Властелин колец - Толкин Джон Рональд Руэл (читать книги бесплатно .txt) 📗
Навий мы знаем под многими именами, и о Старом Лесе у нас рассказывают немало легенд. Но сегодняшний Лес – всего лишь северный край вчерашнего, куда более могучего и обширного. Было время, когда белка могла, не спускаясь на землю, по деревьям добраться из теперешнего Заселья до самого Тусклоземья, что к западу от Исенгарда… Я бывал там в свое время и повидал много странностей и диковин… Но я совсем забыл о Бомбадиле – если это тот самый Бомбадил, что гулял по лесам и холмам в прежние времена и тогда уже слыл старейшим из старых. Однако звали его тогда по–другому. Иарваином Бен–Адаром величали мы его, древнейшего из всех жителей Средьземелья, никого не зовущего своим отцом. С тех пор прошло много времени, и новые эпохи прозвали его по–своему. Форном именовали его гномы, Оральдом [231] – люди Севера. Были и другие имена. Иарваин – странное создание! И все же я, надо полагать, напрасно не позвал его на Совет.
– Он не пришел бы, – заметил Гэндальф.
– И все же, может, не поздно отправить к нему гонца с просьбой о помощи? – спросил Эрестор. – Как я понял, ему дана некая власть над Кольцом…
– Я бы сказал иначе, – покачал головой Гэндальф. – Скорее, Кольцу не дано овладеть им. Он сам себе хозяин. Но он не может изменить природу Кольца и не может лишить его власти над другими. Сейчас он укрылся в своем краю, в границах, которые сам установил и которые не видны никому, кроме него – и, должно быть, ждет, пока мир переменится, а до тех пор за них не переступит, что бы ни случилось.
– Но в этих границах его, как видно, никто не беспокоит, – снова вступил в беседу Эрестор. – Почему бы ему в таком случае не взять Кольцо и не хранить у себя в Лесу, где оно никому не сможет причинить вреда?
– Нет, – ответил Гэндальф. – По своей воле Иарваин его не взял бы. Он мог бы, конечно, уступить, если бы его попросили об этом все свободные племена, но он даже не поинтересовался бы, зачем нам это нужно. И потом, если дать ему Кольцо, он на второй день запамятует, куда его сунул, а на третий и вовсе потеряет. Такие вещи не кажутся ему важными. Более ненадежного хранителя сыскать трудно. Вот тебе и весь ответ.
– Даже если Гэндальф ошибается, – подхватил Глорфиндэл, – отдав Кольцо Иарваину, мы бы только отсрочили страшный день. Иарваин живет далеко отсюда. Мы не сможем пробраться к нему незамеченными, не сможем укрыться от соглядатаев. Но даже если бы нас и проглядели, рано или поздно Властелин Колец все равно узнает, где скрывается Единое, и обрушит против Иарваина всю свою мощь. Сможет ли Бомбадил в одиночку выстоять против такой силы? Думаю, нет. Если Враг завоюет все Средьземелье, Бомбадил, мне кажется, тоже падет – тот, кто был Первым, станет на этот раз Последним, и наступит Ночь.
– Об Иарваине я, кроме имени, ничего не знаю, но Глорфиндэл, мне думается, прав, – поддержал его Галдор. – Иарваин не обладает силой, способной дать отпор Врагу, если этой силы нет в земле, по которой мы ходим. А мы видим, что Саурон способен уродовать и уничтожать все, даже горы. Только мы можем еще противостоять Врагу – Имладрис, Кирдан из Гавани да Лориэн. Но долго ли мы сможем продержаться, если Саурон грянет на нас войной, сокрушив все остальное?
– Я не выдержу битвы, – склонил голову Элронд. – И никто не выдержит.
– Но если мы не можем оставить Кольцо у себя и защитить его в оружеборстве, нам остается одно из двух: либо послать Кольцо за Море, либо уничтожить, – подвел итог Эрестор.
– Гэндальф уже сказал нам, что уничтожить это Кольцо подручными средствами нам не по силам, – возразил Элронд. – А те, кто обитает за Морем, его не примут: на счастье, на беду ли – оно принадлежит Средьземелью, и нам, а не кому–нибудь другому, решать судьбу Кольца. Нам, все еще живущим здесь.
– Тогда бросим Кольцо в морские бездны, и ложь Сарумана станет правдой, – предложил Глорфиндэл. – Теперь нам ясно, что уже тогда, на Совете, Саруман кривил душой. Он знал, что Кольцо не потеряно для Средьземелья, но хотел, чтобы мы в это поверили. Значит, в сердце его уже тогда поселилось желание завладеть им. Что ж, и во лжи часто кроется зерно правды! Море будет надежным хранилищем.
