Пути Господни (СИ) - Шабельник Руслан (читать книги .txt) 📗
- Что за хрень?
Вслед за всеми, обернулся и Левицкий, широкий проход, ведущий в отсек, перегораживала ребристая металлическая стена. Откуда она взялась?
Данкан и не подозревал, что проход имеет дверь.
Не давая опомниться, раздался шипящий звук. Запахло чесноком и чем-то еще, чем-то цветочным.
- Что за хрень? – Линкольн не растерялся и в этот раз.
Левицкий сделал вдох, словно шило пронзило мозг. В голове помутилось, перед глазами поплыли разноцветные, на редкость красивые круги.
- Что за…
Родив неимоверный грохот, Черчь свалился с табуретов.
***
Списано:
Круп 1 т
Вода – 200 л
Мясо (в т.ч. птицы) – 100 кг
Естественная убыль 0,2% (в пределах нормы).
Хорунди было страшно.
Хорунди дрожал.
Еще и эта пыль.
Проклятая, всепроникающая пыль.
Вот где она пряталась.
За портьерой!
Когда Хорунди выберется, он даст ей бой!
Если выберется…
- Соглядатаи докладывают, последние месяцы в среде рабов ходят разговоры… волнения…
- Я помню, ты уже говорил.
- Причем это касается не только бараков, но и домашних слуг… особенно домашних. Я предупреждал – эти их, так называемые, собрания давно следовало разогнать. Тоже мне – все существа братья. Спалим парочку недовольных, и братские чувства мигом улетучатся.
Хорунди не было видно, но, кажется, Хозяин Гопко пожал плечами. Он всегда пожимал плечами. Хорунди нравилось.
Хорунди долго тренировался, пока не научился повторять жест Хозяина.
Хорунди гордился этим.
- Люди должны во что-то верить.
- Эта вера бессмысленна, глупа… нерациональна…
Собеседником Хозяина Гопко, был Хозяин Внутренней Службы. Маленький, с бегающими глазками, страшный Хозяин Каплан.
Дыхание, собственное дыхание Хорунди показалось слишком громким.
Еще и пыль…
В ужасе он зажал рот руками.
Сердце, проклятое, обычно неслышное сердце застучало, едва не заглушая голоса Хозяев. Если бы Хорунди мог зажать и его.
- Этой вере сотни лет. Эта вера наших предков. Слишком мало прошло времени. Дай срок и она выветрится из умов людей.
- Как бы не стало поздно.
- Ты не хуже меня понимаешь, если запретим – они уйдут в подполье, заброшенные сектора. Попробуй, выуди их оттуда. Так можем хоть как-то контролировать.
- Контролировать! Они разработали систему паролей, каждый раз меняют место собрания. Допускают только проверенных людей. Чует мой нос – что-то затевается.
- Твой нос должен не чувствовать, а – знать. Для этого ты сидишь на своем месте.
- Узнаю, узнаю, обязательно узнаю… как бы поздно не было.
Нет, Хорунди не подслушивал… то есть… подслушивал, но не собирался подслушивать.
Он вытирал пыль в кабинете Хозяина.
О-о-о, проклятую, вездесущую, ненавистную пыль!
Он как раз забрался за портьеру.
Нашел рассадник!
О-о-о, как он радовался.
В кабинет вошли Хозяин Гопко и Хозяин Каплан.
Хорунди не прятался.
Он сразу не вылез.
А потом… потом сделалось страшно.
Если бы не Хозяин Каплан.
Хорунди боялся Хозяина Каплана, почти, как… Хозяйку Марту… нет, Хозяйку Марту Хорунди боялся больше.
- Даже, если они что-то и замышляют. У нас – оружие, управление системами жизнеобеспечения – сила.
- На стороне церковников тоже была сила, и армия, и столетний опыт.
Хозяин Юрий замолчал.
Сердце, проклятое сердце колотилось в грудной клетке.
Только бы не услышали, не заглянули…
- Из рубки докладывают прямо по курсу – планета. Судя по всему – обитаемая. Что ж, давай проведем рейд, по баракам и по каютам – большой рейд. Бери всех, кого посчитаешь нужным. Недовольных, инакомыслящих, просто подозрительных.
А я велю приготовиться десантной команде. После рейда пополним запасы рабов.
