Судьба открытия - Лукин Николай (бесплатные полные книги .TXT) 📗
Грохоча и обдавая пылью, переваливаясь на ухабах, по улице проехал грузовик. Зберовские посторонились. Когда пыль отнесло ветром, Зоя Степановна в раздумье заговорила:
— Сколько сил твоих это потребовать может, здоровья — представить страшно. И вместе с тем я тебя понимаю. Согласна с тобой: надо бы сделать решающий ход. Но легко сказать: «Перешагну через незаконченные опыты». А удастся ли? Боязно мне за тебя.
— Не так уж все беспочвенно, Зоечка. Трудно будет, правда. Но вот из-за того, что тебе придется здесь остаться… За тебя сердце болит!
— Я — что? Я — как и ты! Я, Гриша, всегда с тобой рядом!..
Приблизившись на шаг, она будто защищала, хрупкая, готовая стоять плечом к плечу. Григорий Иванович встретился глазами с засветившейся ему улыбкой. И он взял руку Зои Степановны; помедлив, наклонился. Взволнованно поцеловал ее запачканные чернилами пальцы.
5
Вечером самолет шел над облаками. Весь огромный купол неба был ясным, бирюзовым, а внизу расстилалось сплошное облачное поле. Оно лежало, как бескрайная пустыня, засыпанная снегом, где ровная, а где бугристая; все заливало ярким светом солнце, клонившееся к западу, и от облачных сугробов по ослепительно белому полю тянулись длинные полосы теней.
Позже, на закате, словно в глубочайшей пропасти между снежными пластами, пассажиры увидели землю: змейки рек, домики, как песчинки, зеленый бархат лесов. Но вскоре стемнело. Раскачиваясь, крыло самолета теперь то заслоняло часть Большой Медведицы, то проваливалось до нижних звезд у горизонта.
Ночью пошли на посадку. Шаповалов смотрел в окно на приближающийся город. Россыпь электрических огней неслась навстречу, снизу. Когда на фронте еще идут бои, а Москва, откуда Шаповалов вылетел, еще погружена во мрак, странно было видеть мир, не знающий светомаскировки. Было в этом что-то довоенное, патриархальное, праздничное и в то же время неестественное.
Самолет уже на аэродроме. Катится, замедляя бег. Наконец все пассажиры начали сходить по трапу. Торопится и Шаповалов. Он в офицерской форме без погон, с плащом и полевой сумкой в руках.
До центра города все доехали на автобусе. Город ночью безлюден, и трамваи не ходят; автобус возвращается в аэропорт. Поэтому Шаповалову пришлось, расспросив, как идти на вокзал, двинуться дальше по незнакомым улицам пешком. А на вокзале выяснилось, что пассажирских поездов до утра не будет. Поспорив с дежурным по станции, Шаповалов все же вскочил на тормозную площадку проходящего мимо товарного поезда.
Промелькнули светофоры автоблокировки. Огни станции остались позади. Прохватывает резким сквозняком. Стучат колеса, лязгают сцепы, скрипят пружины буферов. Кроме Шаповалова, на площадке этого вагона никого не оказалось. Он натянул фуражку на голову плотнее, накинул плащ, поднял воротник и уселся спиной к ветру, приготовившись так долго просидеть.
Почти семь месяцев уже он заведует своей нынешней лабораторией. А лаборатория его возникла не внезапно: разговор о создании ее начался еще в сорок втором году, когда самого Шаповалова одни считали погибшим, другие — пропавшим без вести.
После отъезда Зберовского в Сибирь и призыва доцента Свиягина в армию их старая лаборатория была ликвидирована. Вскоре же, при тяжелой обстановке на фронтах, университет, в котором они раньше работали, начал спешно эвакуироваться в тыл. Получилось, что в суматохе тех тревожных дней все папки с документами о прежних опытах Зберовского и Шаповалова очутились на руках у старшей лаборантки Любы, а она не знала, куда эти папки девать. Жена Шаповалова попросила у нее все касающееся трудов Петра Васильевича, и Люба со вздохом облегчения взяла из шкафа десяток самых важных папок, отдала их Вере Павловне. О дальнейшем Любе было известно только единственное — а именно, что Вера Павловна вместе с сыном Сережей уехала в Москву.
