Вторжение - Мэй Джулиан (бесплатная библиотека электронных книг TXT) 📗

Если глянуть вниз на защитную лесополосу, что тянется вдоль оледеневшего Норкового ручья, то пейзаж еще больше напомнит Новую Англию, какой она сохранилась в памяти с детства, с сороковых годов двадцатого века. Под высокими тсугами и березами снега по колено — лежит ровным, мраморным слоем. Хорошо, что я догадался взять надувные снегоступы — тотчас вытащил из кармана, обулся и заскользил к тропинке, вьющейся параллельно уснувшему Коннектикуту.

Река скована толстым ледяным покровом. Да, зимы нынче не в пример холоднее, чем во времена моей юности, зато не столь живописны. Благодаря метели снежный покров Коннектикута снова был без единого изъяна — ни тебе лыжни, ни полозьев аэросаней, ни следов глупых зайцев, перебирающихся на другой берег, видимо, в расчете на то, что климат Вермонта окажется не таким суровым. Я протопал на север километра два с половиной, миновал мост, ведущий к улице Уилока, клуб любителей каноэ и наконец добрался до внушительного лесного заповедника, где белые сосны на восемьдесят метров уходят в небо, а густые таинственные заросли кустов являются излюбленным пристанищем стрижей и ореховок. Ноздри мои вбирали аромат хвойной смолы. Как часто бывает, он всколыхнул память лучше, чем если б я стал напрягать ее волевым усилием.

Я не был в этом лесу уже лет тридцать, но помнил, что здесь когда-то любили гулять мальчики.

Совсем рядом, в нескольких кварталах отсюда, находятся биомедицинский центр Гилмана, метапсихический институт и больница. Марк, еще студентом проявлявший задатки Великого Магистра, принудительно сгонял весь младший медицинский персонал в палату интенсивной терапии, а сам тем временем прятал Джека в специально сконструированный рюкзак и уносил с собой. Любимый младший брат был неизлечимо болен: рак медленно пожирал его тело, однако совсем не затронул уникальный мозг. Несколько украденных у вечности мгновений они проводили среди сосен, в слиянии братских умов. Разговаривали, шутили, спорили. Именно тогда зародилось меж ними соперничество, приведшее к разрушению тысяч обитаемых планет, поставившее под угрозу не только эволюцию человеческого ума, но и судьбы пяти экзотических рас, благосклонно принявших Землю в миролюбивое Галактическое Содружество…

Идя по берегу, простым взглядом и не различишь, где кончается гранитная набережная и начинается замерзшая река: стык запорошен снегом. Молекулы воды подмывают прочность камня, хотя внешне это и не заметно. Я, конечно, могу включить глубинное зрение и найти границу, равно как и проникнуть под толщу льда, чтобы увидеть струящуюся под ним черную воду. Но ум не позволяет мне разглядеть движение ледяных молекул самого льда, или вибрацию кристаллов в гранитных плитах, или внутриатомные пляски частиц материи и энергии, из которых соткана реальность льда и гранита. Несмотря на обширные познания в области абстрактных наук, видение мое все же остается ограниченным.

Что уж говорить о постижении общей модели Вселенной! Со всех сторон мы скованы различными ограничениями и тем не менее свободны. Мы не в силах объять взглядом мир во всем его единстве, хотя и знаем, что оно существует. Мы вынуждены проживать каждое событие, проносящееся сквозь пространство и время, и наши действия не менее стихийны, хаотичны, чем броуновское движение молекул в многократно увеличенной капле воды.

И все же капли сливаются в единый поток, несущий их в море, где каждая в отдельности (не говоря уже о молекулах) зрительно теряется в естественном водовороте. Море не только живет своей обособленной жизнью, но и порождает другие, более совершенные формы жизни, что недоступно единичным молекулам. Потом солнце притягивает их к себе, молекулы конденсируются в новые капли, или снежные хлопья, и падают, и поддерживают жизнь на земле, пока не придет пора стечь в море и начать новый цикл, вечно повторяющийся со времени зарождения жизни. Ни одна молекула не избежит своей судьбы, своей роли в огромной, всеобъемлющей схеме. Можно сколько угодно сомневаться в существовании этой схемы, ведь она не видима невооруженным глазом, но временами, обычно по прошествии большого срока, нам открывается истина: наше движение, наша жизнь в общем-то не были бессмысленны. Те, кто не сподобился приобщиться к космическому разуму (в их числе ваш покорный слуга), находят радость в удовлетворении своих непритязательных инстинктов, но в душе и они сознают, подобно Эйнштейну, чья правота подтвердилась по большому, если не по малому счету, что мироздание — не просто игра случая, а стройный и обдуманный порядок.

