Надежда гардемарина - Файнток Дэвид (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений .txt) 📗
– Мистер Таук, суд признает вас виновным в том, что вы принимали участие в нарушении общественного порядка на борту идущего с грузом судна. Суд номинально приговаривает вас к шести месяцам заключения и лишению всех званий и рангов.
Пилот Хейнц перевел дух. Это была самая длинная изо всех речей, которые я когда-либо от него слышал.
– Суд также признает вас виновным в том, что вы ударили офицера, старшего вас по званию, а именно мистера Вышинского, а также мистера Терила, пытаясь помешать выполнению ими долга. Суд приговаривает вас – номинально приговаривает – к повешению за шею до наступления смерти и передает старшине корабельной полиции для исполнения приговора.
Хотя приговор был известен заранее, Алекс сник и опустил голову. Таук не шелохнулся, как будто не слышал.
Уже в кубрике я старался утешить Алекса. Но он все плакал и плакал. Я сжимал его руку, бормотал что-то бессвязное. Вакс какое-то время на нас смотрел, потом хлопнул меня по плечу и знаком велел отойти, после чего сел рядом с Алексом и обнял его своей огромной лапой.
– Уходи, я в порядке. – Алекс попытался стряхнуть руку Вакса.
– Сначала выслушай. – Рука оставалась на месте, – Мой дядя из Шри-Ланки – юрист по уголовным делам.
– Ну и что?
– Однажды он сказал мне, что именно самое трудное в его работе. Ему очень нравились некоторые его клиенты. – Вакс сделал паузу, но Алекс продолжал молчать. – Так вот, самое трудное, по его мнению, помнить, что он защищает преступников, и если не может добиться их освобождения, то это не его вина, а их. Потому что в тюрьму они угодили тоже не по его вине.
– Наверно, можно было его вытащить, – заговорил наконец Алекс.
– Только не на военном флоте, – убежденно заявил Вакс. Он поднял юношу, уложил на спину, и я, в который уже раз, позавидовал его силе. – Читай устав, Алекс. Он написан для того, чтобы поддерживать власть, а не поощрять преступников.
– Но казнить…
– Это решать командиру. Как бы то ни было, Таук – наркоделец. И не вызывает у меня ни малейшей симпатии. А ты что переживаешь?
Мое присутствие больше не требовалось, и я вернулся на свою койку.
– Но его могут повесить! – Алекс подложил руку под голову. – Я знаю, ты хочешь меня утешить, но хорошо понимаешь, что лейтенант Дагалоу сделала бы гораздо больше для его спасения.
– Ничего она не сделала бы. Не смогла бы, – спокойно ответил Вакс. – На корабле, доставляющем груз, действуют законы военного времени. Иначе невозможно было бы поддерживать порядок и гарантировать безопасность тем, кто находится на борту. Случившееся в кубрике три не что иное, как мятеж. Так неужели ты хочешь, чтобы мятежники остались безнаказанными?
– Конечно, нет, – возмущенно выпалил Алекс. – Никто из нас о таком и не думает.
– Таук поднял руку на офицера при исполнении служебного долга – что это, если не бунт? И как только у тебя хватило смелости сочувствовать ему!
Сочувствовать ему? Алекс был не дурак и быстро сообразил, что к чему.
– Я не оправдываю его, но с приговором не могу согласиться. Мы все небезгрешны. Вспомни, как ты вел себя с мистером Сифортом! Прямо-таки достал его.
– Что верно, то верно. Мне бы башку за это оторвать надо, только сейчас до меня дошло.
«Что же, приятно слышать», – подумал я.
– Знаешь, Тауку просто не повезло, – с горечью произнес Алекс.
– Нет, – не выдержал я. – Одно дело возня в кубрике, другое – наркотики да еще попытка ударить офицера. И ты это хорошо знаешь.
– Знаю, – сказал Алекс со вздохом. Он сел на койке. – Да поймите же вы! На следующих заседаниях трибунала мне снова придется через это пройти.
Мы посочувствовали ему, и обстановка разрядилась.
На другой день судебное разбирательство продолжалось. Еше два матроса были приговорены к смерти за то, что подняли руку на офицеров. Остальным были назначены более легкие наказания.
Пилот представил вердикты трибунала командиру Мальстрему. Если в течение тридцати дней командир не смягчает приговор, старшина военной полиции автоматически приводит его в исполнение.
