Мона Лиза Овердрайв - Гибсон Уильям (читать книги онлайн полностью .txt) 📗
– Вот, – говорит она, подходя к девушке, выдавливает дерм из упаковки и налепляет ей на шею.
Крик Черри скользит вниз по шкале громкости, стихает до невнятного бульканья, и она оседает по стене старых книг, но Мона уверена, что с ней все будет в порядке. Однако внизу стрельба – автоматные очереди. Снаружи мимо Молли влетают, с треском отскакивают, рикошетят вокруг стальных балок белые трассирующие пули. А Молли кричит на Джентри, не может ли он включить этот чертов свет?
Это должно означать лампы внизу, потому что здесь, наверху, все залито ярким светом, настолько ярким, что Моне видны маленькие пушистые шарики и разноцветные следы, истекающие из них, если внимательно приглядеться. Трассирующие пули. Вот как зовутся эти шарики, которые светятся и прыгают. Эдди рассказывал ей о таких во Флориде, когда охрана гоняла их с частных пляжей, стреляя из темноты.
– На кой черт там свет? – говорит лицо с маленького экрана. – Ведьма-то слепа...
Мона улыбается ему. Она не думает, что кто-нибудь, кроме нее, его услышал. Какая еще Ведьма?
И вот Джентри и большой Слик начинают, кряхтя, срывать толстые желтые провода со стен, где они были прикреплены серебристой лентой, и втыкать их в металлические ящики. Черри из Кливленда теперь сидит на полу с закрытыми глазами, а Молли, присев на корточки у двери, обеими руками сжимает пушку, а Энджи...
– Успокойся.
Она услышала это слово, сказанное чьим-то голосом, но голос этот не мог принадлежать никому из тех, кто был в комнате. Она подумала, что это, должно быть, Ланетта, только она умела так говорить – сквозь время, сквозь покой.
А Энджи сидит на полу рядом с носилками, ноги согнуты в коленях, как у статуи, руки обнимают тело мертвого парня.
Лампы тускнеют – это Джентри со Сликом нашли наконец свой контакт, а Моне чудится, что она услышала, как лицо на мониторе охнуло. Но сама она уже движется, идет по направлению к Энджи, видя (внезапно и с такой ясностью, что это причиняет боль) тонкую струйку крови, вытекающую из ее левого уха.
Но даже тогда покой не оставляет Мону, хотя она и начинает уже чувствовать жгучие укусы где-то в глубине горла и вспоминает вдруг слова Ла-нетты: “Никогда не смей этим дышать, это проест в тебе дырки”.
А спина у Молли – прямая, руки вытянуты... За дверь и куда-то вниз, и не к этому серому ящику, а к пистолету, этой маленькой штучке – Моне слышно, как она делает “чик-чик-чик”, а потом слышатся три взрыва где-то далеко внизу, – и там, должно быть, сверкают три голубые вспышки. Но руки Моны уже обнимают Энджи, запястья щекочет испачканный кровью мех. Она заглядывает в пустые глаза, где затухает свет. Дальняя дорога, самый далекий путь.
– Эй, – зовет Мона, но никто ее не слышит, только Энджи – но и Энджи уже не слышит, склонив голову на труп в спальном мешке, – эй...
Мона поднимает глаза – как раз вовремя, чтобы ухватить взглядом последнее изображение на экране и увидеть, как оно угасает.
А после этого долго – очень и очень долго – ничто уже не имело значения. Ни беззаботность покоя, ни хрустальный овердрайв, прокручивающий воспоминания на ускоренной передаче – и это вовсе не походило на обычную ломку, скорее это было похоже на чувство, когда все осталось далеко в прошлом – так, наверное, чувствуют себя духи.
Она стояла в дверях между Молли и Сликом и смотрела вниз. В тусклом свечении больших старых ламп было видно, как, подергиваясь, мечется по грязному бетонному полу металлический паук. У паука были большие искривленные ножи, которые щелкали и поскрипывали при каждом его движении, но больше там не двигался никто, а робот все копошился, как сломанная игрушка, туда-сюда перед искореженными останками маленького мостка, по которому когда-то давно она пробиралась вместе с Энджи и Черри.
Черри наконец смогла подняться на ноги – бледная, с обмякшим лицом – и сорвала с шеи дерм.
– 'То д'я расслабл'н' муск'л', – с трудом выдавила она.
