Нулевая борьба. Пролог (СИ) - Косачев Александр Викторович (читать хорошую книгу .TXT) 📗

Когда я проснулся, Гемелла спала рядом со мной на полу, и по ней было видно, что ей холодно. Я аккуратно встал, чтобы не разбудить её, сходил за одеялом и укрыл её обнаженное тело. Уходя, лизнул Гем в щеку. Она заворочалась и потерла мокрое место. Я был рад быть с ней, но она спала, а мне было интересно, на что способно моё новое тело. Зайдя в дальнюю стеклянную комнату, я прикрыл дверь, чтобы меня как можно меньше было слышно. И первое, что я решил проверить, насколько далеко я могу прыгнуть с места. Комната была четыре метра в длину. Я постарался сгруппироваться в углу, чтобы занимать как можно меньше места, и прыгнул в другую часть комнаты, с легкостью преодолевая расстояние. Фактически я прыгнул не на четыре метра, а где-то на два с половиной, поскольку своими габаритами занимал начальную и конечную точку прыжка. В итоге я понял, что могу прыгать, но так и не понял, на какое расстояние, поскольку для моих габаритов это было не так уж и много, если рассматривать семейство кошачьих, с которым у меня точно была смесь. Подумав, я понял, что не смогу проверить свои физические возможности, пока Гемелла спит, поэтому решил временно отложить и попробовать научиться управлять хвостом. Это оказалось не так уж и сложно. Словно еще одна рука, но её использование сводилось к минимуму, поскольку, в моём случае, хвост нужен был, скорее, как оружие или стабилизатор тела при прыжке или беге. Хвост вообще забавная штука: кому-то нужен, как оружие — бить хвостом, кому-то — как обманка — отбросить хвост, кому-то нужны его социальные функции — как у собак, или отгоняющие и оборонительные — как у коров, а кому-то — для совершения движения, как у рыб. Это далеко не весь перечень возможностей использования потерянной для человека конечности. В целом, меня устраивало его наличие, поскольку он давал новые возможности. Разобравшись с хвостом, я решил попробовать самое интересное: лазать по стенам. Гемелла могла, почему бы и мне не мочь? Подойдя к стене, я прижал лапу к стеклу, но она не прилипла. Тогда я решил её сжать, но мои пальцы с когтями лишь проскользили. Тогда я постарался уцепиться, создавая некоторое напряжение в ладони, и моя лапа прилипла. Так я начал подниматься по стеклянной стене и был восхищен своей новой способностью. Я мог лазать по чертовым стенам! Добравшись до потолка, я пополз и по нему, повторяя у себя в голове, что ни в коем случае нельзя расслаблять лапы, иначе я свалюсь спиной на пол. Это было невероятно! Я ползал по стенам и потолкам! Черт возьми, по стенам и потолкам! Я гребаный Человек-паук из комиксов MARVEL!

Восторг меня еще долго не отпускал. Я так пролазал, наверное, пару часов. Самое забавное в этом было то, как сменялась направленность силы тяжести: то тянуло в сторону хвоста, то в сторону позвоночника. Переставлять лапы было немного сложнее, но сил было предостаточно, чтобы делать это с завидной легкостью. Никакого дискомфорта при лазании я вообще не ощущал. Мне было без разницы: на потолке, на полу или на стене. Всё одно.

Признаться, человеком я теперь точно не хотел становиться. Что меня там ждало, когда здесь такое! Теперь я мог лазать по любым поверхностям, и стал быстрее, сильнее, опаснее. Меня мало заботило всё, что заботило раньше. Мне больше не нужна была одежда, а это значит, плевать, какая бирка на ней; мне больше не нужно было придумывать себе занятие на день, потому что я мог лечь спать в любой момент, а если выспался, мог покушать и поваляться, расслабившись. Меня не заботило, что позади сколько-то лет, а я после себя ничего не оставил. Многие вещи стали даже казаться смешными: мода, культура, развлечения, события в мире, какие-то цели. Зачем? Культура нужна, чтобы общаться и наводить порядок — мне она была больше не нужна. Мода — мне это как телеге занавески. Развлечения — да мне и так не скучно, мне просто всегда нормально. События в мире — какая, к черту, разница, что там происходит?! Цели — они нужны, чтобы решать проблемы, а у меня нет проблем. Человек себя обложил тысячей ненужных вещей, и всё это — лишь ради удовольствия. Человек — это просто черная гедоническая дыра, которая, если и не проявляется открыто, то делает это посредством чего-то другого. Человеку сложно представить, как можно долго ничего не делать и не мучиться от скуки, поскольку общество раздразнило префронтальную кору и гиппокамп. Легкий эксперимент может это доказать: достаточно сесть и ничего не делать пару часов — для человека это сложная задача, а для зверей — вполне себе обычное дело. Радость, как и боль, всего лишь чувства, которые нужны, чтобы закрепить то или иное поведение. Их не нужно испытывать постоянно. Во многом поведение человека — это извращение инстинктов.

