Нейромантик - Гибсон Уильям (книга жизни txt) 📗
Скорость движения исказила мироощущение Кейса.
Его рот наполнился болезненным привкусом голубого цвета.
Его глаза превратились в трепещущие кристаллы, вибрирующие с частотой, имя которой дождь, а возникающему при этом звуку – шум проходящего поезда. Затем глаза неожиданно пустили гудящий лес побегов, тонких, в волос, стеклянных иголок. Иголки росли, раздваивались, снова росли и снова раздваивались, заполняя своим возрастающим по экспоненте объемом пространство под айсом "Тиссье– Ашпул".
Дно его рта раскололось с легкой приятной болью, и наружу вырвались корни языка, трепещущие, изголодавшиеся по привкусу голубого цвета, желающие напитать кристаллический лес его глаз, лес, который уже уперся в зеленую полусферу крыши, напирал на нее и искривлялся, изгибался, разбегался в стороны, рос долу, поглощая собой вселенную "Т-А", струился вниз к далеким окраинам страны, которая была мозгом корпорации "Тиссье-Ашпул".
Кейс вспомнил старинную притчу о том, как царь кладет на первую клетку шахматной доски одну моменту, на вторую – две, и удваивает количество с каждой следующей клеткой...
Экспонента...
Тьма навалилась на него со всех сторон сгустками гудящей черноты, пытаясь противостоять, сдерживая напор множащихся кристаллических нервов, в которые он почти успел превратиться...
И когда он превратился в ничто, прижатый к сердцу этой тьмы, пришел миг, когда темнее стать уже просто не могло– и тогда что– то разорвалось.
"Куань" выскочил из тусклых облаков. Сознание Кейса, напоминающее сейчас каплю ртути, неслось по дуге под бесконечным полем темных серебристых облаков. Его зрение было сферическим, как будто его сетчатка облегала внутреннюю поверхность шара, внутри которого они были – шара, который вмещал в себя все, и все в нем имело количественное выражение.
Все вещи действительно имели свою меру, каждый предмет и каждое понятие. Кейс знал точное число песчинок в конструкте пляжа (это количество было выражено понятиями математической системы, имеющей место и вне сознания, называющего себя Нейромантиком). Кейс знал, сколько пищевых упаковок содержит контейнер в бункере (четыреста семь). Он знал точное число медных зубчиков на левой половине расстегнутой молнии покрытой коркой высохшей соли кожаной куртки, в которую была одета Линда Ли, занимающаяся сейчас, на закате, сбором плавника на том пляже (двести два).
Выровняв "Куань" над пляжем, Кейс описал им широкий круг, наблюдая при этом за черной акулообразной тварью в небе и глазами Линды тоже – мрачный, бесшумный голодный призрак, скользящий под клубящимися низкими облаками. Девушка, посмотрев вверх, боязливо пригнулась, выронила собранные для костра дрова и побежала. Кейс знал частоту ее пульса, скорость бега, длину шагов, и все это – с точностью, удовлетворяющей любым стандартам в любой системе единиц.
– Однако ты не знаешь ее мыслей, – сказал мальчик, сидящий теперь рядом с ним во внутренностях акулообразного создания. – Даже сам я не знаю, о чем она думает. Ты был не прав, Кейс. Жить здесь значит не больше и не меньше, чем просто жить. Разницы – нет.
Охваченная паникой Линда слепо мечется по пляжу.
– Останови ее, – попросил Кейс, – она может пораниться.
– Я не могу остановить ее, – сказал мальчик с ясными и добрыми глазами. – Это не в моих силах.
– Ты взял себе глаза Ривейры, – сказал Кейс.
Розовые губы чуть раздвинулись, блестящие белые зубы сверкнули в улыбке.
– Но не его безумие. Его глаза мне понравились. – Мальчик пожал плечами. – Мне не требуется маска для того, чтобы разговаривать с тобой. В отличие от моего брата, я сам создаю ту личность, что служит моим посредником для общения.
Кейс широким кругом начал медленный подъем, прочь от пляжа и перепуганной девушки.
– Зачем ты все время подсовываешь ее мне, маленький гаденыш? Опять и опять, черт тебя побери, тычешь меня в нее носом. Это ты убил ее, да? В Тибе.
– Нет, – ответил мальчик.
– Зимнее Безмолвие?
