Вера. Надежда. Любовь (СИ) - ЛетАл "Gothic & (читать книги без сокращений txt) 📗
>
Часть третья. Любовь. Песнь седьмая. Евангелие от Дениса
Солнце. Ослепительное, нестерпимо яркое пробивается косыми желтыми росчерками сквозь иссиня-черные, переполненные водой облака, и заставляет щурить глаза.
Так давно не взбирался на этот крутой холм, а тут вдруг решил проверить на прочность свои ослабшие после долгого отсутствия физической нагрузки мышцы. Дыхалки не хватает, приходится останавливаться на середине пути, чуть дальше и почти у самой вершины.
Всегда тяжело плыть против течения, ссать против ветра и подниматься в гору. Вот и мне нелегко. Но все же иду, словно перешагивая некий рубеж очередного преодоления себя. Потому что так нужно. Мне нужно. И собственное упорство толкает в спину, бьет под жопу волшебным пендалем: «Билять, гоу, вперед!»
Мне нравилось бывать тут в детстве. Несмотря ни на что, нравится и теперь. Здесь запахи ярче, воздух прозрачней, небо ближе. А сейчас, кажется, протяни руку — коснусь набегающих на меня туч, что ворчат о чем-то своем, озаряясь частыми всполохами далеких зарниц.
Вдыхаю жаркий воздух, дурея от особенно сладкого аромата трав, который сплетается со свежими нотками озона, и что-то древнее будоражит память предков. Такое странное сочетание первобытного страха и восторженного ликования, которые побуждают противоречивые желания: укрыться от надвигающегося разгула стихии и в то же время стать частью ее.
Будто те далекие или близкие вспышки небесных разрядов образуют настолько плотную сеть магнитной напряженности, что по нашим собственным нейронным системам начинают течь стремительные ионные потоки, удерживая тело, душу, разум в легком возбуждении. А может быть в эти моменты мы думаем, что с нами говорит Творец.
Перун, Зевс, Тор, Индра, Юпитер, Глаих, Шанго, Шибле — столько имен, а все одно — Он. Тот, которого ищу в себе. Которого хочу постичь. К которому у меня столько вопросов.
И кто знает, может я все же получу ответы на них в неясном будущем, когда достигну просветления, или прямо сейчас, когда на душе у меня мрак Марианской впадины, где так же темно, холодно и… одиноко. Но сейчас я не один, а один на один с природой. Один на один с собой. Один на один с ним.
Сильный порыв ветра разгоняет полуденный зной, полощет полы легкой рубашки, ерошит отросшие волосы. Вдалеке искрит и ворчит приближающаяся гроза, заставляя смолкать непрерывный стрекот кузнечиков, пронзительный щебет невидимых птиц, шебуршание хрен знает кого. Точно вся эта живность не смеет вмешиваться в мой диалог с ним.
— Скажи, зачем все это? Ты решил меня на прочность испытать? — тихо шепчу и, задрав голову к небесам, ищу мудрый лик седовласого старца среди клубящейся грозовой черноты, готовой вот-вот пролить на меня свои тяжелые слезы.
— Ты извращенец? Садист? Маньяк? Тебе доставляет удовольствие измываться над собственными детьми? Ответь мне! — Огненный столб взрезает чернь в ответ и разбегается мерцающими ветвями, порождая оглушительный треск, словно кто-то божественно могучий безжалостно рвет небесное сукно.
— Чего ты ждешь от меня? Чтобы я бухнулся на колени и начал петь тебе «аллилуйю»? — новый разряд опасно близко утекает в землю медной змеей, но все еще звенит в ушах орудийным залпом.
— Да хрен ты угадал! Я сам себе Бог! И я есть! Вот, стою перед тобой! — я пытаюсь перекричать шум мечущихся под порывами ветра деревьев, что, как и я, не желая кланяться, корчатся, извиваются, хлестая послушный воздух упругими ветвями. И первые капли дождя оставляют мокрые следы на моих плечах и раскинутых в стороны руках.
— А ты где? Покажись. Дай мне явный знак или тонкий намек, чтобы я поверил в тебя, — редкие слезы небес стремительно сливаются в сплошной шелестящий поток, прячущий многоцветье лета за унылой серой пеленой и облизывающий меня прямо через промокшую до нитки одежду холодными влажными языками.
