Нейромантик - Гибсон Уильям (книга жизни txt) 📗
НАЛЕВО.
Молли недовольно передернула плечами.
– Позволь мне оглядеться, лады?
НАЛЕВО.
– Ну, успокойся. Времени еще навалом.
Молли двинулась по коридору, ведущему от площадки направо.
СТОЙ.
НАЗАД.
ОПАСНО.
Молли заколебалась. Из-за полуоткрытой двери в конце прохода доносился голос, громкий и неразборчивый, похоже, пьяный. Кейс определил язык как французский, но полной уверенности у него не было. Молли сделала шаг, другой, ее рука скользнула под молнию костюма и легла на рукоятку пистолета. Следующий шаг внес ее в поле действия нейропарализатора, в ушах у нее зазвенело – высокая, режущая нота, принятая поначалу Кейсом за звук заработавшего иглострела. Молли подалась вперед, ее ослабевшие мышцы обмякли, ноги подкосились, она упала и ударилась лбом о пол. Перевернулась и замерла, лежа на спине, глаза открыты, но ничего не видят, бездыханная.
– А это еще что? – Снова неразборчивое бормотание. – Карнавальный костюм?
Дрожащая рука забралась за отворот трико Молли, нащупала там иглострел и извлекла его наружу.
– Что ж, почти меня своим визитом, детка. Пошевеливайся.
Молли медленно поднялась на ноги, глаза ее были прикованы к дулу черного автоматического пистолета. Хоть руки человека и тряслись, действовал он вполне уверенно; ствол оружия следовал за горлом Молли, как будто был привязан к нему растяжимой невидимой нитью.
Мужчина был стар, очень высок, и черты его лица напомнили Кейсу девушку, которую он мельком видел в "Vingtieme Siecle". Мужчина был одет в тяжелый темно-бордовый шелковый халат, обшлага широких рукавов и воротник были оторочены кружевами. Одна его нога была босой, на другой – черный вельветовый шлепанец, на носке которого золотом была вышита лисья голова. Мужчина жестом приказал Молли пройти в комнату.
– Медленно, дорогая.
Комната была очень большой, беспорядочно заваленной разноообразнейшими предметами, в большинстве своем Кейсу неизвестными или кажущимися бессмысленными. Он разглядел отливающий серым стальным цветом ящик старомодного монитора "Сони", просторную кровать на медных ножках, покрытую овечьими шкурами, с подушками, такими же, на первый взгляд, как коврики, использующиеся здесь для застилания коридоров. Взгляд Молли метнулся от массивной консоли "Телефункен" к полкам со старинными пластинками, крошащимися от времени и запаянными в прозрачный пластик, от них – к широкому письменному столу с нагромождением электронных плат. Кейс отметил для себя наличие в комнате инфопространственной деки с тродами, но глаза Молли скользнули по ней без особого интереса.
– Если я убью тебя прямо сейчас, – сказал старик, – это будет всего лишь самозащита. – Кейс почувствовал, как Молли напряглась, готовая к прыжку. – Но дело в том, что как раз сегодня вечером я занимаюсь отпущением своих грехов. Как тебя зовут?
– Молли.
– Молли... А меня – Ашпул.
Человек рухнул в огромное мягкое кожаное кресло на квадратных хромированных ножках, будто ноги его подкосились, но дуло пистолета ни на секунду не оставляло Молли. Старик положил иглострел на низкий медный столик, стоявший рядом с креслом, уронив при этом на пол горсть красных прозрачных пилюль. Столик ломился от медикаментов в самых различных упаковках – от пластиковой пленки до бумажных коробочек и стеклянных флаконов – бутылок с алкоголем и мягких пакетиков из тонкого полиэтилена с сыпучим белым порошком. Кейс заметил на столике старинный стеклянный шприц и стальную ложку.
– Как же ты плачешь, Молли? Я вижу, что твои глазки скрыты ото всех. Мне это ужасно любопытно.
Глаза мужчины были обведены красной каймой, лоб блестел от пота. Он был очень бледен. Он болен, решил Кейс. Или сидит на наркотиках.
– Плакать – не в моих привычках.
– Но как ты будешь плакать, если кто-нибудь все-таки заставит тебя?
– Я плююсь, – сказала Молли. – Слезные каналы заведены мне в рот.
– Это означает, что ты уже кое-чему научилась, ты, такая молодая. Одной важной вещи.