Великий мороз превращает аморфную каплю в совершенный ледяной кристалл. Сумею ли я придать своим воспоминаниям такую же стройную упорядоченность, наполнить железной логикой запутанную историю семейства Ремилардов? Мне внушили, что сумею, но мой будущий читатель может с этим не согласиться. C'est bien зa note 11.

Хроника начнется в Нью-Гемпшире, а закончится в межзвездном пространстве. Ее временной охват поневоле совпадет с протяженностью моей жизни, хотя я буду учитывать разные точки зрения, и не только человеческие. Моя роль в разыгравшейся драме настолько незаметна, что историки Содружества поминают обо мне в лучшем случае сносками нелицеприятного свойства. И все же мы с Доном братья-близнецы, его жена, дети — близкие мне люди. Я был рядом с Дени во время Вторжения и воочию наблюдал бесславный конец Виктора и Сыновей Земли. Я посвящен во все тайны династии Ремилардов, открывшей человечеству новый менталитет. Мне известна вся подноготная того, как Поль «продал» Нью-Гемпшир, человеческую столицу Содружества. Я стал свидетелем личной трагедии Терезы и знаю, какие бесы вселились в Мадлен. Я поведаю вам историю Алмазной Маски, ибо ее судьба неразрывно связана с моей семьей. А мучительные искания Марка, приведшие его к Метапсихическому Мятежу, пройдут красной нитью через эти мемуары и станут их кульминацией.

Но моим главным героем будет Джон Ремилард, которого я любя называл малютка Жан, а Содружество дало ему прозвище Джека Бестелесного. Он родился уже после Вторжения, однако жизнь его предопределена битвами и победами тех, кому я посвящаю свою книгу, первых людей, достигших сверхчеловеческой силы ума. Именно Джеку суждено было возглавить эту плеяду. Он положил начало страшному и удивительному ходу человеческой эволюции. И мы с ужасом увидели в нем то, чем станем в будущем.

Saint Jean le Dйsincarnй, priez pour nous note 12. Но молю тебя, не дай нам последовать примеру твоему хотя бы еще миллион лет!

2

Наблюдательное судно «Хасти» (Симб. 16-10110)

9 августа 1945 года

— Смотрите! — воскликнул Адаластам Зих. — Смотрите, что они опять натворили!

В момент ужасающего взрыва его личный монитор вышел из строя, но Адаластам немедленно переключил изображение на большой настенный экран. Дежурные симбиари увидели огромное грибовидное облако, несущее смерть. Взрывная волна в мгновение ока смела живописную гавань.

— О горе! О злосчастный день! — запричитал старый Ларихам Ашасси.

Зеленая слизь стала сочиться из многочисленных пор на его лице и на вытянутых ладонях. Будучи старейшиной племени, Ларихам считал своим долгом выразить скорбь и гнев всех симбиари при виде катастрофы и ее последствий. На его телепатический призыв сбежались наблюдатели с других планет.

Маленькие полтроянцы Рими и Пилти, едва начавшие расшифровывать записи электромагнитных колебаний, выскочили из соседней лаборатории; за ними протопал гигант Дока-Элу, член Высшего Совета и обозреватель психологических и социальных тенденций с планеты Крондак. Кошмар, происходящий на экране, так приковал общее внимание, что ни один из наблюдателей вовремя не подумал о том, чтобы не допустить в кабину слежения чрезмерно впечатлительного Нап-Нап-Нанла с планеты Гии. Огромные желтые глаза гуманоида закатились под череп, и все помещение наполнил жуткий вой, сродни предсмертному. Нап-Нап-Нанл вопил в пронзительной прогрессии децибелов, утратив способность соображать и готовый от шока рассыпаться на куски. Дока-Элу, мобилизовав свой психокинез, подхватил гии и мягко перенес на палубу, где тот распластался беспорядочной грудой проводов и перьев, нескладных конечностей и бледных гениталий. Видя, что ум сверхчувствительного коллеги обрел надежное утешение в Единстве, остальные перестали обращать на него внимание.