Программист в Сикстинской Капелле (СИ) - Буравсон Амантий (книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
— Нет, не думаю. Скорее, дело в неблагоприятных для этого дела условиях. Первый раз слишком много времени прошло, а второй — слишком высокая температура в помещении. Но не расстраивайся, мы что-нибудь обязательно придумаем.
Двадцать четвёртого января, рано утром, я вспомнил, что именно в этот день родился сам Король Музыки, несравненный Карло Броски, волшебный голос которого я имел счастье услышать и сохранить навсегда в своём сердце. В связи с данным событием, во время общей трапезы, я попросил минуту внимания. Подняв хрустальный бокал со сладким малиновым вином, не скрывая радостного волнения, выдвинул тост:
— Дорогие друзья, в этот знаменательный день я бы хотел поднять вот эти чудесные хрустальные ёмкости и выпить за здравие прекрасного человека, непревзойдённого певца и лучшего из когда-либо живших на земле «виртуозов». За достопочтенного Карло Броски!
Все присутствующие воодушевлённо поддержали тост — Стефано даже крикнул: «Ура! Да здравствует синьор Фаринелли!» — и с хрустальным звоном соприкоснулись своими рюмками с моей. Хоть мне и было очень жаль, что я не имел возможности поздравить Певца с большой буквы, всё же я был несказанно счастлив, что вместе с другими «виртуозами» выпил за его здоровье. Увы, в своём времени я бы этого сделать не смог.
После трапезы мы с ребятами устроили небольшой концерт в честь именинника, спев четырёхголосный поздравительный кант на русском языке, а затем, уже по-одному, мы исполняли известные на тот момент арии авторства Хассе, Порпоры и Вивальди. Последний хоть и не имел никакого отношения к имениннику, но зато у Доменики было официальное разрешение на исполнение некоторых его произведений. Завершила концерт торжественная ода имениннику, которую Доменика сочинила ещё несколько лет назад в Риме, после одной оперы, под впечатлением от невероятного голоса великого Мастера.
Через пару недель после второй попытки я решил предпринять очередную, третью. И для этого не придумал ничего лучше, кроме как с утра пораньше заявиться в спальню к предкам и вновь доставать их по поводу обещанного. Дверь в кои-то веки была открыта — должно быть, забыли запереть на ночь, и я беспрепятственно вошёл в княжеские покои. Надо сказать, явился я вовремя: Пётр Иванович сидел в кресле спиной к двери, а супруга его как раз доводила до высшей точки наслаждения «устами медовыми да жаркими», и, судя по прерывистому дыханию князя, дело шло к кульминации. Видимо, крышу унесло окончательно, потому что он даже не заметил моего присутствия. В самый ответственный момент Софья Васильевна отпустила из уст переполненный стек, то есть, возбуждённый до предела княжеский член, а я только и успел подставить первую попавшуюся под руку пустую посуду — ею оказался изящный фарфоровый чайник с изображением тюльпанов.
— Ну ты и негодяй, — с трудом отдышавшись, наконец промолвил князь. — Назойливый, как муха навозная! Чтобы впредь больше не досаждал нам с супругой!
Сердечно поблагодарив родственников и извинившись за беспокойство, я крепко сжал чайник в руках и пулей рванул в нашу комнату. «Главное не опоздать, главное не разлить», — с волнением думал я. Войдя в комнату, я сразу направился к кровати — Доменика ещё спала, устав от вчерашнего перенасыщенного учёбой дня.
— Любимая, просыпайся, — нежно обратился я к возлюбленной, проведя рукой линию по обнажённому плечу. — Нам предстоит важное дело.
— О, на этот раз уже в чайнике! — со свойственным ей лёгким сарказмом прокомментировала увиденное Доменика. — И даже из моего любимого делфтского фарфора.
— Да, видишь, может это неслучайно? — предположил я. — Только мне теперь понадобится чашка или бокал, чтобы перелить туда.
— Зачем? — удивилась Доменика. — Ведь у чайника есть носик.
— То есть… — я не стал договаривать, но я прекрасно понимал, что имела в виду супруга.
Таким образом, одним ранним февральским утром в Фосфоринском дворце состоялось поистине безумное чаепитие в лучших традициях голландского барокко — с фарфоровым чайником и совсем без чашек.
