Вторжение в Империю - Вестерфельд Скотт (читаем книги TXT) 📗
Томпсон в отчаянии запрокинул голову и прикрыл глаза.
– Самое противное, – сказал он, – что я даже понять толком не могу, где у меня болит. Знаете, так бывает, когда подвернешь лодыжку: похромаешь несколько дней, а потом у тебя другая нога болеть начинает – из-за того, что ты на нее сильнее наступал.
– Это называется «коллатеральная травма», – кивнула Хоббс.
– Точно. Но у меня такое чувство, будто я весь скроен из этих самых коллатеральных травм, и никак не могу вспомнить, в каком месте заболело сначала. Ужасно удручает, честное слово.
Хоббс перевела взгляд на столик. Из-за того, что она стукнулась об него коленкой, вода ровно растеклась по блестящей поверхности и теперь не отражала ничего, кроме ровной вибрации корпуса корабля.
– Я понимаю, что вы имеете в виду, – проговорила она. – Я сама пыталась уловить какую-то систему. Взглянуть на все это… в перспективе.
Томпсон открыл глаза и, щурясь, уставился на Хоббс. Через пару секунд он пожал плечами.
– Вам раньше случалось так долго летать с высоким ускорением, Хоббс?
Она покачала головой. Мало кому из команды случалось. К высоким ускорениям обычно прибегали во время сражений, но и тогда такие условия на борту длились не более нескольких часов.
– Вот тут и призадумаешься, за что нам такие муки, – проворчал Томпсон.
Что-то в его голосе заставило Хоббс оторвать взгляд от залитого водой столика. Томпсон продолжал смотреть на нее, сощурившись.
– Мы потеряли Дитя-императрицу, – спокойно отозвалась она.
Он кивнул – еле заметно, словно опасался даже этого легкого движения.
– Долг, который не оплачен, – произнес он негромко.
У Хоббс неприятно засосало под ложечкой, а ведь ее уже и так слегка подташнивало.
– О чем это вы, Томпсон?
– Кэтри, неужели вы вправду думаете, что командование флота хочет пожертвовать «Рысью»? – спросил Томпсон. Теперь он заговорил полушепотом. – Только ради того, чтобы один гигантский разум не потолковал по душам с неким риксским кораблем?
– Видимо, все обстоит именно так, Томпсон.
– Но не сможем же мы навсегда отрезать этому разуму все пути-дорожки, – возразил Томпсон. – Ведь речь идет о гибели всей планеты по воле Императора. Риксы найдут какой-то способ переговорить со своим детищем.
– Возможно. Но они не смогут этого сделать, пока здесь «Рысь».
– Долго ли она протянет? – прошептал Томпсон.
Хоббс вперила взгляд в столик. На миг она утратила способность ясно мыслить. Вода теперь выглядела иначе. Похоже, силы поверхностного натяжения снова взяли верх, опять начали образовываться капли и лужицы. Это спонтанное упорядочение казалось непонятным. Неужели энтропия уступала место порядку, неужели линия времени развернулась наоборот?
И что имел в виду Томпсон?
– Скажите мне толком, что у вас на уме, второй стрелок, – приказным тоном произнесла Хоббс.
– Все шито белыми нитками, Кэтри, – ответил он. – Нет никаких сомнений в том, почему «Рыси» дали такой приказ. Нас укокошат за этот самый чертов неоплаченный долг.
Хоббс закрыла глаза. Она понимала, что должна ответить Томпсону как можно скорее.
В академии Кэтри Хоббс числилась далеко не средней курсанткой, но и не одной из лучших. Происходя с утопианской планеты, она была не настолько дисциплинирована, как ее «серые» однокашники. Сама себя звездой она не считала, но оказалась довольно сильна в определенных разновидностях тактических расчетов. Но даже в те мгновения, когда ее одолевали самые ужасные сомнения, Хоббс продолжала гордиться собой за одно качество: решения она принимала быстро.
Вот и теперь Кэтри Хоббс приняла решение.
– Томпсон, вы – единственный, кто так думает?
Он покачал головой – едва заметно. Пожалуй, при записи с низким разрешением это движение осталось бы незаметным.
– Расскажите мне, что вы замыслили, Томпсон.
– Ведь мы друзья, правда, Хоббс?
Она кивнула.
– Значит, вы дадите мне слово, что… никому не скажете?