– Надежным, но не вечным, – покачал головой Гэндальф. – Морские глубины обитаемы. И потом, что, если море и суша поменяются местами? Неужели мы будем думать только о себе, о кратком отрезке нашей истории длиной в несколько поколений, пусть даже в целую эпоху, преходящую, как и все в мире? Нет, мы должны положить конец угрозе или хотя бы поставить себе такую цель, если у нас нет надежды на удачу.
– Хочу добавить, что на дорогах к Морю удачи ждать нечего, – молвил Галдор. – Здесь говорилось, что возвращаться к Иарваину опасно. Сколь же гибельным может оказаться прорыв к Морю! Сердце говорит мне, что Саурон, прознав о случившемся, будет ждать нас именно на западе. А прознает он скоро. Девятеро лишились коней, но это только отсрочка. Скоро они найдут себе новых, куда более быстрых. Только теряющий силы Гондор мешает Врагу теперь же выступить со всем своим войском на Север и перекрыть дороги к Морю. Если это случится, если Саурон нападет на Гавань и Белые Башни, эльфы навеки останутся среди удлиняющихся теней Средьземелья.
– Врагу придется надолго отложить свой поход, – горделиво проговорил Боромир. – Ты сказал, что сила Гондора на исходе. Но Гондор стоит, как прежде, и он все еще могуч, хотя мощь его уже не та, что в былые времена.
– Мужество Гондора – не преграда Девятерым, – возразил Галдор. – Кроме того, есть иные дороги, в обход Гондора…
– Пред нами два пути, – молвил Эрестор. – Те самые два пути, о которых сказал Глорфиндэл. Один – спрятать Кольцо так, чтобы оно снова исчезло на веки вечные, другой – вернуть его в небытие. Ни того, ни другого мы сделать не можем. Кто разрешит эту головоломку?
– Никто, – сказал Элронд, сдвинув брови. – Никто не знает заранее, чем обернется тот или иной шаг. Но мне представляется, что выбор ясен. Путь на запад на первый взгляд легче. Именно поэтому нам придется отказаться от него. Враг не спускает глаз с этого пути: эльфы слишком часто пользовались им, покидая Средьземелье, и Саурону это хорошо известно. Надо пойти той дорогой, на которой нас никто не ждет, хотя она и трудна. В этом наше спасение – если у нас есть надежда на спасение. Надо идти навстречу опасности – в Мордор. Кольцо должно вернуться в Огонь.
Вновь воцарилось молчание. Даже здесь, на террасе, в прекрасном Доме Элронда, глядя на освещенную солнцем долину и слушая шум чистой воды, Фродо почувствовал в сердце мертвую тьму. Боромир пошевелился. Хоббит глянул в его сторону. Гондорец вертел в руках окованный серебром рог и хмурился. Наконец он прервал молчание:
– Ничего не понимаю! Допустим, Саруман – предатель. Но ведь он не мог в одночасье поглупеть! Почему Кольцо непременно надо спрятать или уничтожить? Разве не приходит вам в голову мысль, что Кольцо пришло к нам, чтобы помочь в борьбе? С его помощью мы могли бы одолеть напасть. Обладая им, Свободные Властители Свободных племен без труда одержат победу над Врагом. Не этого ли он и боится? Люди Гондора – доблестные воины, они не станут никому кланяться. Но их можно одолеть в бою, поскольку доблесть – ничто без могучей армии и оружия. Пусть же Кольцо послужит вам оружием, если оно действительно наделено такой силой, как вы говорите! Возьмите его себе – и победа ваша!
– Увы, этот путь нам заказан, – сурово молвил Элронд. – Мы не можем воспользоваться Кольцом Власти. Этот урок мы усвоили хорошо. Кольцо принадлежит Саурону. Он сделал его сам, в одиночку, и вложил в него все зло, какое носил в себе, не оставив места ни для чего другого. Сила Кольца, Боромир, так велика, что не всякий может управлять ею, а тот, кто решится попробовать, сам должен обладать великой силой. Но для сильных мира сего Кольцо еще гибельнее, чем для всех остальных. Стоит один раз пожелать его, и ты уже подверг свое сердце необратимому растлению [232]. Вспомни Сарумана! Если кто–нибудь из Мудрых овладеет Кольцом и поразит Властелина Мордора с помощью его же искусства – не миновать ему Сауронова трона. Он займет место поверженного врага и станет новым Черным Властелином. Вот почему Кольцо должно исчезнуть: пока оно в мире, опасности подвержены все – даже Мудрые. Ничто не бывает злым изначально [233], и сердце Саурона не всегда было черным. Я страшусь брать Кольцо даже на сохранение. А использовать его – тем более.