Суровый, снежный февраль пролетел незаметно. Помимо ежедневных музыкальных занятий ничего особенного не происходило, и создавалось впечатление, что все проживающие во дворце супружеские пары закрылись у себя в комнатах и посвящали всё время исключительно своим вторым половинкам. Стефано проводил дни в обществе своей юной супруги, и мы были рады, что парень не только нашёл своё счастье, но и перестал по каждому поводу беспокоить Доменику и жаловаться мне. В какой-то момент я понял, что его нужно просто оставить в покое и предоставить самому себе, тем более, что, как мы с Доменикой заметили, их с женой отношения вышли на новый уровень.
Что касается Ефросиньи и Марио, так они и вовсе были целиком и полностью заняты своей приёмной дочерью Наташей и почти не участвовали в каких-либо семейных мероприятиях. Пётр Иванович большую часть времени проводил с Софьей Васильевной, но далеко не только в спальне: эти помещики на удивление внимательно и бережно относились к своим крепостным. Я понял, почему крестьяне в этом поместье все сплошь были румяными да упитанными — о них заботились едва не больше, чем о собственных детях, объясняя тем, что «им работать надо, а вы только баклуши бьёте». Князья следили, чтобы у всех всего хватало для нормальной жизни и работы, а наиболее талантливых мальчиков из крестьянских семей забирали во дворец, чтобы обучать их музыкальной грамоте. Нет, они не собирались делать из них «виртуозов», но, как говорил Пётр Иванович (а спустя почти триста лет, как это не удивительно, мой отец, Пётр Ильич) — «труд и музыка совершенствованию личности способствуют».
Запланированную на начало февраля свадьбу Александра Даниловича Фосфорина и некоей польской аристократки внезапно отменили в связи с какими-то непредвиденными семейными обстоятельствами: как я слышал по местному «сарафанному радио», невеста уже ожидала ребёнка от другого и не могла более претендовать на титул княгини Фосфориной. В итоге, Пётр Иванович, не имея на данный момент никаких вариантов, разрешил внуку после Пасхи жениться на его тайной возлюбленной — Василисе, старшей дочери отца Иоанна, которая была красивой голубоглазой девочкой-подростком из хорошей семьи: надо сказать, что Пётр Иванович гораздо большее внимание уделял благочестию своих будущих невесток, чем их происхождению. Я был очень рад этому, поскольку не хотел, чтобы семья Фосфориных окончательно превратилась в «melting spot»*.
Во второй половине февраля в Италии начались дни Карнавала, а у нас, в России — Масленичная неделя. Всю неделю в усадьбе проходили шумные гулянья, маскарады и танцы до позднего вечера. Веселились все — от дворца до самой дальней избы поместья. Как сказал Стефано: «Здесь только паяцев для полного счастья не хватает!» Чтобы восполнить этот недостаток, мы с Марио устроили в бальном зале грандиозное шоу на публику — поединок с валиками от диванов. Закончилось всё тем, что перья разлетелись по всему залу, создав настоящую барочную феерию. Натанцевавшись в бальном зале менуэтов и аллеманд, уже набивших оскомину, мы с Данилой и Гаврилой наведались на блины к одной дружной крестьянской семье, которая жила в настоящей русской избе, такой, какие я видел только в фильмах-сказках. До вечера мы с местными ребятами и девчатами водили хороводы, слушали задорные песни первых и проникновенные — последних, играли в старинные русские игры, кидались снежками, а потом раздали детям сладости и укатили на санях во дворец.
Примерно в то же время мы с Доменикой скромно отпраздновали день нашей первой встречи — да, в этом году он пришёлся на время карнавала. В этот день мы с ней вспоминали всё, что произошло за год, делились наиболее яркими воспоминаниями и вздыхали по тёплым римским вечерам.
— Помнишь, любимая, как мы с тобой праздновали карнавал в Риме? — спросил я у Доменики, когда мы с ней сидели на диване и смотрели на огонь в камине. — Ни с чем не сравнить. Маски, паяцы, танцы на площади, ларьки с мороженым, — мечтательно погрузился я в ностальгию.
