Древний род: Сотый Богомир (СИ) - Погонин Евгений Юрьевич (читать хорошую книгу .txt) 📗
Отбросив свои мысли, я переключил внимание на пирс.
На него, по сходням, спускались семь интервентов, как людей так и обращенных, все, кроме одного, которому встречающая делегация, по очереди, стала пожимать руку, были в легкой кожаной броне, поверх теплой, шерстяной одежды. Тот, кому жали руку, был человек в дорогом - по меркам Земли - пальто, под которым, как сообщил глазастый Маэстро, виднелись брюки от, не менее дорогого, костюма тройки. На голове легкая шапка, совсем не по погоде, а чтобы уши не мерзли, их прикрывали меховые наушники. На шею намотан белый шарфик. Но самая дебильная вещь, которую американец на себя напялил, черные лакированные туфли.
Может на европейском континенте климат мягче нашего, но неужели этот дебил не знал куда направляется. Или он считает себя 'ферзем' и что его будут носить на руках и укутывать в меха?
'Тфу-ты ну-ты, конечно считает, он же американец. Ну ничего, поживем-увидим, как он запоет, когда попадет с пирса на заснеженную площадку. 'Здесь' асфальта нет, это Россия'.
- Ну чего тут у вас?
- Тфу-ты ..., Чуйка, чтоб тебе пусто было.
Появление Николая напугало не только Маэстро, я сам чуть от неожиданности, не всадил в него 'вишню'. И когда маты и оскорбления, в его адрес, сказанные шепотом, сошли на-нет, он ответил на вопрос, что он здесь делает, когда должен заниматься освобождением прииска, который находится гораздо дальше нашей с Маэстро дислокации.
Оказалось, что с прииском Николай уже разобрался, рабов освободил и велел им сидеть и не рыпаться, пока не закончится спецоперация богатырей по захвату диверсионной базы и освобождению заложников. Потом он, как и планировалось, направился к восточной границе лагеря, чтобы дожидаться начала наших действий и заняться освобождением рабов в самом лагере. Но, произошло 'НЕПРЕДВИДЕННОЕ', ему надоело сидеть в одиночестве.
Услышав такое, я даже не знал, то ли смеяться, то ли плакать, настолько меня поразила безответственное отношение Николая к делу.
- Ладно, - махнул я рукой - сейчас пробежишься вокруг лагеря к Кузьме, и обрисуешь ему новый план...
- А что со старым?
- В мусорном ведре.
- И какова теперь моя задача? - Спросил Маэстро.
- Ты так же плывешь на лодке, зачищаешь по-тихому катер, но, на этот раз будешь орудовать не луком, а той хренью, что метает 'ежи' и по возможности оставить американского языка в живых..
- И как я это сделаю, - удивленно перебил здоровяк - мало того что 'ежи' осколочного действия, так этот 'дебил' еще и без брони?
- Тебе сказали оставить языка в живых, будь добр разбейся в лепешку, но выполни приказ - вмешался Николай.
- Но..
- Никаких но.
- Цыц - шикнул я на Николая и обратился к Маэстро. - Петя, получится сохранить ему жизнь, хорошо, не получится, ну и хрен с ним, найдем себе другого языка.
На этом дискуссия была закончена. Маэстро спустил лодку и не спеша - дабы не поднимать много шума - заработал веслами в направлении катера по дуге. Николай побежал к Кузьме, сообщить, что ему оказана честь, открывать 'веселье', выстрелом в ногу языка. Но тянуть с этим он должен до последнего, чтобы дать Маэстро больше времени на захват катера. Дальше все как сговаривались, Николай обезопасит рабов и 'шурудит' лагерь. Маэстро 'шмаляет' во всех кого не попадя, а мы с кузнецом отсекаем тех, кто хочет укрыться в темноте. На фоне освещенного лагеря, мы сможем увидеть каждого, кто захочет его покинуть и укрыться в темноте. Единственное, что может привести к негативным последствиям, если вся 'орава' разом 'рванет' в мою или Кузьмы сторону.