231
Иарваин – кв. «старейший». Бен–Адар – кв. «безотчий». Форн – древнеисл. «древний». Оральд – древнеангл. oreald («очень старый»).
232
Это свойство Кольца опять возвращает нас к одной из сторон многомерного символического подтекста, которым обладает этот образ, а именно – Кольцу в качестве символа греха, как он понимается в христианской традиции. Согласно учению Святых Отцов греческой церкви, контакт человека с грехом происходит в несколько этапов. На первом в ум человека проникает «помысел», насланный демонами. Человек, распознав этот помысел, волен его отвергнуть, и в таком случае он чист. Если же он начинает раздумывать над ним, вертеть так и этак – наступает второй этап, «сосложения», уже куда менее безопасный. Наконец, человек принимает в себя «помысел» и отвечает демоническому внушению желанием совершить данный грех. На этой стадии воля человека еще может запретить ему исполнить желаемое, однако дело уже сделано, мысленный грех совершен, и человек несет все его последствия: одно желание греха уже растлевает духовное существо человека и требует покаяния и духовного врачевания.
233
Шиппи пишет, что в ВК Толкин пытается примирить два взгляда на зло – «оба старые, оба авторитетные, живые до сих пор и, по видимости, противоречащие друг другу…» Первый взгляд довольно широко распространен в христианской традиции; согласно этому взгляду, зла как такового не существует, зло есть отсутствие добра. Зло не было сотворено Богом, оно не имеет онтологического корня и представляет собой продукт злоупотребления свободной волей, руководимой желанием отделиться от Бога и жить самостоятельно. В комментируемой фразе явственно слышится отзвук этой точки зрения. Не будучи само сотворенным, зло лишено способности творить и способно только привносить небытие в уже созданное – т.е. искажать, портить первоначальный замысел. Однако, несмотря на все усилия, зло в итоге порождает добро, производя, так сказать, умножение минуса на минус. Как пишет сам Толкин к сыну в одном из писем 1944 г., когда тот был в действующей армии (П, с. 76): «Иногда мне становится страшно при мысли об общей сумме человеческого горя в эти дни: миллионы разлученных… не говоря уже о муках, боли, смерти, сиротстве, несправедливости. Если бы страдание обрело видимую форму, чуть ли не вся… планета покрылась бы плотным черным туманом, который скрыл бы ее от удивленного взора небес. Все итоги этой войны с исторической точки зрения будут негативными. Но исторический взгляд на мир – не единственный. Все вещи и деяния имеют собственную цену, независимо от их «причин» и «следствий». Никто не может судить sub specie aeternitatis <<С точки зрения вечности (лат.).>> o том, что теперь происходит. Все, что мы знаем, причем большей частью из собственного опыта, – это что все труды зла, вся его огромная мощь и постоянный успех – пропадают впустую: они всегда только готовят почву для того, чтобы из нее неожиданно проросло добро…» «В этом вопросе Толкин не шел ни на какие компромиссы», – замечает Шиппи.
Другой взгляд на зло признает за ним собственную реальность. Это отношение к злу неизбежно напрашивается из повседневного опыта и подразумевает, что со злом надо бороться. Несмотря на кажущуюся очевидность, в чистом виде эта точка зрения встречает множество возражений. Древние христианские святые, которые, казалось бы, имели богатейший опыт общения с активными демоническими силами, предостерегали от признания за ними настоящей реальности и вступления с ними в борьбу «на равных»: небытие именно этого и добивается, говорили они, – признания за ним равных прав с бытием. В своей крайности рассматриваемый взгляд приводит к манихейству – модели мироздания, в которой добро и зло признаются равноправными противниками, а Вселенная – ареной вечной борьбы между ними. В то же время первая точка зрения в своей крайности вообще отрицает всякое противодействие злу. О «непротивлении» писал в своем трактате «Утешение философией» римлянин Боэций. Трактат Боэция в средневековой Англии был переведен на древнеанглийский образованнейшим человеком своего времени и знаменитым воином – королем Уэссекса Альфредом, жившим и правившим в XI в. Король–христианин не только по имени, но и по многим оставшимся в памяти истории поступкам, Альфред вел тяжелые бои с викингами, и в ереси «непротивления злу» его не упрекнешь никак. Возможно, именно поэтому, переводя Боэция, он внес в его текст некоторые изменения, отстаивая взгляд, который представляет собой середину между двумя крайностями. То же можно сказать и о Толкине: он как бы продолжает линию короля Альфреда, оставаясь верным первой точке зрения, но допуская активное сопротивление злу, более того – делая это сопротивление моральным императивом для своих героев. Только один из них «принимает» первую точку зрения целиком – Фродо в конце гл. 8 ч. 6 кн. 3.