***
Учитель не дремлет – все видит.
Из сборника «Устное народное творчество»
Триумф!
Какой триумф!
Он не только молод, красив, силен, умен, но еще и талантлив.
И все это – Юра, ее Юра!
Вокруг хлопали и что-то кричали люди, а Марта стояла, словно оглушенная. Пленница собственных чувств. Парализованная счастьем, переполнявшим ее, радостью, за предмет обожания. Гордостью за собственный выбор.
Она стояла и улыбалась даже когда служители Армии Веры, немилосердно потчуя толпу дубинками, наконец-то пробились к помосту.
Она радовалась, когда рослые парни полезли на него, окружая выступающих.
Она улыбалась, когда, сбитая сильным ударом, упала женщина-поэт.
Испытывала чувство гордости, когда от следующего удара отлетел бородатый победитель.
Третий удар был нацелен на Юру.
Ее Юру!
- Не-е-ет!!
Мир снова наполнился звуками. Среди звуков преобладали крики. Крик возмущения Марты, каплей в стакане, потонул в них.
Мир наполнился движением. Толчками, давкой. Слабое трепыхание девушки не могло изменить мир.
Что должно – случиться.
Что случиться – должно.
Слово произнесено. Рука занесена. Жребий брошен.
Первый удар Юра отбил. Привычным, отработанным во многих схватках движением.
Второй…
Подоспела пара армейцев с тыла.
Марта кричала, срывая девичье горло.
Сама тыкала кулаками, отчаянно пытаясь предупредить… протиснуться… защитить…
Две дубинки были одновременно занесены.
И так же, словно единое целое, опустились на затылок юноши.
Юра упал.
Тело поэта скрыла груда широких спин солдат.
- Нет! Нет! Нет! Юра!!
Равнодушная к чувствам, глухая к призывам, чувствительная к страху толпа несла ее прочь.
Творя добро.
Спасая.
Помимо собственной воли.
- Пустите, пустите, вы, трусы!
И воли спасаемого.
- Они же…
Взгляд девушки, один из последних взглядов, ибо ее часть толпы добралась почти до выхода с Майдана, упал на возвышение, под люком, туда, где умостились безжалостные вершители.
Великий Пастырь.
После стихов Юрия, он был белый, как мел.
Краски жизни вернулись на маленькое лицо.
Более того.
Великий Пастырь, он… улыбался!
***
- Я, когда вырасту, тоже героем стану! Навроде Александра!
- Ты сначала вырасти.
- Еретиков бить буду. Р-раз, и в Утилизатор! Всех победю!
- Коз в носу победи.
Отзвуки утренней сирены еще бродили извилистыми переходами Ковчега, а они уже сидели на заборе.
Заборе, ограждающем Майдан.
Святая стража праздника Вознесения.
Ровно в этот день, сто с чем-то лет назад, Учитель покинул Ковчег и вознесся к звездам.
Впрочем им, натирающим до зеркального блеска прутья решетки, было плевать на далекое вознесение и мифического Учителя.
На что не было плевать, так это на широкие столы Пищевиков, на цветастые палатки цеха Обслуги, и, уж конечно, на замысловатые, пока малопонятные конструкции, сложенные у дальней стены Майдана.
- В прошлом году пряники были, с начинкой! – закатил мечтательные глаза к потолку Сашка Гайдуковский.
- Ага, малиновой.
- И вишневой.
- Объедение!
Компания принялась дружно и шумно сглатывать выступившую слюну.
- Подумаешь, а мой папка на прошлой неделе приносил пряники, тоже с начинкой. Он у меня – техник, - сглатывая, как все, Андрей Гопко умудрялся еще и говорить.
- А мне больше леденцы на палочке нравятся, - вздохнул Кэнон.
- И мне!
- И мне!
- А еще сладкая вата.
- И эти, как их – пончики.
- И слойки.
- И пирожные.
- С кремом!
- Со взбитыми сливками!
- Сгущенкой!
- А сверху, чтоб глазурь!
- И все это – сахарной пудрой!
- Объедение!
Слюна едва не капала из детских ртов.
- А мой папка на прошлой неделе леденец приносил! Я когда вырасту, техником стану, каждый день буду по леденцу. Вместо завтрака, обеда и ужина!
