затем там сзади брякнуло:
– По одежке встречают, коли рожа крива.
И снова скукожился, толстый и теплый, как разогретый на солнце.
Над головой проплыла и пропала позади каменная арка городских врат. Я слышал сзади конский топот, переговоры, вскрики, но конь мой, чувствуя просторы, охотно выметнулся из города навстречу бескрайней степи, далекому лесу.
Вскоре я ощутил, что в сторонке летит стремительная тень, изредка поблескивают желтые огоньки. Волк несся широкими стелящимися прыжками. Уши прижаты к спине, хвост вытянут в струнку, он походил на гигантскую стрелу, выпущенную рукой великана низко над землей.
Сзади в спину все плотнее вжимался горячий ком перьев. Ночной гуляка не желает расставаться с остатками сна, прячется от движения воздуха, хотя только вчера гордо каркал, что солнцу и ветру навстречу, расправив упрямую грудь, гордо и смело, но когда от слов к делу, то, как у депутата, сразу меняются обстоятельства.
Волк на бегу рыкнул весело:
– Мой лорд, спихни это пернатое! Пусть учится летать.
Ворон даже не удостоил его ответом, уверенный, что не спихну, не брошу, не покину, и от этого мне стало странно приятно, я держался в седле, стараясь не побеспокоить птицу, хоть она мне доверяет, верит в меня, не в пример Светлане…
Конь несся легко и весело. Ветер свистел в ушах и вылетал оттуда маленькими смерчами, а земля под копытами сливалась в серо-желтую полосу и уносилась за спину. Далеко-далеко качалась полоска, где сходится небо с землей. В душе нарастал щенячий восторг, я знал, что могу нестись и нестись до самого края тяжелого хрустального купола, что лежит на твердой земле.
Земля гремела под копытами. Я чувствовал, что это я скачу, мои твердые копыта грохочут по горячей пыльной дороге, мимо меня проносятся назад и пропадают с обеих сторон пшеничные поля, налитые тяжелым золотом зерен, белые хатки под соломенными крышами, это я своими копытами распугивал бредущих с озера гусей…
Домиков становилось все меньше, поля да поля, дорога истончилась, превращаясь почти в тропку. Вдали вырастал темный массив леса, дремучий и мрачный.
Пастухи, неподвижные, как статуи, с темными бурками до земли, провожали нас глазами, но не двигались с места, даже не кланялись. Их собаки, огромные лохматые псы, тоже поворачивались и смотрели нам вслед не по-собачьи внимательно.
Дорожка вела мимо огороженного толстыми жердями загона для скота, потом уже не дорожка, а тропка пошла наискось к лесу. В загоне толпились овцы, доносился запах раскаленного железа, мерно бил молот, часто перестукивали молоточки, слышалось блеянье.
Из ближнего к нам угла несся равномерный костяной звук. Круторогие бараны разбегались, примеривались, с разбега сшибались в поединке. Мощный стук, подобный короткому удару грома, разносился далеко за пределы двора. Молодые овцы стояли в сторонке и внимательно наблюдали за турниром, чтобы достаться сильнейшему.
Эти затихающие удары еще долго стучали по ушам вдогонку, а ветерок донес запах паленой кости, словно могучие удары высекали снопы искр. Тропка вильнула, страшась приближаться к темной дубраве, пошла опасливо в сторонке, повторяя изгибами каждый выступ леса.
Темный массив медленно поворачивался, открывая широкий простор. Вдали, как стадо гусей вокруг пруда, толпился празднично одетый народ. В середине открылось утоптанное поле, там что-то копошилось, но мы издали видели только радостно возбужденные толпы, что собрались вокруг поля и наблюдали за происходящим кто стоя, кто сидя на лавках, а на самом лучшем месте пламенел красный шелковый навес от солнца, где в окружении молодых и красивых женщин сидел сам король, князь или войт.