Лишь через несколько дней члены экипажа пришли в себя, хотя горечь совсем не исчезла. Но в общем все улеглось. И мы, и все остальные понимали, что только твердой рукой можно управлять кораблем. Мальстрему предстояло принять трудное и ответственное решение, он нервничал, но виду не подавал. Все волнения позади, и это не могло не принести облегчения. Мальстрем смеялся, шутил с детьми пассажиров, несколько раз усаживал меня ужинать за капитанский столик, хотя по чину ему не полагалось оказывать предпочтение кому-то из офицеров.
Однажды Мальстрем даже пригласил меня поиграть в шахматы. Он знал, что я никогда не бывал в апартаментах командира и буду себя там чувствовать неловко, а потому повел меня в пустующую кают-компанию лейтенантов.
Впервые за многие недели мы разложили доску. Играл я хуже, чем обычно, но не нарочно – просто нервничал. Одно дело играть с лейтенантом, другое – с командиром. Он, видимо, все понимал и старался разговорить меня, чтобы я почувствовал себя раскованнее.
– Вы уже приняли решение о мятежниках, сэр? – Со стороны гардемарина было дерзостью задавать подобные вопросы командиру, однако Мальстрем не только не рассердился, но даже обрадовался возможности снова сблизиться со мной. Видимо, это было ему просто необходимо.
Лицо его потемнело.
– Я не вижу возможности смягчить приговор и при этом поддерживать дисциплину на корабле. – Он вздохнул. – Я не выношу казни. Меня тошнит при одной лишь мысли о ней. Но я не представляю, как облегчить участь этих несчастных, обреченных на смерть.
– У вас есть еще время подумать.
– Да, двадцать пять дней. Посмотрим. – Он перевел разговор на Надежду. Спросил, не раздумал ли я угостить его выпивкой. Я ответил, что не раздумал, хотя понимал, что это маловероятно. Командир на берегу не гуляет с гардемаринами. Хотя бы потому, что у него нет времени.
После того дня не знаю, что произошло, но командир больше не улыбался мне при встрече в обеденном зале, выглядел мрачным и озабоченным. Четыре часа простоял я на вахте вместе с ним и пилотом, и он почти все время молчал. Возможно, никак не мог принять решение о смертной казни осужденным.
Через два дня мы вышли из синтеза для проведения плановой навигационной проверки. Чем длиннее расстояние, пройденное в режиме синтеза, тем больше вероятность навигационной ошибки. Обычно в таких далеких путешествиях, как наше, синтез прерывают дважды или трижды, каждый раз уточняя координаты.
Мы вышли из синтеза, глубоко погрузившись в межзвездное пространство. Дарла и пилот вычислили курс. Их цифры совпадали с вычислениями Вакса, который, находясь на вахте, тоже проводил расчеты для страховки. Но, вместо того чтобы продолжить путь, командир отложил вход в синтез на одну ночь, и мы дрейфовали в космосе.
За ужином в тот вечер я сидел недалеко от командира, нас разделяло всего два столика. Держался он бодро. Я видел, как он дразнил Йоринду Винсент, а та лишь смущенно смеялась, ничего не отвечая.
Я поискал глазами Аманду. Она сидела на другом конце зала за столиком номер семь. С доктором Убуру. Я мысленно умолял ее посмотреть на меня. И мои мольбы, видимо, были услышаны. Она взглянула на меня с милой улыбкой и отвернулась.
Моя рука с поддетым на вилку куском бифштекса застыла на половине пути. Я видел, как командир тянется к стакану с водой. Вдруг он жестом подозвал стюарда, что-то сказал, и тот побежал к столику номер семь. Во мгновение ока доктор Убуру очутилась рядом с командиром и опустилась на колени. Командир скорчился над столом.
Двое матросов, дежуривших на кухне, помогли ему подняться и, поддерживая, повели в коридор. Он с трудом переставлял ноги. Доктор Убуру шла следом. Я смотрел на них, не веря своим глазам.
Старших по званию, которые могли бы остановить меня, не было. Я извинился, покинул столовую и решительно вышел в коридор. Побежал на офицерскую половину, где был лазарет, но там никого не увидел, кроме дежурного медбрата, и поспешил к капитанской каюте.
