Синдром отторжения - Воронков Василий Владимирович (читать книги регистрация .TXT) 📗
В театре мы решили посидеть в забавном, похожем на музей космонавтики кафе, чтобы скоротать время перед началом сеанса. На стенах висели эффектные фотографии космоса, планеты, снятые с орбиты, яркие созвездия, как в карманной голограмме Лиды. В середине зала, на кубическом постаменте, лежал обломок метеорита – из никеля и железа, – похожий на маленький, изъеденный кавернами астероид, который, вопреки обычным распорядкам музеев, можно было трогать руками. Прежде чем сесть, Лида мягко положила на него ладонь – как бы слушая пульс, – и улыбнулась. Я заказал фирменные коктейли – со вкусом гвоздики и рома.
– Здесь забавно.
Лида пригубила коктейль и осмотрелась по сторонам.
В кафе были заняты почти все столики, но посетители говорили тихо, соблюдая негласные правила приличия. Возникало ощущение, что мы и правда сидим в музее – рядом с никелевым метеоритом и портретами планет.
Лида задумалась.
– Интересно, – сказала она, – а это настоящие фотографии?
– Думаю, нет. – Я задержал взгляд на широкоформатном снимке Земли, тонущей в темноте. – Слишком уж…
– Удачно получились? Да, возможно. Такие ракурсы и освещение. Хотя, может, просто обработаны.
– Может, – согласился я.
– И кстати, – Лида привстала из-за стола, пытаясь рассмотреть фотографии у дальней стены, – я что-то не вижу Венеры. Неужели убрали?
– Да ладно! – Я завертел головой. – Может, где-то еще висит?
– Нет.
– Странно. Вроде конфликт исчерпан. С чего им убирать снимки. Да и вообще…
– Это так пишут, что исчерпан. Как он исчерпан? Понятно, что они хотят суверенитет. Кому охота быть сырьевым придатком? С их-то экономикой сейчас. Лет через сто Земля станет третьим миром по сравнению с Венерой.
– Ты сгущаешь краски.
– Почему сгущаю? Я серьезно. Исчерпан? Нет. Конфликт будет исчерпан, когда Венера получит суверенитет.
– Не знаю. Мало ли чего они там хотят. Да и что будет-то на самом деле? Первая космическая война? Ты же сама писала…
– А жизнь часто похожа на скверную фантастику. Да и вообще зачастую обладает весьма странным чувством юмора.
– Чувством юмора? – не понял я.
– Ага, – ответила Лида, помешивая соломинкой коктейль, в котором плавали мелкие кубики льда. – Она ждет подходящего случая. В каком году у нас выпуск?
Мой коктейль из ромашки стал вдруг отдавать полынной горечью.
– Впрочем, я и правда стараюсь об этом не думать, – примирительно сказала Лида. – Подумаешь, какие-то фотографии.
– Но если они действительно убрали Венеру, – задумчиво произнес я, – то, что повесили взамен?
– Фотографии черного беззвездного космоса, – усмехнулась Лида.
– Пустоты?
– Ага, это было бы уместно.
Кубики льда вновь закружились в ее бокале.
Мы замолчали. В кафе стало шумно – люди за столами разговаривали громче, позвякивали бокалы, скрипели стулья.
Близилось начало сеанса.
– Надо бы нам для разнообразия походить по каким-нибудь другим местам, – предложил я, – без космоса. А то они постоянно напоминают… о том, о чем ты предпочитаешь не думать.
– Но я люблю звезды, – сказала Лида.
– Я тоже, – сказал я.
Лида подняла бокал.
– А еще я всегда так пьянею от рома.
Я улыбнулся. Мы смотрели друг другу в глаза, не говоря ни слова. Ее надоедливая сумочка свешивалась со спинки кресла – оставленная, ненужная, – а рука с тонким серебристым колечком лежала на столе. Я вздохнул и, отодвинув в сторону стоящий на пути бокал – уже наполовину пустой, с тающими кубиками льда, – потянулся к ней.
– А мы не опоздаем? – спросила Лида, убирая руку.
Мы не опоздали.
Большинство мест в огромном зале были заняты, и нам пришлось протискиваться между рядами, заставляя вставать устроившихся зрителей. Мы сели. Приглушили свет, и наши комфортные ложа – высокие, с вытянутыми подголовниками, как у кресел операторов нейроинтерфейса – плавно откинулись назад.
