Реальная угроза - Авраменко Олег Евгеньевич (полные книги TXT) 📗
Телохранители наконец слезли с меня, а Лина с Элис помогли мне подняться. Потирая рукой болевшую грудь, я оглядел место схватки. Сержант и консул неподвижно лежали на полу — их обоих сразили шокерами. Инспектор был в сознании, но обезврежен. Двое пехотинцев заламывали ему за спину руки, правда, не очень сильно — похоже, они прислушались к его просьбе.
— Что это значит? — спросил я.
— Сержант Липкин был запасным вариантом, — объяснил Хашеми. — Я заподозрил это, когда комиссар навязал мне его в сопровождающие. Только полицейские с ордером на арест могли попасть к вам вооружёнными. Я позаботился о том, чтобы пистолет сержанта был разряжен. Мой, кстати, тоже. Можете проверить.
Уинтерс проверил и подтвердил, что так оно и есть. Потом инспектора тщательно обыскали и, не выявив у него никакого скрытого оружия, отпустили. Однако продолжали держать под прицелом — уже не шокеров, а лучевиков.
— Но как сержант собирался скрыться? — недоуменно произнёс я. — У него же не было никаких шансов.
— Я думаю, он это понимал.
— Тогда на что он рассчитывал? Ведь по вавилонским законам даже покушение на преднамеренное убийство карается смертной казнью.
Инспектор вздохнул и вытер со лба пот.
— Вне всяких сомнений, он пошёл на это ради своей младшей дочери. У неё тяжёлая форма гипотиреоза, традиционному лечению не поддаётся. Ей нужен ваш чёртов эндокринин, причём много эндокринина — на десятки миллионов лир.
— Боже! — прошептала Элис.
— Во всём этом деле, — продолжал Хашеми, — замешаны большие деньги и чьи-то крупные интересы. Вряд ли это месть правительства Октавии. Его просто использовали, чтобы добраться до вас.
— Я тоже так считаю. Надеюсь, ваше расследование выведет на организаторов покушения, — сказал я, хотя сильно сомневался в этом. — И всё же, инспектор, вы здорово рисковали, позволяя сержанту действовать. Вас могли убить.
— Нет, я верно оценил обстановку и в худшем случае рисковал лишь временным обмороком. Все ваши люди держали шокеры; они солдаты, а не убийцы, так что не стали бы добивать парализованных. Но если бы в руках хоть одного из них был лучевик, я шепнул бы сержанту, что его пистолет разряжен. А так я предоставил ему свободу действий.
— Чтобы раздобыть дополнительные улики?
Инспектор покачал головой:
— Улики не главное. Прежде всего, я решил дать Липкину шанс. Если он решил пожертвовать собой ради дочери, это его сознательный выбор, а у нас свободная страна. Надеюсь, он не дурак, взял деньги наперёд и позаботился надёжно припрятать их. — Хашеми сделал паузу и жёстко взглянул на меня. — А ещё пусть это будет уроком для вас, капитан Шнайдер. И для вашего отца. Безнравственно наживаться на чужом горе, сэр. Прибыль, конечно, дело святое, без неё не было бы никакого бизнеса. Но загребать деньги лопатой, до небес взвинчивая цены на лекарство, от которого зависит жизнь и здоровье многих людей, — это уже не бизнес, а преступление. Не по закону, но по морали. Если бы вы продавали дешёвый эндокринин, вам бы сейчас не пришлось сколачивать огромный флот. Вам бы вообще не понадобился этот флот — большинство планет выступили бы на вашу защиту и дали бы отпор всяким генералам Чангам. Или я ошибаюсь?
Я не знал, что ему ответить. Он рассуждал слишком наивно и прямолинейно, однако в его словах была доля горькой правды. Очень небольшая доля — но очень горькой правды…
6
Следующие два месяца нашей работы прошли без серьёзных происшествий. Этому немало поспособствовало успешное расследование инцидента с ордером на мой арест и последовавших за этим событий. Вопреки моим пессимистическим прогнозам, инспектору Хашеми удалось распутать этот клубок, и нить следствия привела в вавилонское представительство химического концерна «Ранбакси». По ходу дела обнаружилась и его причастность к некоторым попыткам диверсий против наших кораблей. Последовавшие за этим многочисленные аресты и громкие судебные процессы вознесли Мустафу Хашеми в кресло комиссара полиции, а наши противники наконец угомонились и перестали досаждать нам, целиком положившись на мощь тяньгонского флота.
