Фата-Моргана 4 (Фантастические рассказы и повести) - Гамов Джордж (читать книги онлайн бесплатно полные версии txt) 📗
— Не только некоторые, — сказал Александр.
— Вы думаете, все? — она все еще не понимала.
— Ни у кого, — продолжил Александр, — ваш доклад не вызовет чувства гнета или ужаса.
Она невольно кивнула головой, как будто могла защититься этим от нарастающего предчувствия.
— Когда могла эволюция, природа, естество совершить противоестественный поворот? — он говорил подчеркнуто медленно, не сводя с нее глаз ни на долю секунды. Ее предчувствие породило мысль, до того шокирующую и в то же время могущественную, что она, не способная взволноваться, встретила его пытливый взгляд с кажущимся спокойствием и хладнокровием.
— Пожалуйста, Александр, скажите мне, правда ли то, что я подозреваю?
— А чего вы опасаетесь?
— Ваш вопрос показывает, что вы это знаете. Пожалуйста, Александр!
— Мне запрещено говорить с вами об этом.
— Потому что нам хотят сообщить это деликатнее? Я права? — Ее слова прозвучали саркастически, хотя она хотела избежать этого.
— Майор…
— Александр, забудьте на сегодняшний вечер про майора, будем просто друзьями…
— Вы знаете, что я ваш друг, и — все остальное вы, кажется, тоже знаете, — глубоким вдохом он попытался заполнить пустоту грудной клетки. — Я пробую объяснить вам все.
Резко выдохнув, он освободился от скованности.
— Нам рассказывали, что в ваше время, я имею в виду, когда вы покидали Землю, все было видоизменено, я имею в виду, по-другому. Пожалуйста, не поймите меня неправильно, но я нахожу наш способ жить и любить намного лучше и нормальнее, чем тот, который неизбежно. вел к перенаселению, массовым эпидемиям, голоду или искусственному предупреждению беременности вплоть до официального контроля над рождаемостью. Вы не находите, что лучше и справедливее, когда любовь — привилегия — более старшего возраста? После того, как оправданы надежды и внесен свой вклад на благо общества? Тогда, когда человек располагает уже достаточным жизненным опытом и умом, чтобы семью и воспитание детей не превращать в арену для борьбы за власть, самоутверждения и личного честолюбия? Я еще молод и, как и все мои ровесники, стремлюсь к удовлетворению моих желаний; но я понимаю, что их исполнение будет не только несправедливым, но и вредным для моего долга по отношению к благу общества. Ведь готовым к работе и работоспособным может; быть только тот, кто долго и уверенно добивается справедливого исполнения своих желаний. Почему кто-то должен продолжать работать, если он уже в молодые годы получил все то, о чем другие мечтают десятилетиями?
Полный ожидания и не уверенный, как она воспримет его слова, он замолчал.
— Вы, правда, думаете так, как сейчас говорите?
— Это звучит глупо?
— Очень даже умно. — На этот раз она не старалась спрятать свои сарказм.
— К сожалению, — сказал Александр.
Она удивленно посмотрела на него. Выражение ее лица сделало вопрос излишним.
— Да, — сказал Александр, — к сожалению, потому что по-глупому было бы намного лучше.
Его неожиданный ответ снова вызвал ту странную улыбку на ее лице. Она снова не поняла его.
И ее улыбка, следующее звено в цепочке неправильных выводов, придало ему необходимое мужество.
— Можно мне называть вас Анной, ведь вас так зовут?
— Я не понимаю, — она, действительно, ничего не понимала.
Он расслышал только обрывки ее слов.
— «Я люблю вас, майор» прозвучало бы очень комично.
На ее лице застыло очень необычное выражение, в нем он мог увидеть удивление, страх, отказ, даже, наверное, любопытство, но прежде всего страх и удивление.
— Ты понимаешь, Анна? Я люблю тебя.
Она поняла, только сейчас она все поняла. У нее не было сил что-нибудь ответить, ее начало трясти. Сначала это были только маленькие короткие судороги, пробегавшие по телу. Они заметно учащались и превращались во все более сильные волны, которые в конце концов превратились в истерические взрывы хохота.
Александр вообще больше ничего не понимал. Он с удивлением осознал, что этот смех не оскорбил его и что он очень печален.
