Плоть - Фармер Филип Хосе (читать полную версию книги TXT) 📗
– Недавно, – подтвердил Черчилль.
Он присел на колени и положил на землю один колумб.
– Моя очередь бросать, да? Ну, малютки, папе нужны деньги на водку.
Через тридцать минут Черчилль вернулся к Сарванту, ухмыляясь и тряся горстью серебряных монет.
– Плата за грех, – пояснил он.
Однако улыбка быстро сошла с его лица, когда он услышал громкие крики сзади. Обернувшись, он увидел, что игроки направляются к нему.
– Подожди минутку, дружище, у нас есть пара вопросов.
– Ну и ну, – произнес Черчилль как бы в сторону. – Приготовьтесь к бегству. Эти парни не умеют проигрывать.
– А вы не плутовали, нет? – спросил Сарвант.
– Конечно, нет! Вам следовало бы получше знать меня. Кроме того, разве можно плутовать с такими грубиянами?
– Послушай-ка, дружище, – сказал одноглазый, – ты как-то чудно разговариваешь. Откуда ты? Из Олбани?
– Манитовек, Висконсин, – ответил Черчилль.
– Не слыхал. Это что, какой-то городишко на севере?
– На Северо-Западе. А зачем вам знать?
– Нам не по нутру незнакомцы, которые даже говорить правильно не могут. У чужаков много всяких штучек, особенно когда они играют в кости. Только неделю назад нам попался один матрос из Норфолка, который заговаривал кости. Мы ему повыбивали все зубы и сбросили с причала с грузом вокруг шеи. Только его и видели.
– Если считаете, что я мошенник, нужно было сразу сказать об этом, пока мы играли.
Одноглазый моряк оставил без внимания реплику Черчилля и оскалился:
– Что-то не вижу на тебе тотема. Из какого ты братства?
– Лямбда Чи Альфа, – с вызовом ответил Черчилль и опустил руку на нож.
– Что это за тарабарщина? Ты имеешь в виду братство Льва?
Черчилль понял, что сейчас их с Сарвантом, как ягнят, принесут в жертву, если они не докажут, что находятся под опекой какого-нибудь могущественного братства. Он был бы не против солгать в такой ситуации как эта, лишь бы выпутаться из нее. Но чувство обиды, зревшее в нем все прошедшие шесть недель, вызвало неожиданную вспышку ярости.
– Я принадлежу к расе людей, чего вы не можете сказать о себе! – закричал он.
Одноглазый побагровел.
– Клянусь грудью Колумбии, я вырежу у тебя сердце! Чтобы какой-то вонючий чужеземец так со мной разговаривал!
– Давайте, вы, ворюги, – огрызнулся Черчилль и вытащил нож из чехла. Одновременно с этим он крикнул Сарванту:
– Бегите, что есть мочи!
Одноглазый также вынул нож и, выставив вперед лезвие, двинулся на Черчилля. Тот швырнул горсть монет в глаза моряка и сделал шаг вперед. Ладонью левой руки он ударил по запястью руки, державшей нож. Он выпал, и Черчилль воткнул острие своего ножа в живот моряка.
Затем выдернул его и отступил, согнувшись, чтобы встретить остальных. Но они, как и любые матросы, вовсе не собирались придерживаться каких-либо правил. Один из них схватил валявшийся в груде мусора кирпич и запустил им в голову Черчилля. Мир потускнел в его глазах. Лицо залила кровь из раны на лбу. Когда он пришел в себя, нож уже забрали, и два дюжих парня скрутили ему руки.
Третий, маленький и сморщенный, вышел вперед, скалясь беззубым ртом, и направил лезвие в живот Черчилля.
5
Проснувшись, Питер Стэгг обнаружил, что лежит на спине на чем-то мягком. Над головой шелестели ветви огромного дуба. Сквозь листву пробивалось яркое безоблачное небо. Вверху в ветвях резвились птицы – воробьи, дрозды, на нижней ветке сидела огромная сойка, свесив вниз голые человеческие ноги.
Ноги были загорелыми, стройными, красивой формы. Остальные части тела были спрятаны в костюме гигантской птицы. Как только Стэгг открыл глаза, сойка сняла маску, открыв хорошенькое личико смуглой большеглазой девушки. Она вытянула руку и подняла висевший на веревке за спиной рожок. Прежде, чем Стэгг остановил ее, она издала протяжный дрожащий зов.
И сейчас же поднялся шум.
