Сироты небесные - Лазарчук Андрей Геннадьевич (читать книги онлайн без сокращений .txt) 📗
"Хун" означало "учитель".
Артурчик не стал спрашивать, почему учитель живёт здесь, в запрещённом районе. Просто пошёл, и всё.
Спартак уже лежал на доске, и бородатый учитель разглядывал его ногу. Потом коротко велел Стрельнутому:
– Луб.
Стрельнутый бегом побежал исполнять приказ. Наверное, где-то лежал свёрнутый сырой луб – мягкая кора специального лубного дерева. Пока она сырая, из неё можно лепить всё на свете. Потом дать подсохнуть – и получится вещь костяной твёрдости, но гораздо легче. В общем, ничем не хуже пластмасс, которые делаются в Верхнем. Жалко только, что лубные деревья в окрестностях города очень редки, и надо на козла х ехать день, а то и два…
А пока учитель, кивнув, пригласил остальных подойти поближе.
– Земной. Кровь слабый. Кость сильный, голова сильный, кровь слабый. Всегда. Надо добавлять кровь Ыеттёю, тогда хорошо.
– Вы можете говорить на своём языке, почтенный Хаззарим-хун, – сказал Артур на ыеттёю. – Мы понимаем и говорим сами.
– Это приятно, – кивнул Хаззарим-хун. – Располагайтесь пока в моём скромном жилище. Угостить я вас смогу потом, когда окажу помощь этому юному мужчине. Что происходит в городе, вы можете мне рассказать?
– Вы не обидитесь?
Хаззарим-хун рассмеялся.
– Нет, – сказал он. – Вы не знаете таких слов, чтобы меня обидеть.
– Только что подожгли больницу, – сказал Артур.
– Или взорвали, – поправила Лизка.
– Или взорвали, – согласился Артур. – Больницу. Понимаете?
– Да, – сказал Хаззарим-хун. – Понимаю. Мы дичаем не просто стремительно, а ещё и с азартом. Не знаю, друзья, как – но с этим придётся жить всем нам. Всем нам.
– Наши этого не простят, – сказала Лизка.
– Думаю, да, – согласился Хаззарим-хун, снимая со Спартака последние повязки. Понюхал их и сокрушённо покачал головой. – И те, кто всё это раздул, очень рассчитывают именно на непрощение. Тогда у них будет неиссякаемый повод для ненависти. Юная женщина, дай мне, пожалуйста, вон ту корзину.
Лизка принесла корзину. Хаззарим-хун вынул красный глиняный горшочек, снял с него пергамент, почерпнул лопаткой и стал втирать в ногу, прямо в раны, студенистую белесоватую мазь.
– Хорошо, что юный мужчина без сознания. Иначе ему было бы очень тяжело сейчас. Это растёртые желудки шмааха…
Шмаах, а по-русски донный хватальщик – тварь не очень крупная, но нападающая на всё. Скажем, обхватывает ногу неосторожного рыбака тонкими, но твёрдыми щупальцами и пытается накинуть на человека свой вывернутый желудок. Он не понимает, что попался сам – потому что очень вкусен. Но в тех местах, где желудок елозил по коже, остаются ожоги.
– …Мазь растворит мёртвые ткани, – объяснял Хаззарим-хун. – Организму будет легче бороться с заразой.
– Вы доктор? – спросила Лизка. – Я думала, вы учитель.
– Я был учителем докторов, – сказал Хаззарим-хун. – Но это было давно.
– Скажите, – чувствуя, что голос дрожит, сказал Артур, – а вы не умеете лечить тех, кого пометили подземные духи?
Хаззарим-хун перестал втирать мазь и пристально посмотрел на Артура.
– Мы поговорим на эту тему потом, юный мужчина.
– Х-хорошо… – Артурчик ощутил неловкость, будто сморозил что-то постыдное.
Прибежал Стрельнутый, принёс кусок луба, с которого всё ещё капала кислая вода.
– Готово, учитель!
– Молодец. Выкраивай пока – среднюю, с захватом стопы.
– Понял. Так, Артур мелковат… Тушхаз, ложись. Снимай штаны.
Тушхаз снял штаны (Лизка то ли смущенно, то ли возмущенно отвернулась), лег на пузо. Похоже, он знал, что делать. Интересно, чем они тут занимались? – подумал Артур.
Стала слышна стрельба. Артурчик подошёл к окну, выглянул. Но отсюда был виден только старый безлюдный район. Если совсем высунуться – то в поле зрения попадали клубы дыма, сухого, бело-серого.
– Это столкновение было неизбежным, – сказал Хаззарим-хун. – Хорошо, что вы отважились постоять за себя.