Это продолжалось до тех пор, пока она, наконец успокоившись, смогла говорить.
— Не сердитесь, Александр, но вся эта история просто… она искала подходящее слово, — просто абсурдна, абсурдна и комична.
— Но что в моей любви такого смешного?
Смех застрял у нее в горле.
— Ты так прекрасно молод, а я так ужасно стара.
— Неправильно, — перебил он, — ты так прекрасно стара, а я так ужасно молод.
Она снова начала смеяться, но на этот раз смех звучал по-другому. И это поразило его.
— О’кей, — прыснула она со смеху, — ты страшно молод, а я страшно стара.
— Неправильно! Ты прекрасно стара, а я прекрасно молод.
Во второй раз ее смех внезапно прекратился, она прошептала будто во сне:
— Ты прекрасно молод, а я, я прекрасно стара!
— Да, — сказал он и осторожно обнял ее.
Она устало наклонила голову, хотела было уклониться, но ее сопротивление было очень слабо, а под его нежными поцелуями потеряло и последний остаток своей силы.
Она не понимала, что с ней происходило. Она вообще ничего уже не понимала и не хотела ничего понимать. Она чувствовала, как что-то окружает и сжимает ее, ее верхняя часть тела была как будто в железном корсете, который не давал ей дышать. Ей казалось, что она должна кричать.
— Я должна громко кричать?
— Да, — ответил он, — давай кричать!
И они кричали так долго, как только могли.
Было так, как будто гигантские узлы разрывались в ней на несметное количество острых язычков пламени, которые согревали ее тело. Растущие волны неведомых чувств захлестнули ее, превратили крики в поцелуи, спутали верх с низом, вчера с сегодня, пока не утонули во все поглощающем Сейчас.
В пять часов он должен был идти. Он хотел быть в казарме до утренней поверки.
Мягкое прикосновение руки вывело ее из полусна.
— Ты уже проснулась?
— О да, — сказала она.
Он хотел снова обнять ее, но она откинулась назад.
— Уже половина пятого, ты должен поторапливаться.
— Да, — сказал он и с наслаждением потянулся.
Она проследила за тем, как он пошел в ванную, без выражения уставилась на приоткрытую дверь, за которой он исчез, подождала, пока она снова откроется, наблюдала, как он одевается.
— Жаль, что я уже должен идти, — сказал он.
Она ничего не отвечала, только смотрела на него.
— Я люблю тебя, Анна.
Она медленно и очень осторожно погладила его по волосам.
Он хотел поцеловать ее,
— Ты должен идти, — сказала она, — иначе ты придешь слишком поздно.
— Я зайду за тобой в восемь часов.
— Не надо.
— Но я хочу, — сказал он, — обязательно.
Прежде чем открыть дверь, он неожиданно обернулся:
— Пожалуйста, не забывай меня.
И снова эта необъяснимая улыбка. Она тряхнула головой, тряхнула еще и еще, и все еще улыбалась, после того, как дверь за ним закрылась на замок.
Три часа спустя он снова подошел к ее двери. Он уже хотел позвонить, но вдруг увидел сломанный звонок.
Из квартиры вышла женщина, осмотрела его, предъявила свое удостоверение.
— Военная полиция. Кто вы и что вам здесь надо?
— Я офицер-ординарец майора. А что вы здесь делаете?
— Майор мертв. Предъявите, пожалуйста, ваше служебное удостоверение.
Прошло некоторое время, пока он отдал документы.
— В порядке. Пройдемте со мной.
В гостиной двое мужчин занимались, по-видимому, консервацией следов преступления.
— Это коллеги из службы консервации улик, — сказала женщина. И хотя он не проронил еще ни слова, она догадалась, что с ним происходит, и поэтому не стала придерживаться инструкций.
— Хотите знать, что случилось? — Ее голос звучал уже не так холодно. — Примерно в полседьмого раздался звонок майора. Она очень спокойно сообщила нам, что покончит с собой и звонит нам для того, чтобы мы самое позднее в полвосьмого увезли ее труп. Она сказала еще, что было бы очень хорошо, если бы мы не опоздали. Потом она положила трубку и не отвечала на наши звонки. Мы сразу же приехали сюда, взломали дверь, но она была уже мертва. Все указывает на самоубийство, обдуманное, запланированное самоубийство. Она вынула из сумки письмо.