Стэгг сел и повернулся к источнику шума, исходившего от толпы людей, стоявших по другую сторону дороги. Это было широкое бетонное шоссе, вдоль которого тянулись поля. Он сидел в нескольких метрах от обочины на толстой кипе одеял, заботливо кем-то подложенных под него.
У него не было ни малейшего представления, как и когда он сюда попал. И вообще, где он находится. Отчетливо Питер помнил все события до самой зари, после этого – полное затмение. По высоте солнца можно было судить, что время где-то около одиннадцати.
Девушка-сойка спрыгнула с ветви и пропела:
– Доброе утро, благородный Стэгг. Как ты себя чувствуешь?
Стэгг тяжело вздохнул.
– Все мышцы затекли и ноют. И ужасная головная боль.
– После завтрака все будет в порядке. Должна сказать, что этой ночью ты был великолепен. Никогда не слыхала о Герое-Солнце, который мог бы сравниться с тобой. Я сейчас должна уйти. Твой друг Кальторп предупредил, что когда ты проснешься, тебе захочется некоторое время побыть наедине с ним.
– Кальторп! – произнес Стэгг и снова застонал. – Его-то я меньше всего хотел бы видеть.
Но девушка уже перебежала через дорогу и затерялась среди остальных людей.
Из-за дерева появилась седая голова Кальторпа. Он приближался с большим крытым подносом в руках и улыбался, но по всему было видно, что он отчаянно пытался скрыть беспокойство.
– Как ты себя чувствуешь? – закричал он.
Стэгг ответил, затем спросил:
– Где мы находимся?
– Я бы сказал, что мы находимся на дороге N1 прежних США, но теперь это место называется застава Мэри. Где-то в 15 километрах от окраины нынешнего Вашингтона, в трех километрах от небольшого крестьянского поселка под названием Фэйр Грэйс. Его обычное население – две тысячи, но сейчас в нем около пятнадцати тысяч. Здесь собрались фермеры и их дочери со всей округи. Все в Фэйр Грэйс с нетерпением ждут тебя. Но нечего сейчас к ним спешить. Ты – Герой-Солнце, поэтому можешь отдыхать сколько захочешь. Разумеется, только до захода солнца. Тогда ты должен дать такое же представление, как и прошлой ночью.
Стэгг осмотрелся и только сейчас понял, что он все еще обнаженный.
– Ты видел меня прошлой ночью? – он умоляюще посмотрел на Кальторпа.
Теперь наступила очередь Кальторпа уткнуться взглядом в землю.
– Место возле ринга, только на время. Я прокрался сквозь толпу в здание. Там и наблюдал за оргией с балкона.
– У тебя есть хоть на грамм благопристойности? – промолвил сердито Стэгг. – То, что я ничего не могу с собой сделать, плохо само по себе. Но еще хуже, что ты спокойно смотришь на мое унизительное поведение.
– Почему же унизительное? Да, я наблюдал за тобой. Я антрополог. В первый раз у меня появился шанс засвидетельствовать обряд оплодотворения с близкого расстояния. Кроме того, как твой друг, я беспокоился за тебя. Но причин для беспокойства не оказалось, ты сам о себе прекрасно заботился. И другие тоже.
Стэгг вспыхнул.
– Смеешься надо мной?
– Боже упаси, нет. Испытываю только изумление. Может быть даже зависть. Разумеется, это рога дают тебе такое влечение и способность. Мне вряд ли бы дали хотя бы малую часть тех веществ, которые вырабатывают панты.
Кальторп поставил поднос перед Стэггом и снял с него салфетку.
– Вот завтрак, какого у тебя не было.
Стэгг отвернулся.
– Забери его отсюда. Мне тошно в желудке и муторно на душе от всего, что я вытворял ночью.
– А мне казалось, что ты упивался этим.
Питер застонал с нескрываемой яростью, и Кальторп успокаивающе замахал рукой.
– Я не хотел тебя обидеть, просто видел тебя и не могу привыкнуть к этому. Давай, дружище, ешь. Смотри, что тебе приготовили! Свежеподжаренный хлеб, свежее мясо, масло и джем, мед, яйца, бекон, ветчина, форель, оленина и кувшин холодного свежего пива. И, если захочешь, будет еще добавка.
– Повторяю тебе, меня мутит! Я ничего не могу есть!
Несколько минут он сидел молча, разглядывал расположенные через дорогу ярко раскрашенные палатки и снующих возле них людей. Кальторп присел рядом и раскурил большую зеленую сигару.