Пока Шаповалов числился без вести пропавшим, Вера Павловна, упорно думая о нем, ждала его все время. Примириться со страшными догадками она не могла и не хотела, но мрачные мысли теснили ее, и она сопротивлялась им, то изнемогая, то вновь находя в себе силы для того, чтобы надеяться вопреки очевидности. Петя жив, Петя обязательно вернется, — и думать как-нибудь иначе для нее было невозможным. Между тем действия ее противоречили этому, а она сама противоречия не чувствовала. Ей не пришло в голову хранить документы об опытах до Петиного возвращения. Наоборот, что бы ни случилось, его опыты должны идти, идеи должны жить. И Вера Павловна, взяв папки с документами у Любы, увезла их в Москву, отдала в один из институтов Академии наук.
Фронт неумолимо двигался на запад. Орел и Белгород, Харьков, Сумы, Полтава, левый берег Днепра… А в октябре прошлого года Красная Армия, форсировав Днепр, клином наступала в глубь Правобережной Украины. Тогда, пробиваясь навстречу, партизанская часть, в которой был Шаповалов, наконец вышла на Большую землю и соединилась с регулярными войсками.
Для партизан это было днем великой радости. Обнимали каждого солдата на своем пути. Улыбались. Смахивали со щек непрошеные слезы.
Шаповалов наряду с многими другими из недавних партизан был оставлен на этом же участке фронта в моторизованной бригаде, наступающей по направлению на Знаменку. Впрочем, долго здесь ему не пришлось пробыть. Какой-нибудь месяц спустя штаб фронта издал о нем два приказа: одним приказом ему было присвоено новое офицерское звание; во втором приказе говорилось, что он, как научный работник, имеющий ученую степень, подлежит немедленной демобилизации из армии и должен тотчас отправиться в Москву за назначением по специальности.
А в Москве были Веруся и Сережа, от которых он до сих пор успел получить только их первое короткое письмо. Как Шаповалов кинулся в Москву! С каким бьющимся сердцем разыскивал квартиру, спрашивал, где живет Вера Павловна Шаповалова!
И в Москве выяснилось: оказывается, в результате обсуждения довоенных трудов Шаповалова крупными учеными тогда было в принципе уже решено организовать московскую лабораторию по синтезу углеводов. Начали подыскивать энергичного человека, способного взяться за такое сложное дело. А тут чего же лучше если с фронта приехал сам автор идеи.
Под лабораторию отвели одноэтажный флигель, стоявший на задах большого каменного дома; часть флигеля была повреждена бомбой. Сперва Шаповалов даже редко заглядывал в пустые комнаты этого флигеля — он метался по учреждениям и институтам, доставал топливо, оконное стекло, аппаратуру и приборы, химические принадлежности. Знакомясь с людьми, он с особой тщательностью выбирал себе сотрудников. Их появилось двое, трое, пятеро и больше; постепенно лаборатория стала оживать.
Заканчивалась сборка агрегатов. С середины марта наконец пошли первые опыты. Для начала воспроизвели все то, что удавалось Шаповалову перед войной. Синтез сахарозы, мальтозы и более сложных углеводов до крахмала включительно мог пока идти лишь при параллельном окислении закиси железа. Было очевидно, что применение закиси железа уже пройденный этап, — реакцию с закисью железа надо заменить другой вспомогательной реакцией. И лаборатория вплотную принялась за разработку новых вариантов шаповаловского способа.
В итоге опытов они каждый день получают до килограмма крахмала и сахара. Для этого у них расходуется немного электрического тока и ничтожное количество углекислого газа и воды. Но Шаповалов уже теперь думает о временах, когда синтез пищевых продуктов — для нужд всего человечества — потребует миллиардов пудов углекислого газа. Откуда человечество будет брать эти миллиарды?
Углекислый газ можно извлекать из воздуха. Однако проще на первый случай использовать дым, отводя его подземными каналами от всех больших котельных установок. А еще вернее — остановиться сразу на самом мощном из резервов нашей планеты: черпать углекислый газ из земной коры, разлагая известковые горные породы. Запасы же его в земной коре неисчерпаемы, как и запасы воды в океанах.
