Еврейское счастье военлета Фрейдсона (СИ) - Старицкий Дмитрий (книги читать бесплатно без регистрации TXT) 📗
Как ни не хотелось мне отрываться от своих женщин, но оранжевый Г-2 ''АвиаАрктика'' — сильно огражданенный ТБ-3 — на высоких лыжах уже прогревал моторы. Летчики-полярники ждать никого не будут. Даже героя.
В небольшом пассажирском салоне свободных мест не было и устроили меня в застеклённой передней штурманской кабине, под летчиками, которые в отличие от бедолаг на ТБ-3, что торчат по пояс наружу за слабеньким козырьком, имели теплую полностью остекленную кабину. Небесное братство в действии. Мне даже курить штурман разрешил. И пепельницу выдал самодельную из квадратной консервной банки от американского колбасного фарша.
Я естественно поделился дефицитнейшей и дорогой ''Герцеговиной флор'' от Акмана. Рассказал штурманский анекдот про пачку ''Беломора''. В общем сдружились.
— Сколько летим до столицы? — интересуюсь.
Штурман ответил, одновременно с удовольствием выдыхая ароматный дым.
— Расчётно: восемь часов. Но как погода себя покажет. Ветер если встречный попадется, то дольше. А если снегопад с пургой, то где-нибудь сядем, переждём. Чем хороша эта старушка — куда угодно сядет, лишь бы полосы хватило. Кстати, если тебе приспичит, то сортир за пассажирским салоном. Всё. Сейчас взлетать будем. Ты у нас кто?
— Ночной истребитель ПВО.
— Тогда тебе скучно будет. Наша птичка очень неторопливая. Хотя новые трёхлопастные винты прибавили слегка резвости.
Взлетели с восходом солнца.
Незабываемое ощущение: летишь…
Летишь…
Летишь…
И всё, что под тобой проплывает часами — всё твоё.
Твоя страна.
Такая большая и необъятная. Такая нуждающаяся именно в твоей защите.
К вечеру я должен быть в Москве.
А там на фронт. Другие долги пора отдавать.
Штурмана и лётчиков встречал на аэродроме в Кубинке ЗиС-101 с водителем, и отвозил их в ''Дом Полярника'' на Бульварное кольцо. Так, что меня весьма удачно по пути забросили на Пушкинскую площадь. А там до дома два шага. Отдарился бутылкой кедровой водки. Получил приглашение летать их бортом в любое время, когда мне приспичит. Кстати они, заодно, мне и литер отметили.
Дома как-то непривычно быть одному, но эта квартира уже воспринималась как мой дом.
Отзвонился комиссару в госпиталь и доложился о прибытии.
— Я пометил у себя в календаре, — сказал Смирнов, — так, что как приедешь, отмечу тебе отпускной лист.
А к началу комендантского часа завалился Коган с врачихами. На всю ночь. Наверное, на запах муксуна в моем чемодане. И медовой калины. Водку, правда, они с собой привезли. Точнее — спирт.
Хорошо посидели. Душевно. Хорошо иметь искренних друзей-приятелей.
Постелил я Саше с Машей списанные матрацы у батареи отопления на пол. И оставил их там вести половую жизнь. А сам задернулся шторой от них в алькове. С Костиковой. И Ленка оторвалась по-полной с согласием на все половые эксперименты. Соскучилась по мужской ласке, сразу видно.
Утром проснулся потому, как дверь хлопнула. Она у меня такая, как гаубица. Если просто захлопнуть. Гости ушли. Лёг дальше досыпать.
В Москве конец марта. Температура плюсовая, чуть выше нуля. Погода, как на картинах Саврасова. (Идея: надо Ленку в Третьяковку сводить — она там точно не была). Поэтому сегодня ни каракуль, ни шлемофон в дело не пошли — форсил в американской кожаной фуражке, гарнитурной с пальто.
Сапоги блестят — солнечные зайчики пускают. А то? Чистил я их настоящим довоенным гуталином, не ваксой. Подарок от матери на прощание. Драил и вспоминал добрым словом любящую меня женщину.
В госпитале все по-прежнему, только обмороженных бойцов стало меньше. Новых уже не привозят. В моей палате все новенькие, кроме сапёрного мамлея, которому еще пару операций на руки должны сделать. Вспомнил романс про ''старенький дом с мезонином''. Стало грустно. Дай им бог, всего доброго и не допусти злого.
По врачам и комиссарам раздал подарки в виде балыка муксуна каждому. Интересные такие балыки: голова, спинка и хвост. Остальное собакам скормили на Северах.
