Программист в Сикстинской Капелле (СИ) - Буравсон Амантий (книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
Комментарий к ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: Солист Капеллы. Глава 1. Где я, товарищи? 1) Капельмейстер — руководитель хоровой капеллы
2) Сеньор (Senior Developer) — старший программист
3) Имеется в виду неаполитанская консерватория Нищих Христовых (Poveri di Gesù Cristo)
4) Il musico, il virtuoso, «виртуоз», сопранист — политкорректные синонимы для слова «кастрат»
5) Джованни Альджебри – несуществующий композитор, выдуманный автором
5) Cappone pizzicato — щипаный каплун
====== Глава 2. Сын капельмейстера ======
Мы вышли из Капеллы и отправились бродить по городу. Но перед этим мне пришлось набросить старый пыльный плащ и шляпу-треуголку, которые Доменико нашёл в сундуке на хорах.
— Это нужно для конспирации, — объяснил он мне. — Не обижайся, но твой костюм и причёска, как бы это сказать… Не совсем «из этой оперы».
Он был прав. Да и никто не будет слушать рассказ о путешествии во времени, сколь бы правдивым он ни был. Шутка ли, ведь в худшем случае меня могли казнить, как колдуна или еретика. Я вынужден был согласиться.
— Вам не кажется подозрительным мой внешний вид? Ведь здесь никто больше так не выглядит.
— Я не удивляюсь. Лет пять назад я пел в Венеции, во дворце Великого дожа. Среди его гостей был купец из твоей страны. Так тот вообще был в шубе и с длинной бородой.
Надо же, остались ещё на Руси нормальные люди (хоть и в восемнадцатом веке), а я раньше думал, что всех до единого «обновил до новой версии» «верховный админ» Пётр Первый, не предоставив беднягам право на выбор.
— Послушайте, синьор Кассини, — наконец собрался я с духом. — Вы очень удивитесь, когда узнаете, что я не только из России, но и, к тому же, из двадцать первого века?
— России… — при этих словах я обнаружил в глазах Доменико какую-то странную искру. — Знаешь, Алессандро, — без намёка на шутку ответил Доменико. — После многих лет пребывания в хоре Капеллы я уже ничему не удивляюсь.
— Но это невозможно с точки зрения науки, — пытался возразить я. — И нарушает свойства пространства и времени.
— Смотря какого пространства и смотря какого времени, — задумчиво ответил певец, но я тогда не уделил должного внимания этим словам, хотя и следовало бы.
— Но уж точно не евклидова, — попробовал пошутить я.
— А теперь я буду серьёзен, — в тёплом голосе Доменико появились ледяные ноты. — Откуда бы ты ни явился, будь осторожен в словах. Особенно здесь, в Капелле. Тебя могут услышать и донести кому следует.
— Я, всё-таки, не такая уж большая шишка, чтобы кому-то до меня было дело, — махнул рукой я. — Да и кому может понадобиться на меня доносить? Этим ребятам, которые вместо приветствия начали с порога меня оскорблять?
— Антонино и Энрико ангелы по сравнению с теми, кто по-настоящему здесь мутит воду. С твоего позволения, я воздержусь от дальнейшего разговора на эту тему.
***
Бродя по городу, я внимательно разглядывал окрестности. Узкие, словно железнодорожные тоннели в метро, римские улочки произвели на меня двойственное впечатление: старинные, живописные дома, как правило, блёклого желтовато-оранжевого или тёмно-рыжего цвета, словно впитавшие в себя лучи палящего южного солнца, контрастировали с мостовой, залитой лужами помоев и заваленной мусором, а где-то под окнами валялись сломанные стулья и табуретки.
Всё это вызвало у меня тоску, напомнив некоторые старинные дворы на Петроградской стороне, где я родился и прожил всё раннее детство, дворы, пронизанные сыростью и погрязшие в помоях. Вдоль улиц росли раскидистые платаны с серебристыми стволами и изящные пальмы, а кое-где возвышались набла-образные и напоминающие треугольники Серпинского кроны массивных хвойных деревьев. Наверное, те самые знаменитые «пинии Рима», подумал я, вспомнив название симфонической поэмы Отторино Респиги.