Мы лежали рядом. Лида беспокойно теребила лямку сумочки и хмурилась, глядя в черный купол над нами – невероятный экран в сотни метров шириной.
– Все в порядке? – прошептал я.
Лида быстро взглянула на меня и отвернулась.
– Я и не думала, что он такой большой, – сказала она.
– Именно так, как я себе и представлял, – сказал я, хотя пустой погасший купол тоже вселял в меня необъяснимый страх.
Послышался мелодичный голос ведущего – хорошо поставленный и ровный. Было трудно поверить, что это говорит живой человек. Нас приветствовали и просили подождать – через несколько секунд должен был начаться рассвет.
– Рассвет? – удивилась Лида.
Наконец зеленые таблички над дверями погасли, шепот в зале затих, перестали поскрипывать кресла.
Мелодичный голос напевно произнес:
– Проходят неуловимые мгновения, и на востоке, там, где еще совсем недавно сгущалась тьма…
Голос потонул, поблек в свете. Экран залило неестественное белое сияние, похожее на вспышку при химической реакции взрывоопасных веществ, и прямо над головами, из пустоты, выплыло багровое, как сгусток плазмы, Солнце, повиснув в воздухе, точно шаровая молния размером с дом.
Я невольно прикрыл глаза.
Кошмарное Солнце всходило, взлетало к вершине купола, оставляя после себя тонкий, поблескивающий искорками шлейф – как хвост от горящей кометы.
– Что за ерунда? – прошипела Лида.
Полимерный купол неба медленно заливал оранжевый свет, сгущаясь у горизонта – там, где стены сходились с потолком.
– В полдень… – прозвучал музыкальный голос.
Солнце пролетело сквозь рдеющие потолочные своды, и закатные краски, игравшие на куполе, потускнели. Купол принял голубоватый оттенок, изображая оглушительно пустое дневное небо – без облаков, без Солнца, но странно светящееся изнутри.
– Близится ве… – продолжал электронный ведущий.
Небо тускнело – кто-то осторожно снижал яркость экрана, давая отдохнуть глазам. Но потом у подразумеваемого горизонта вспыхнуло багровое зарево, и голографическое Солнце – уже не такое яркое, выгоревшее за стремительный день – вновь возникло из пустоты у нас над головами.
– Голографический проектор, конечно, впечатляет, – шепнула мне Лида, – но зачем все это нужно?
– Детям, наверное, нравится, – предположил я.
– Ага. Если человеку, всю жизнь просидевшему в подземелье, рассказать о смене суток, то он наверняка представил бы такую же ерунду.
Между тем наступила ночь. Купол над нами погас, истлело призрачное Солнце, и заведенный голос завел скучноватую речь о звездах, забавно растягивая слова.
– Это шоу длится уже сколько? Минут десять? – спросила Лида. – Нам пока что не показали ни одной звезды.
– Интригуют, – сказал я.
– Ага. Или проектор сломался.
Темнота, которая поначалу, после ослепительного рассвета и заката, давала приятный отдых глазам, угнетала. Было похоже, что мы просто сидим в огромном зале, где выключили свет, и слушаем утомительную запись чьей-то пафосной речи, доносившейся с разных сторон из спрятанных в стену динамиков.
Но потом появилась звезда.
Вернее, это был Марс – каким его иногда видно по ночам с Земли. Маленькая искорка вспыхнула над нами, и под аккомпанемент мелодичного голоса поплыла, подобно светлячку, в густой темноте.
– Одна, – прошептала, едва сдерживая смех, Лида.
Заиграла музыка – впервые с начала представления. Правда, тихие струнные переливы, скорее, подошли бы фильму о несчастной любви, чем сумрачной бессветной ночи, которую старательно воссоздавал проектор.
Появилась еще одна звезда – точнее, Венера (о чем не преминул сообщить незримый ведущий), – и две мерцающие песчинки завертелись над нами, как в водовороте, красиво взлетая ввысь.
– Две, – шепнула Лида.
Загорелись другие звезды – не такие яркие, тающие в искусственной ночи. Плавная электронная музыка зазвучала совсем жалобно и тоскливо, а причудливый танец тусклых искорок под черным куполом напоминал все, что угодно, но только не движение звезд, как пытался уверить нас ведущий.