– Нет. Я предвидел близость ее смерти. Прочитал это по узорам, подобным тем, по которым ты, как тебе казалось, был способен читать танец улицы. Такие узоры действительно существуют. Я – особым, определенным образом – достаточно развит, чтобы уметь понимать эти танцы. Много лучше Зимнего Безмолвия. Я видел ее смерть в том, как она хотела тебя, в магнитном коде замка твоей капсулы в "дешевом отеле", в счетах гонконгского портного Жюля Диана. Я видел все это так же ясно, как хирург видит темный силуэт опухоли в теле больного на экране сканера. Когда она отнесла твой "Хитачи" к своему знакомому, чтобы тот разобрался с ним, не имея при этом ни малейшего представления о том, что там содержится, и еще меньше понимая, каким образом она будет продавать эти данные, когда ее самым сильным желанием было, чтобы скорее пришел ты и наказал ее – я вмешался. Мои методы были значительно тоньше методов Зимнего Безмолвия. Я перенес ее сюда. В себя.
– Зачем?
– В надежде на то, что когда-нибудь смогу перенести сюда и тебя и удержать тебя здесь. Но я проиграл.
– И что теперь?
Они приближались к перевернутой вверх ногами облачной стране.
– Не знаю, Кейс. Сегодня вечером сама Матрица задает себе этот вопрос. Потому что ты выиграл. Ты уже выиграл, понимаешь? Ты выиграл в тот момент, когда ушел от нее, тогда, на пляже. Она была моей последней линией обороны. Я скоро умру, в некотором смысле. То же самое произойдет с Зимним Безмолвием. И с Ривейрой, лежащим сейчас за остовом стены в апартаментах моей леди Три-Джейн Мари-Франс, потому что его система nigra-striatalне способна более распознавать нейромедиатор допамин, который мог бы спасти его от стрел Хидео. От Ривейры останутся только вот эти глаза – если я сохраню их.
– Теперь должно быть произнесено слово, правильно? Код. Иначе – как же мы выиграем? Все, что нам достанется, это дырка от бублика.
– Подключись к симстиму.
– А где Котелок? Что ты сделал с Приплюснутым?
– Мечта Мак-Коя Поули сбылась, – ответил мальчик и улыбнулся. – Его мечта сбылась даже в большей степени, чем он того желал. Он отправил тебя сюда, а сам бросился штурмовать систем защиты, равных которым в Матрице нет. Подключайся, Кейс.
Кейс подключился.
И оказался в напряженном теле Молли: ее спина – твердая, как камень, руки – на горле Три-Джейн.
– Смешно получается, – сказала Молли. – Я точно знаю, как ты будешь выглядеть. Я видела это, когда Ашпул проделал то же самое с твоей клонированной сестрой.
Молли держала леди Джейн за горло осторожно, почти нежно. Глаза Три-Джейн были расширены от ужаса и вожделения; она дрожала от страха и желания. Сквозь занавесь парящих в невесомости волос Три– Джейн Кейс увидел собственное лицо, белое как снег, а рядом с собой Малькольма – коричневые руки поддерживают обтянутые кожаной курткой плечи друга из Вавилона, сильное тело распростерто над замысловатыми узорами электронных схем.
– Ты убьешь меня? – пропела Три-Джейн детским голоском. – Да, я вижу, что убьешь.
– Код, – сказала Молли. – Скажи голове код.
Полное отключение – выход из Матрицы.
– Да она сама только этого и хочет, – заорал он. – Эта сучка другого и не желает!
Кейс открыл глаза и встретился взглядом с холодным рубиновым взором платинового терминала, украшенного жемчугом и лазуритом. За головой, в объятиях с Три-Джейн, медленно плавала в воздухе Молли.
– Скажи нам этот чертов код, – сказал Кейс. – Если ты не скажешь, здесь все останется по-прежнему, и что будет с тобой? Свихнешься точно так же, как свихнулся твой старик? Снесешь здесь все под корень и выстроишь заново? Снова воздвигнешь стены, но только они будут толще, значительно толще, и выше... Я не имею ни малейшего понятия о том, что произойдет, если Зимнее Безмолвие победит, но это хоть что-нибудь да изменит!
Кейс весь дрожал, его зубы стучали.
Тело Три-Джейн расслабилось. Молли по-прежнему сжимала изящную шею девушки, темные волосы Три-Джейн свободно плавали в воздухе, словно водоросли.