Отдал с благодарностью.
И приняли с благодарностью.
Предупредили, что дадут перевод в госпиталь ВВС в Сокольниках. Там меня снова полностью по всем врачам прокрутят. И мозголомы будут новые.
— У них там все требования гораздо строже. Так, что готовься, — закончил свою тираду военврач Туровский. — Выяснил своё происхождение?
— Выяснил, Соломон Иосифович. — И слегка подкорректировал версию, которую и выдаю этому слегка повёрнутому на еврействе человеку. — Отец еврей. Мать — еврейка, по крайней мере, по документам. Но мы все выкресты. Я тоже крещёный, как оказалось.
— Вей з мир! Так, что, выходит, ваш батюшка, был-таки из ассимилянтов?
— Этого не знаю. На стенде в городском музее написано, что он был видный деятель партии анархистов-максималистов. Погиб в восемнадцатом, как комиссар Красной армии. В Симбирске во время мятежа Муравьёва.
— Это я с вашим отцом мог и столкнуться. Я тогда там недалеко был. В Саратове.
Ну, да… столкнуться… полковой фельдшер и инструктор политотдела фронта — усмехнулся я внутри себя. Хотя… чего только не бывает на войне. И не только. Вчера Коган со смехом рассказал, что в ЦК зарегистрировано 216 человек, которые утверждают, что носили вместе с Лениным бревно на субботнике.
Ленка сегодня в ночь дежурила и упросила меня остаться. Шлялся по госпиталю до отбоя. Рассказывал раненым, как вкалывают люди в тылу. Для того чтобы фронт ни в чем не нуждался.
Шумская, как всегда, ночевала у Когана, и их комната в госпитале была свободна. Я торчал один в двухместной небольшой палате, метров десять квадратных. Две монашеские узенькие коечки. Платяной шкаф. Жестяная раковина с краном холодной воды. Стол, покрытый медицинской клеенкой. Два стула. Одно окно с жесткой шторой светомаскировки из черной крафт-бумаги.
Даже почитать нечего. Из книг только медицинские справочники, от которых у меня сводило челюсти. Я бы что-нибудь в охотку прочитал по психиатрии, учитывая близкое будущее знакомство с мозголомами в госпитале ВВС, но нет такого. Оставалось только дурью маяться, что я терпеть не могу.
Выключил свет. Поднял штору светомаскировки. Открыл форточку и стал курить. Накурившись, разделся и лег в Ленкину кровать.
Н-н-н-н… да, это не мой полуторный матрац на медных пружинах.
Довольно быстро, пригревшись, заснул.
Проснулся от прикосновения прохладного тела женщины.
Сразу стало жутко неудобно и тесно. А от стены, к которой меня прижали, веяло холодом.
— Знаешь что? — сказал я, пытаясь быть доброжелательным. — Утром возьмёшь у меня запасные ключи. И переезжай ко мне.
— Арик, мы только с детьми спешить не будем. Ладно? — согласилась Ленка, приласкивась.
А что? Как бабы говорят: ''хер на хер менять, только время терять''. В постели мы идеально подходим друг другу. И как я понял вчера: зрелая женщина это вам не девочка-подросток, которая не умеет еще доставить мужчине наслаждение и берет только юностью и свежестью. А то, что Ленка медицинский робот, так у каждого свои недостатки. Надо учитывать еще то, что она пробилась-то с социального дна только такой вот упёртой целеустремленностью. Уважать надо. Тем более не собирается она меня на себе женить. Ну, разве что в дальней перспективе…
А поза ''на боку'' оказалась вполне даже неплоха. И удовлетворённая врачиха быстро умотала дальше дежурить. Так, что мне удалось выспаться, несмотря на узость и жесткость койки.
Следующие две недели я ездил в Сокольники как на работу. От госпитализации отказался — нечего чужое койко-место занимать. Тем более, что паёк опять получил натурой, после того как сдал отпускной лист в кадры ВВС.
Утром пешком спускался по улице Горького до Манежной площади. На метро добирался до Сокольников. А там еще трамваем четыре остановки. И пешком по дикому парку. Во второй половине дня в обратном порядке.
В госпитале ВВС я ходил по кабинетам, сидел в очередях, сдавал анализы. Меня простукивали, просвечивали, вертели во все стороны, словно готовили в отряд космонавтов (вспомнить бы еще, что такое ''космонавты''?). А мозголомы как всегда желали странного. При этом врачи что-то неразборчиво писали в мою толстую уже историю болезни, но ничего мне не говорили. И это слегка нервировало.