Несмотря на холодное время года, было относительно тепло, как поздней весной или ранней осенью; город буквально залит солнечным светом, что несколько непривычно для человека, привыкшего к серому, пасмурному небу и частым дождям. Воздух здесь тоже сильно отличался от питерского: он был настолько сухим, что я с непривычки задыхался, сильный ветер поднимал облака пыли. На ветру колыхались наши чёрные плащи, а длинные рыжие волосы Доменико развевались словно алые паруса.
Доменико отлично знал родной город и по пути рассказывал мне о местных достопримечательностях и потаённых уголках города, о которых я даже не слышал ни в одной передаче о путешествиях. И, конечно же, я не запомнил ни одного слова, заслушавшись этим сводящим с ума мягким контральто.
Довольно длительное время я шёл молча, созерцая красоту и безобразие великого города и наслаждаясь голосом своего проводника. Наконец я осмелился спросить:
— Как давно вы занимаетесь музыкой?
— С шести лет. Мой дед, органист, как-то раз взял меня с собой, чтобы я слушал и учился играть, как он. Маэстро Кассини сыграл первый аккорд, а меня вдруг что-то дёрнуло запеть. Мой голос услышал проходивший мимо кардинал Фраголини. Дальнейшая судьба маленького мальчика была решена. Точно так же поступили и с моим лучшим другом Алессандро, бывшим солистом…
Певец на минуту замолчал. В чистых, серо-зеленых глазах промелькнула едва заметная печаль. И ещё что-то, непонятное даже мне.
— Соболезную, — как можно более участливым тоном нарушил тишину я. — Но, простите за нескромный вопрос, почему ваш лучший друг покончил с собой?
— Он не смог смириться с уготованной ему судьбой. Он согласился на операцию лишь ради того, чтобы получить возможность петь в опере. Но увы, его голос оказался непригодным для сложных фиоритурных арий, а природная леность и невнимательность окончательно поставили крест на театральной карьере. Неблагодарный… ему ещё повезло, что по милости отца его приняли в Капеллу, он не осознавал своего счастья, которого оказываются лишены многие. Да, Алессандро. Горькая правда в том, что кастрат обречён либо на успех, либо на провал. Среднего не дано. Нож, который коснулся каждого из «виртуозов», либо делает сильнее, либо убивает.
Страшные слова Доменико, произнесённые спокойным, даже равнодушным тоном, заставили меня вспомнить события десятилетней давности.
Это состояние было ни с чем не сравнить. Выдергивание какого-то дурацкого зуба у доброго стоматолога после этого казалось мне ерундой. Шестнадцать уколов, шестнадцать!
От боли я терял сознание, и перед глазами у меня мелькали то ужасные шприцы, то белые халаты, то Фаринелли в костюме Люка Скайуокера, то молекулы альдегидов и кетонов, то распадающиеся ядра урана, и ещё много непонятного.
После местного наркоза, который решили применить из-за какой-то там непереносимости общего, я перестал чувствовать нижнюю половину тела. Наверное, то же самое испытывают парализованные в результате инсульта люди. Я ничего не чувствовал, медсестра хотела закрыть мне глаза повязкой, как в старые времена завязывали глаза перед казнью. Но я оттолкнул её руку. Настоящие герои смотрят в лицо своему врагу, коим для меня тогда был хирург, пожилой еврей с дергающимся глазом.
Вскоре всё было кончено. В меня влили пузырёк глюкозы и дали таблетку снотворного. Я проснулся на следующий день, к вечеру, и моим единственным желанием было заснуть навсегда. До меня, дурака, наконец, дошло, что со мной сделали… Но было уже поздно.
— Алессандро! — я очнулся от того, что меня назвали по имени.
— Да, — рассеянно произнёс я, до конца ещё не отойдя от внезапного воспоминания.
— Тебе кошмар приснился посреди дня, — покачал головой Доменико. — Но тебе не о чем беспокоиться: твой голос в хорошем состоянии. Благодари Господа за этот дар и обращайся с ним бережно, дабы не уподобиться несчастному Алессандро Прести.
Почти четырёхчасовая прогулка несколько нас измотала, пора бы расходиться по домам. Доменико жил в соседнем квартале, недалеко от Ватикана, вот только куда пойду я?