К тому времени, как все разошлись по местам, 'согласно купленным билетам', я оборудовал стрелковую позицию за кучей снега, который, как мне кажется, рабы вынесли из палаточного лагеря, понатыкал перед собой стрелы, из одного колчана, на этом приветственная часть закончилась. Встречающие и встречаемые переместились на площадку перед пирсом. И вот тут-то я заметил, как у янки стал проявляться дискомфорт, связанный с туфлями. Он начал переминаться с ноги на ногу, продолжая при этом улыбаться и что-то говорить босху в добротной панцирной броне и шлеме, который повторял обводы его, полу-собачей, головы. Потом янки стал поочередно стоять на одной ноге и улыбка, все реже появлялась на его лице. Наконец разговор с босхом закончился и янки направился в лагерь, но не тут-то было. По взмахам рук интервентов, я понял, что его приглашают к столу, возле которого нет стула. Сперва он, улыбаясь, пытался отнекиваться, но двое минотавров - может даже те, кто и принес стол - подхватили его на руки и поставили на стол. Тут же зазвучали овации, а американец, помахивая рукой, с белоснежной улыбкой до ушей, слегка кивал головой, приветствуя публику.
Что он там 'тарабанил' на английском, я не слышал, а если бы и слышал, то ничего бы не понял, английского то, я не знаю.
Минут пятнадцать, с луком в одной руке и наложенной на него стрелой, в другой, я ждал, когда закончится этот пафос. И когда он, наконец, закончился, а янки намеревался слезть с 'трибуны', я стал волноваться.
'Где же Кузьма, ведь можем упустить момент, пока у Маэстро убойная позиция, 'хоть стреляй хоть подавай''.
Под одобрительные крики и хлопанье толпы, янки, с помощью тех же минотавров, стал спускаться со стола. Мое переживание усилилось, и я решил, что нужно начинать самому, иначе будет поздно. Интервенты могут в любой момент, разойтись по палаткам, ночь все-таки.
Но в тот момент, когда моя стрела была готова сорваться с натянутой тетивы, я увидел, как оратор не удержался на краю стола и завалился, опрокидывая его на себя, а в его левой голени торчало 'инородное тело', то бишь стрела Кузьмы.
'ПОМ', 'ПОМ'. - Послышалось со стороны с катера.
'ВПИУЖ', 'ВПИУЖ' - с этим звуком пружины высвободили энергию и передали ее на шипы, которые, разлетаясь во все стороны, и подняли над площадкой снежное марево. Послышались душераздирающие крики интервентов, но как только во мне просыпалась толика жалости, я душил это чувство воспоминанием о рабах на прииске.
И опять звук срабатывания пружин, один, два, пять, десять...
'Что за ересь, вроде с катера ничего не летит, а 'ежи' детонируют раз за разом'.
Снежным маревом затянуло всю площадку, настолько плотно, что разглядеть, что-нибудь, в этом снежном тумане, было невозможно. А ежи продолжали срабатывать один за другим и только крики 'говорили' о том, что внутри снежной пелены есть живые существа.
Я старался высмотреть, выбегающих из этого облака интервентов и готов был всадить стрелу в каждого, но никто так и не появился. Через минуту - может меньше - звук 'ежей' прекратился, а вместе с ним крики уменьшились до нескольких глоток.
Я перестал надеяться, что в мою сторону выбежит хоть один интервент. Идти в это марево, пока оно не осядет, я не собирался, а то мало ли чего, вдруг кто живой захочет всадить мне нож или меч перед своей смертью.
Но и стоять без дела я не собирался. Не спеша, я принялся собирать стрелы, которые, для удобства заряжания воткнул в снег, назад в пустой колчан. После чего закинул его вместе с луком, за спину. К этому моменту снежная дымка почти осела, и я направился к площадке, с топором в левой руке и метательным ножом, из засапожника, в правой. Все это время я следил за палаточным лагерем, ожидая, что в любую секунду из него появятся супостаты.
Выходить на освещенное место не стал, а боковым зрением разглядывал дело наших рук из тени, у края площадки.
То, что я увидел на площадке, вызвало у меня рвотные позывы. Множество тел, были утыканы, что дикобразы, небольшими, пятисантиметровыми шипами. Да так часто, что казалось, нет, не одной части тела, где бы у интервента не торчало это смертоносное 'жало'.
Жалость к павшим врагам? Нет, у меня ее не было. Думаю, бывает такой враг, которого не только уважаешь, но и не хочешь его смерти, но не в этом случаи. Это ленивая 'гниль', которая не хочет работать сама, а принуждает к этому других, путем угроз. И эту евро-американскую заразу нужно уничтожать на подходе к границам славян, иначе она поглотит и наш мир 'здесь', как уже сделала это на Земле.