Сержант Липкин был признан виновным в попытке преднамеренного убийства и приговорён к высшей мере наказания. Апелляцию он подавать не стал, и через две недели его казнили. Я не знал, получил ли он наперёд деньги, а если да, то остались ли они у семьи или их вернули себе заказчики неудавшегося покушения. Впрочем, меня это мало заботило. Я позвонил в «Ю. Л. Кэмикл» и распорядился, чтобы дочь сержанта бесплатно обеспечили необходимым для её успешного лечения количеством эндокринина. Благодарности от семьи Липкина, разумеется, не последовало; но и от лекарства они не отказались.
Слова Хашеми о том, что безнравственно наживаться на чужом горе, неожиданно больно задели меня. Не только из-за отца, но ещё и потому, что я чем дальше, тем сильнее ощущал свою причастность к Ютланду и не мог оставаться равнодушным к подобным обвинениям. Тем более, что они были несправедливыми. Для удешевления эндокринина следовало резко увеличить его производство, что требовало значительных капиталовложений. Притом «живых» капиталовложений — в человеческий труд; а как верно заметил Павлов, деньги без товарного обеспечения — пустые бумажки. Ютландские экономисты давно подсчитали, что для насыщения планетарных рынков эндокринином необходимо создать свыше двадцати миллионов рабочих мест. Всех этих людей нужно кормить, одевать, обеспечивать их прочие потребности, а вдобавок — каким-то образом восполнить вакуум в других секторах экономики, вызванный массовым оттоком работников в эндокрининовое производство. Проблему можно было решить только одним способом — открытой интеграцией в систему межпланетного разделения труда.
К сожалению, даже при таких условиях нельзя за несколько дней насытить рынок эндокринином. И за несколько месяцев тоже. Получалось, что в любом случае Ютланд подвергся бы агрессии, а другие планеты, как и сейчас, не очень-то рвались бы нам на помощь. Только тогда, без боеспособных вооружённых сил, мы не имели бы никаких шансов выстоять…
После покушения я решил было перевезти родных Элис и Лины на Вавилон и здесь поместить их под надёжную охрану. Однако в этом намерении я столкнулся с категорическими возражениями Элис, а родители Лины сами отказались куда-либо переезжать. У них была работа, у их детей — школа, и они не собирались бросать привычную жизнь из-за возможных неприятностей. Впрочем, они всей семьёй навестили нас, погостили пару недель, но затем вернулись обратно на Октавию.
В ответ на мои уговоры остаться отец Лины сказал:
— Опасность грозит тебе, Александр, а не нам. Ну ещё Лине с Элис, которых ты любишь и через которых тебя могли бы шантажировать. А мы так себе, сбоку припёка. Если допустить, что кого-нибудь из нас похитят, то Линочка, конечно, будет очень горевать. Но ничто не заставит её причинить тебе вред — даже угроза нашей смерти. У тебя умные враги, они это понимают.
Мне очень понравилась вся родня Лины — и отец, и мать, и оба брата, двенадцатилетние близнецы. На них я тоже произвёл неплохое впечатление, и за те две недели, что они провели с нами, стал чувствовать себя членом их семьи. Правда, госпожу Каминскую немного смущало, что кроме её дочери у меня есть ещё одна девушка; зато господин Каминский отнёсся к этому философски. Однажды он заметил:
— По-настоящему я волновался, когда Линочка всё чаще стала погуливать в розовую сторону. А теперь с ней всё в порядке. Ваша троица для неё идеальный компромисс. И для Элис, кстати, тоже. — Он ухмыльнулся. — Да и ты, Александр, неплохо устроился…
На сей счёт я полностью разделял мнение своего будущего тестя. Я дорожил своим счастьем и не хотел, чтобы кто-то нарушил нашу идиллию. А реальная угроза по-прежнему исходила от Кортни Прайс, которая продолжала очень тонко и ненавязчиво обхаживать Элис и Лину. Девушки отказывались поговорить с ней по душам, не без оснований опасаясь, что такой разговор закончится крепкой ссорой, а они, между тем, дорожили её дружбой.