Старик положил руку с пистолетом себе на колени и, не глядя и не затрудняя себя выбором, взял со столика одну из дюжины бутылок с разнообразными алкогольными напитками. Отпил прямо из горлышка. Это было бренди. Струйка жидкости вытекла из угла его рта.
– Вот способ сдержать слезы.
Мужчина сделал еще один глоток.
– Сегодня вечером я занят очень важным делом, Молли. Я создал все это, и теперь делаю нечто очень важное. Я умираю.
– Я могу уйти так же, как и пришла, – предложила Молли.
Старик издал хриплый смешок.
– Ты вмешалась в мой обряд самоубийства, а теперь хочешь просто уйти? Ты все больше удивляешь меня. Воровка.
– Дело касается моей задницы, босс, это все, что у меня есть. Я просто хочу уйти отсюда целой и невредимой.
– Ты очень грубая девушка. Самоубийствам в этом доме надлежит происходить с большой помпой, с роскошным антуражем. Именно этим я сейчас и занимаюсь, понимаешь? И, возможно, сегодня вечером я заберу тебя вместе с собой в ад... В стиле египетских фараонов...
Старик снова отпил бренди.
– Подойди ближе.
Его рука с бутылкой дрожала.
– Выпей.
Молли покачала головой.
– Не бойся, не отравлено, – сказал старик, но поставил бутылку на столик. – Присядь. Садись на пол. Поговорим.
– О чем?
Молли опустилась на пол. Кейс почувствовал, как ее бритвы выдвинулись из-под ногтей. Совсем чуть-чуть.
– Обо всем, что придет в голову. В мою голову. Потому что сегодня мой вечер. Машины разбудили меня. Двадцать часов назад. Что– то происходит, сказали они, необходимо мое присутствие. Не ты ли то, что обеспокоило их? Хотя, чтобы справиться с тобой, я им не нужен, нет. Что-то еще... а я спал, слышишь, Молли? Тридцать лет. Тебя еще не было на свете, когда я в последний раз лег в сон. Меня уверяли, что в холоде нет сновидений. И еще мне говорили, что самого холода я не почувствую. Это бред, Молли. Ложь. Конечно, я видел сны. Холод позволял внешнему миру проникать в меня, вот как это было. Внешнему миру. Всему тому мраку, от которого я пытался укрыть нас, для чего и создал все это. Сначала это была капля, всего лишь капля, один гран мрака, холод принес его... За ней последовали другие, и стали наполнять мою голову, подобно тому, как дождь заполняет пустой пруд. Белые лилии. Я помню. Терракотовый пруд, зеркально сверкающие русалки из хрома, лучи закатного солнца блестят сквозь листву сада... Я стар, Молли. Если считать холод, то мне больше двух сотен лет. Холод...
Ствол пистолета неожиданно взметнулся вверх, рука, держащая оружие, затряслась. Мышцы ног Молли были натянуты как струны.
– Вы могли бы сжечь себя заморозкой, – сказала она осторожно.
– Здесь сжечь ничего невозможно, – раздражено ответил старик, опуская пистолет. Его скупые движения были откровенно старческими. Он клевал носом. С усилием он все же заставил себя держать голову прямо. – Ничего не сгорает. Я вспомнил. Машины сказали мне, что наш разум сошел с ума. Очень давно мы выложили за него миллиарды. В то время искусственный разум был еще очень пикантной темой. Я сказал машинам, что сам разберусь с ним. Неудачное время, в самом деле неудачное, потому что Восемь-Жан в Мельбурне и только наша дорогая Три-Джейн заправляет в лавке. Или, возможно, наоборот, очень удачное время. Может, ты знаешь, Молли? – Старик снова вскинул пистолет. – Что-то странное творится сегодня на вилле "Блуждающие огни".
– Босс, – сказала Молли, – вы знаете, что такое Зимнее Безмолвие?
– Имя. Вероятно, могущественного духа. Князя Тьмы, конечно же. В свое время, Молли, я знал немало князей. И не одну княгиню. Королеву Испанскую, например, прямо вот на этой постели... Но затем я начал скитаться. – Мужчина закашлялся, и пока он изгибался в конвульсиях, ствол пистолета дергался в его руках. Кашель был скверным, мокрым. Наконец старик успокоился и сплюнул на ковер рядом со своей босой ногой. – Я отправился в скитания. Через холод. Но очень скоро все это кончится. Я приказал оживить Джейн сразу после того, как проснулся сам. Удивительно – лежать десятилетиями рядом с законно разрешенным количеством своей собственной дочери.