Хоббс вздохнула. Она надеялась, что до этого не дойдет. Однако решение она приняла.
– На мой взгляд, Томпсон, – сказала она, – мы так и так уже мертвы.
Он безмятежно улыбнулся, сложил руки на груди и наклонился к ней.
– Максимальная секретность, – распорядилась Хоббс, адресовав этот приказ оборудованию своей каюты, и склонилась к столику, чтобы выслушать Томпсона.
Подходя к «нюхачу», Рана Хартер чувствовала себя самозванкой.
Парик, плотно сдавливавший голову, грубая милицейская форма, царапавшая раздраженную кожу, военный идентификационный браслет – все это казалось ей маскарадным костюмом, фикцией, которая может быть разоблачена в любое мгновение. Рана видела собственное отражение на зеркальных металлических стенах центра связи, и оно казалось ей лишь смутно знакомым, напоминало голограмму из далекого детства. Ощущение было такое, словно она играла роль себя самой – такой, какой была раньше.
«Нюхачом» на сленге называлось идентификационное оборудование, установленное на входе в центр связи. Сейчас, перед началом смены, перед входом скопилась толпа и постепенно просачивалась внутрь. Встав в очередь, Рана Хартер испытала панический страх. Теперь ей казалось, что в обществе Херд, не выходя из сборного домика, она провела не неделю, а несколько месяцев – так память бессознательно удлиняет короткую летнюю идиллию. В изоляции от мира была чистота, безмятежный порядок, и забыть об этом, оставить такое позади было непросто. Галдящая толпа оскорбляла новообретенную чувствительность Раны.
Она жалела о том, что Херд нет рядом с ней, что ей придется одной войти в незнакомое учреждение. Рикс-боевик играла роль Раны целую неделю и все тут хорошо знала. Но вот если бы на территорию центра задумали проникнуть сразу две Раны Хартер, «нюхач» непременно бы это заметил.
В небольшом отрезке коридора, где работал «нюхач», гулял легкий сквозняк. Медленно вращавшиеся вентиляторы доносили до приборов показатели температуры человека, вертели в воздухе чешуйки кожи и пыль. С помощью этих мелких частиц устройство могло не только идентифицировать ДНК входящих сотрудников, но улавливало испарения, исходящие от спрятанного оружия или взрывчатки, изучало полученные волосы и клетки кожи на наличие алкоголя или наркотиков. Кроме того, устройство «вынюхивало» все, что сотрудники пожелали бы прикарманить, выходя из центра связи: все ценные приборы были снабжены феромонными метками. Короче говоря, «нюхач» мог поймать тебя на чем угодно, что бы ты ни замыслил.
Проходя мимо идентификационного прибора, Рана затаила дыхание. Заметит ли «нюхач» разницу между ней и Херд? Мысль о том, что ее могут остановить и подвергнуть допросу, пугала ее. Да-да, она была Раной Хартер до мозга костей, но казалась себе жуткой притворщицей.
Она очень надеялась на то, что эпидермис у нее восстановился настолько, что его хватит для удовлетворения аппетитов этой зловредной машины. Всю ночь Херд смазывала ее кожу целительной мазью, стараясь восстановить клетки, которые прежде столь безжалостно отбирала для своих нужд. Вроде бы мазь помогла, и болезненная краснота сошла, но все попытки вернуть обратно прежнюю Рану Хартер успехом не увенчались. Самой себе она казалось наполовину риксом.
Однако «нюхач» пропустил ее без всяких возражений.
Херд нарисовала маршрут на листке особой бумаги. Рана держала листок очень осторожно: при любом трении он мог самовозгореться. Она шла по карте, минуя узкие, тускло освещенные коридоры. Теснота помещений, замкнутых гиперуглеродными стенами, напоминала перегруженный корабль. Здесь пахло сыростью и людьми. Рана знала, что в данное время в центре работает в полтора раза больше сотрудников, чем то число, на которое он изначально был рассчитан. Херд сообщила ей, что два дня назад прибыла еще одна партия новичков, а вместе с ней – новость о приближении риксского боевого корабля. Повсюду были видны признаки паники и смятения: вдоль стен коридоров выстроились штабели ящиков с оборудованием, комнаты отдыха были заставлены вышедшими из строя приборами, повсюду бродили заблудившиеся новички с листками приказов в руках.