– Не понимаю, – сказал Артур. – Почему не жить так, как раньше?
– Никогда ничего не бывает так, как раньше. Всё изменяется. Каждый раз нужно находить новые способы жить. Иногда люди не успевают. Иногда просто устают. Иногда специально делают хуже.
– Зачем?
– Чтобы подтолкнуть изменения.
– Но это нечестно.
– Да. Но тех, кто это делает, вопрос чести не волнует. Юная женщина, дай мне, пожалуйста, вон ту другую корзину.
В другой корзине были чистые тряпицы для повязок. Хаззарим-хун аккуратно обложил ногу Спартака тряпичными подушечками, потом обмотал широким бинтом.
– Давай, Зим-та, – сказал он, и Артурчик вспомнил, что имя Стрельнутого – Зимрешт, дома и ласково – Зим. А Та – это "старший сын", если дословно, а по сути – «наследник». Вот уже несколько дней он взрослый…
Неся на руках (разведённых так широко, что казалось: это удачливый рыбак хвастается небывалым уловом) выкроенную из луба заготовку, подошёл Стрельнутый, одним очень ловким движением уронил её на тряпичную ногу Спартака и стал ладонями её быстро-быстро оглаживать; ладони тут же побелели и залоснились. Буквально через минуту Спартак от поясницы до кончиков пальцев на ноге был облит блестящим панцирем. Потом Зим загнул верхний край панциря – для ремня, догадался Артурчик, чтоб держался, – и маленькими кривыми ножницами обрезал лишнее на стопе. Хаззарим-хун осмотрел дело его рук и удовлетворённо кивнул.
– Ждать недолго, – сказал он.
Это и так было понятно: минут через десять луб схватится, а через полчаса затвердеет. Правда, настоящую силу наберёт дня через два, но ведь это повязка на ногу, а не лёгкая лодка…
– Прошу вас, учитель, – с полупоклоном Тушхаз (уже натянувший штаны) преподнёс ему глиняный флакон, из которого поднималась струйка сизого дыма. Хаззарим-хун наклонился над флаконом, зажал ноздрю и втянул дым. Потом заткнул флакон пробкой и не глядя вернул Тушхазу.
– Нельзя лечить то, что не болезнь, молодой мужчина, – сказал Хаззарим-хун медленно. – Нельзя поднять дым и допрыгнуть до Рока. То, что ты называешь горными духами, – вовсе не горные и вовсе не духи. Когда-то на их месте были люди, совершившие преступления. Их наказывали на срок, а потом отпускали. Но с тех пор, как исчезли звёзды, об этом забыли почти все. Говорили, что среди горных духов остаются люди, которых не успели вернуть. Но я так не думаю. Иначе старый Имжкур не сидел бы сейчас в мокром лесу, торгуя болотным железом.
– Не понимаю, учитель, – сказал Артурчик.
– Старый Имжкур был тюремщик-освободитель, – терпеливо пояснил Хаззарим-хун, и всё ещё сильнее запуталось. – Тех, кто был наказан, он снова превращал в людей. К нему приходили, и он шёл, находил и освобождал того, кому вышел срок или же кому этот срок откупили или убавили. Когда исчезли звёзды и все всё забыли, он последний был тем, кто продолжал уметь делать это. Он мог бы стать самым богатым, но он был другой. Он делал это потому, что умел только он один. Несколько лет, потом всё реже и реже. Потом стало некого освобождать. В земле остались собаки – и, может быть, те, кто всё забыл…
– Так это всё – специально?.. – страшно спросил Артурчик, и Хаззарим-хун молча кивнул.
– Летят… – вдруг сказала Лизка.
Стрельнутый, Ухзай и Тушхаз медленно поднялись на ноги, глядя в потолок. А Хаззарим-хун повернулся к окну. Наконец и Артурчик почувствовал, что под ногами дрожит пол, а с потолка сыплется труха.
Дом был уже такой старый…
Два длинных ребристых чёрных тела, окружённых округлым мерцанием, пронеслись по тому куску неба, который был виден сквозь окно. Редко, но Артурчик и раньше видел такие: на них летали люди с Верхнего. И вдруг Лизка, присев и вытянув руку, пронзительно завизжала.
– Там! Там!..
– Они выбросили человека, – сказал Хаззарим-хун, вставая. – С высоты. Похоже, все сошли с ума.
К середине дня накал страстей дошёл, казалось, до пределов возможного – и продолжал нарастать. Районы, издавна населённые землянами, подверглись нескольким набегам, многие дома пылали – но нападения эти были отбиты с огромными для местных потерями. Теперь некоторые из их кварталов были захвачены, и далеко не все те, чьи тела валялись под заборами и в канавах, погибли с оружием в руках…