— И если ты такое ссыкло, что очкуешь спуститься на собственное творение, посылая сюда лишь мессий, и свидание с тобой возможно только на небесах — что ж, я готов. Давай! Направь на меня свою длань карающую, и мы с тобой свидимся. И тогда… — Бьющая по глазам вспышка слепит, прерывая мою пламенную речь, и всего через миг звуковая волна наотмашь жахает по ушам увесистым кулаком.
— Нет, я не позволю тебе меня судить! — Шмотки липнут к телу. Я перед ним все равно что голый, но не прячусь, как и не тычусь раболепно носом в землю. — Мы сядем, как равные, и поговорим по-мужски, с глазу на глаз, — сжимая жилистый кулак так, что ногти впиваются в ладонь, грожу сам не знаю кому, а этот инкогнито плюет мне в лицо новыми зарядами тропического ливня.
Но я же не отступлюсь. Вытирая со лба небесную благодать, нагло скалюсь и под рокот грозы бесом-провокатором пытаюсь развести Творца на «слабо»:
— Ну что же ты так? Не любишь слушать? Только своим апостолам рамен на уши вешать горазд?..
А то тем самым библейским змием-искусителем соблазняю Его маленькими земными радостями жизни, которые и на небесах сойдут за то еще развлекалово:
— У меня множество интересных и не совсем удобных для тебя тем. О смысле жизни. О добре и зле. О том, почему ты даешь одним все и забираешь у других последнее. А вот эта — о культе личности и ее раздвоении — так вапще тебе близка, как никакая другая.
Небеса свирепеют, пишут то тут, то там причудливые зигзаги огненных иероглифов, но куда их озлобленности тягаться с моей. Я скачу по ступеням принятия неизбежного* в каком-то своем хаотичном порядке и каждый раз, не достигая принятия, неминуемо зависаю на гневе.
— Не хочешь? Считаешь, что я слишком ничтожен для тебя?! — Содрогаясь от холода, покрываюсь гусиной кожей и провожаю взглядом уносимые шквалом сизые ошметки облаков.
— Я и не сомневался, что не достучусь до тебя. Если ты есть, то просто трус и ничтожество. У тебя кишка тонка со мной тягаться! — ору, оттопыривая сморщенный от воды средний палец и целясь в прозрачно-голубые просветы, втыкаю ввысь факел, давая ЕМУ последний шанс покарать меня за дерзость. — И знаешь что?.. Я в тебя не верю!..
«А в Лиса верю, — вырываюсь из объятий так внезапно нахлынувшего прошлого. — Он, конечно, не Бог, а просто непростой человек. Но именно он показал мне всю силу и возможности своего разума, не потребовав взамен слепого преклонения, а лишь попросив о Любви. Он терпеливо прощал все мои заебы, не ставя при этом на колени. Он не судил мои скотские выходки, но всегда готов был понять и принять их подноготную. Да что говорить… Он хотел бросить к моим ногам мир. А я»…
«Я тот, которому рядом с ним не место. И дело не в глупой ревности к каждому брошенному ему вслед взгляду, а в том, что рядом с ним должен стоять равный, заслуживающий, достойный. А какой же я достойный, если когда-то не побоялся заглянуть в глаза Богу, а вчера не смог заставить себя предстать перед любимым человеком. Предстать, чтобы он сам, наконец, понял, насколько Любовь застила ему глаза»…
«Трус! Ссыкло! Придурок!» — и так далее по списку. Всю дорогу награждаю себя эпитетами один краше другого и понимаю, что ни каждый из них в отдельности, ни все они скопом не опишут степень ебанутости моего поступка. Но что сделано, то сделано, и ничего уже не изменить.
Наблюдаю в окно приближающийся и до боли в ягодицах знакомый автовокзал. Тело измучено непривычно долгим путешествием и готово развалиться на запчасти. Разум безжалостно выплевывает в лицо нелицеприятные мысли: «Какого хуя сбежал? Да еще и Лиса наебал. Как я ему теперь в глаза смотреть буду, и буду ли вообще после такой подставы? Бросит же! Как пить дать — бросит! Хотя о чем я говорю?.. Я ж сам все решил.»
А потом тихо сходит с ума и упорно молчит, образуя в голове ту абсолютную пустоту, степени которой не терпит Вселенная*. Но у меня в черепушке он самый — глубокий непостижимый вакуум, в котором не рождается ни один таракан, а те, что были, видимо, аннигилировали с антитараканами.
А душа… Душа болит, ноет, глотает слезы, упорно не желая никому показать свою слабость. Она должна быть сильной. Сейчас, как никогда. Потому что все так и есть — я принял решение.