И Мона почувствовала себя худо, потому что вдруг поняла, что опять наделала глупостей, думая, что пытается помочь. Но с “магиком” всегда так, и почему она не может перестать принимать его?
“Потому что ты подсела, идиотка”, – услышала она слова Ланетты, но думать об этом ей не хотелось.
И вот они все просто стояли и смотрели вниз на металлического паука, который продолжал метаться по бетонному полу, окончательно разряжая свои батареи. Все, кроме Джентри, который отвинчивал болты, крепившие серый ящик к раме над носилками, переступая своими черными ботинками рядом с красным мехом Энджи.
– Слышите? – сказала Молли. – Это вертолет. Большой вертолет.
Она была последней на канате, если не считать Джентри, который просто сказал, что он не пойдет, что ему плевать, что он остается.
Канат был толстый и грязный, с завязанными на нем узлами, чтобы за них цепляться, – это напомнило Моне что-то из ее далекого-далекого детства. Слик и Молли спустили сначала серый ящик. Они опустили его на платформу, где металлические лестницы остались неповрежденными. Потом Молли ловко, как белка, соскользнула вниз – казалось, она вообще не касается каната-и крепко привязала конец к перилам. Слик спускался медленно, потому что за спиной у него висела Черри, которая была еще слишком расслаблена, чтобы одолеть спуск сама. Мона все еще чувствовала себя виноватой и подумала, не поэтому ли они решили оставить ее наверху.
Впрочем, решение приняла Молли, еще когда стояла у высокого окна, глядя на то, как из длинного черного вертолета выскакивают и рассыпаются по снегу люди.
– Посмотрите-ка, – сказала она. – Они уже знают. Пришли подобрать остатки. Это – “Сенс-нет”. А я сваливаю.
Черри пробормотала, что они тоже уходят, она и Слик. А Слик пожал плечами, потом ухмыльнулся и обнял ее за плечи.
– А что будет со мной?
Молли посмотрела на нее. Или казалось, что посмотрела. Ничего не поймешь с этими зеркалами. На долю секунды над нижней губой показался белый клык. Затем она сказала:
– Мой тебе совет – оставайся. Пусть они разбираются с этим сами. Ты же, в сущности, ни в чем не виновата. Все это была не твоя идея. Думаю, они что-нибудь из тебя сделают. Во всяком случае, попытаются. Да, ты остаешься.
Мона не нашла в этих словах ни крупицы смысла, но сейчас она чувствовала себя совсем дохлой, начиналась ломка, и у нее уже не было сил спорить.
А потом они просто ушли, спустились вниз по канату и исчезли. Вот и все, вот так люди уходят, и ты их никогда больше не увидишь. Мона оглянулась назад в комнату и увидела, что Джентри ходит перед своими книгами, водя пальцем по корешкам, как будто ищет что-то конкретное. Носилки он прикрыл одеялом.
Поэтому она просто ушла, и ей уже никогда не узнать, нашел Джентри ту книгу или нет. Она кое-как сползла по канату, и это было совсем не просто, не так, как у Молли и Слика. Особенно при ее состоянии, потому что Моне казалось, что она вот-вот вырубится, и руки-ноги, похоже, не слишком хорошо ее слушались, и приходилось прилагать неимоверные усилия для того, чтобы заставить их работать, а еще мешали разбухшие нос и горло... Так что того черного она заметила, только когда спустилась.
Черный человек стоял рядом с тем местом, где раньше суетился паук – теперь тот не шевелился.
Когда ее туфли заскрежетали по стальной платформе, черный поднял глаза. И в лице его было что-то настолько печальное, когда он ее увидел... Выражение, мелькнув, пропало, и он стал медленно подниматься вверх по металлическим ступенькам. Когда он подошел ближе, у Моны появилось сомнение, а настоящий ли этот негр негр? Ладно бы цвет кожи – по цвету он определенно был негр, – но что-то скрывалось в форме голого черепа, в чертах угловатого лица, не совсем таких, какие она привыкла видеть у негров. Он был высоким, очень высоким. На нем было длинное черное кожаное пальто – из такой тонкой кожи, что струится, как шелк.
– Здравствуй, мисси, – сказал, оказавшись перед ней, черный человек и двумя пальцами приподнял ее подбородок так, что она теперь смотрела прямо в агатовые с золотыми искорками глаза, каких не бывает на свете. И длинные пальцы у нее на подбородке были такие легкие...