Мое увлекательное беганье по стенам и потолку нарушила Гем.

— Я тоже так могла, — сказала она с тоской. Я отвлекся на неё. Она опустила глаза и со слезами спросила:

— Зачем ты сделал меня человеком, если хотел избавиться?

Я спустился со стены, встал перед ней и отрицательно помотал головой. Гемелла озадаченно посмотрела на меня.

— Ты не хотел делать меня человеком? — спросила она. Вопрос поставил меня в тупик. Я не хотел этого намеренно, я просто желал её спасти. Понимая, что могу ответить только «да» или «нет», я поклонился.

— Не понимаю.

Объяснить было сложно, поэтому я помчался в комнату за дневником. Я надеялся, что она правильно меня поймет, когда его прочитает. С надеждой я подбежал к ней, сунул его ей в руки. Она взяла его, покрутила и спросила:

— Что это?

Я взял дневник из её рук, положил его на пол, лапой перелистнул страницу и посмотрел на неё. Она посмотрела на меня, затем на дневник и снова на меня.

— Я не понимаю. Что это?

До меня дошло, что она не умеет читать и потому в упор не видит текст. Для неё это была просто какая-то нелепая безделушка с каким-то несуразным узором. Моя надежда прыгнула с крыши без страховки. Я не знал, что делать, и всё, что пришло в голову, это допытаться у неё, почему она сделала меня химерой. Единственный намек, который я мог дать, это рычание, и я зарычал на неё. А она смутилась.

— Что?! Я не брал это!

Она меня не поняла. Тогда я начал рычать свирепее, что мне аж самому стало не по себе. А она в ответ тоже встала на четвереньки и зарычала на меня. Это стало провалом. Никаких средств коммуникации не было, что-либо объяснить было невозможно из-за ассоциативного барьера. И тут меня озарило. С ней нужно говорить на более простом языке, работая с базой образов, которая будет ей понятна. Я встал на задние лапы. Подошел к ней вплотную. Она с удивлением посмотрела на меня. Я нажал лапой на неё, потом на себя и начал игриво бить лапами по её голове пару секунд, а после остановился и посмотрел на неё.

— Ты хочешь бить меня? — Я помотал головой. Затем снова нажал на неё лапой.

— Я? — Я поклонился. Затем начал игриво бить её и снова пристально посмотрел на Гем.

— Бить? — Я поклонился. Затем нажал лапой на себя и снова уставился на неё.

— Ты. — Я поклонился.

— Я бить ты? — спросила она. Я поклонился.

Она какое-то время молчала. А затем посмотрела на меня и спросила:

— Почему я бил тебя?

Я поклонился.

— Почему я бил тебя, почему я бил тебя, — повторяла она. — Почему всё так сложно у человека?!

Она думала, а я смотрел на неё. Понимая, что она запуталась, я взял её легонько за руку зубами и повел в комнату, где были препараты. Открыв холодильную камеру, указал на них. Она посмотрела и спросила:

— Ты хочешь знать, почему я бил тебя и ты стал химерой?

Услышав это, я уже хотел было сделать двойное сальто назад от радости, но вместо этого сдержался, чтобы не сбить её с мысли, и просто поклонился, размахивая хвостом.

— Ты хотел избавиться от меня, как первый человек! Я злился и бил. Ты сделал меня человеком. Я не хотел этого.

Гемелла говорила это, а по её щекам текли слёзы. Открылся носослёзный канал, и слизистая носа тоже потекла. Гем не была окультуренной, и потому сопли у неё просто текли из носа, при этом попадая в ротовую полость. Она интуитивно терла лицо, стараясь прочистить дыхательные пути, но, в силу отсутствия опыта, лишь совершала какие-то нелепые действия. Мне было трудно смотреть, как она задыхается в своих же соплях, поэтому я подошел вплотную и начал слизывать их с неё. Это было, в определенной степени, мерзко, но и смотреть, как она ими давится, было тоже не очень приятно. Человеческая культура и этика накладывала свой отпечаток. Для Гем это было просто непривычной реакцией организма, а для меня — отвратительным актом, который не мог прекратиться самостоятельно. Некоторые естественные вещи было очень сложно передать как единицу культуры. Например, подтираться в туалете после дефекации, мыть руки перед едой, менять грязную одежду на чистую или в принципе одеваться. Для Гемеллы это всё было странным и противоестественным. Раньше она этого никогда не делала.