Стеклянная пыль - Никитин Олег Викторович (читать хорошую книгу TXT) 📗
– Про статус тебе Кашон напел?
– Не понимаю, почему ты к нему прицепился.
– У него зубы торчат.
– А у тебя уши.
– Чепуха, это серьга мое ухо оттопыривает.
– Короче, Берни, я теперь леди.
Что это меняет, так быстро я, разморенный соленой ванной и вечерним солнцем, не мог сообразить. Я бы посмеялся над наивным желанием Павы удержать мое внимание, если бы это не выглядело откровенным свинством, да и не смешно мне было, а скорее мерзко: эти видения с Лидией в главной роли основательно расшатали мою связь с сегодняшней реальностью. К тому же меня бесило, что я не могу вспомнить все сразу, а открываю себя кусками, и до сих пор не добрался до причины своего бегства в колонию.
За ужином баронет выказал горячее желание сопровождать нас в столицу. Он предложил воспользоваться своим баркасом для сокращения и облегчения пути. Мы с энтузиазмом поддержали эту идею.
– А как же Марьяна? – саркастически осведомилась Геша.
Кашон сердито просверлил маркграфиню взглядом и захрустел куриными позвонками.
– Не вижу в этом ничего предосудительного, – наконец буркнул он. – Она сама.
Тут Пава о чем-то спросила несчастного Людвига, кажется, о видах на урожай, он встрепенулся и загундосил, одновременно пытаясь споить Паву своим мерзким вином. Та вежливо слушала, но твердой рукой препятствовала охальнику в его замысле.
Я поднялся в выделенную мне каморку с видом на море и уставился в окно. Апатия, поразившая меня, темными клубами расползалась по нервам, но все же это было лучше, чем очередной приступ сумасшествия. И когда я об этом подумал, фиолетовые небо и волны совсем затуманили мой мозг, я доплелся до жесткой кровати и провалился в тяжелый вязкий сон.
12. Бегство
Проснулся я от слабого шелеста прилива, задолго до рассвета. Небо на востоке едва начинало бледнеть.
Гнусная папироса кое-как помогла отвлечься от преследовавшего меня и вне сна кошмара – ему на смену пришло воспоминание.
Каким-то чудом я добрался в тот вечер до города, втащился в первый же постоялый двор и бросил свою повозку в гараже. По счастью, после женитьбы мой кредит повсюду был мгновенно восстановлен, и я не встретил затруднений с подзарядкой предельно истощившейся Призмы.
То, что шагать ночью по улице и пытаться по горящим окнам определить местонахождение Лидии – по меньшей мере глупо, я понимал превосходно. Вино также не стоило употреблять, поскольку намного легче от него не станет, зато я могу очнуться через несколько дней в какой-нибудь канаве. Бесконечная тоска терзала сердце, жестокая горечь разъедала душу, и темные улицы дарили обманчивое успокоение. Сначала я заглянул во все культурные учреждения и гостиницы, в которые успел до полуночи, а потом в бреду топтал мостовые, и шаги мои гулким эхом отражались от стен.
Надеялся я только на время и остатки разума, приведшего меня на рассвете к воротам трактира, в котором я остановился.
Я проснулся после полудня, почти излечившийся. Догадавшись наконец поразмыслить, я поехал к фешенебельной, но находящейся в некотором отдалении от центра и поэтому не посещенной мной накануне гостинице, и столкнулся у входа с четой Колябичей. Мы церемонно приветствовали друг друга.
– Уезжаете? – осведомился я.
– Пора, дорогой савон, пора, – добродушно отвечал тесть. – Собственно, мы ведь на премьеру ходили, в «Паяц». Жаль, что Вас с нами не было, Лидии очень понравилось.
– Увы, савон, дела заедают. А в каком номере поселилась Лидия, позвольте Вас спросить?
– Ах, милейший, – затарахтела маркграфиня, – девочка так устала, что еще спит. Не согласитесь ли с нами позавтракать? Тут есть прелестный ресторанчик, и весьма недорогой. А устрицы просто объедение.
Всегда терпеть не мог этих скользких моллюсков, но все же ее предложение напомнило мне, что я уже очень долго не ел. Тем не менее я отказался, откланялся и прошел к комнате Лидии – и остановился, не решаясь постучать. За дверью было ужасно тихо, и безумная мысль сверлила мозг, но чудовищным усилием я отогнал ее, смахнул с глаз невидимую паутину и поднял отяжелевшую руку.
Конечно же, горячая ванна и Лидия излечили мой психоз, и уже к вечеру я мысленно корил себя за вчерашнее нелепое поведение.
Несколько дней, последовавших за встречей, слились в один промежуток времени, иногда прерываемый сном, где попало и на чем угодно. У Лидии оказалось множество городских знакомых, почти друзей, с которыми я раньше не раз кутил и даже ездил на охоту. Конечно, было и вино, и однажды ясным апрельским утром я понял, что с меня довольно.
Рядом на тощем матрасе сопела Лидия, тонкий лучик света, пробивавшийся сквозь щель в занавесках, несмело подкрадывался к ее спокойному лицу, гладкие, мягкие волосы ее змеями расползлись по клетчатому мятому ложу, губы приоткрылись, обнажив верхний резец. Безумные дни и ночи не оставили своих ужасных следов в ее по-новому открывшемся для меня облике. Я выбрался из-под покрывала и подошел к одиноко стоящему в углу комоду, увенчанному высоким, захватанным жирными пальцами зеркалом. В глубине зрачков чернела боль, исподволь начавшая заполнять меня после возобновления «светской» жизни. Бессильная злоба на себя поднялась изнутри, и усилием воли я сдержал звериный вой, готовый вырваться из глотки.
Рядом с окном стояла полупустая бутылка. Я подошел к ней, поднял и отхлебнул из горлышка. Мерзкая отрава полилась внутрь, захотелось швырнуть сосуд в стену, но привычным принуждением я погасил этот порыв, задвинул пробку и осторожно поставил бутылку на пыльный пол. За окном каркали вороны, копаясь в отбросах, усеявших темный колодец двора.
Лидия неожиданно легко согласилась уехать со мной. Мы быстро собрались в путь, заехали в замок Колябичей прихватить кое-какие вещи и на другой же день двигались на восток. Чистый весенний запах черных полей подействовал на меня благотворно, Лидия тоже получала удовольствие от поездки, но я нисколько не сомневался в эфемерности такого благополучия.
Уже после прибытия в родное поместье, как-то раз под вечер я возвращался из поселка, где лично осуществил подзарядку пары древних сеялок, которым предстояло вскоре отправиться на поля. Из дальних сел по моему требованию прибывали гонцы с отчетами о подготовке к севу, хотя и старый Кохин, и его сын Вик уверяли меня, что это совершенно излишне и только понапрасну отвлекает селян от работы. Но я решил стать активным хозяйственником. Впрочем, некоторые вопросы, в том числе судебного порядка, действительно требовали моего незначительного участия.
Снег полностью растаял, однако земля оставалась влажной, и голые ветви активно обрастали изумрудно-зелеными почками, но мне было невесело. История повторялась.
На этот раз мы отправились в столицу вдвоем – разорвать этот замкнутый круг я оказался не в силах. Я едва не взревел от ужаса, когда вспомнил обо всех свинствах, вытворявшихся нами в чужих домах. Очевидно только, что в здравом уме и трезвой памяти я не стал бы этим заниматься.
Но какой-то защитный механизм все же сработал. Когда меня нашел Реднап и настойчиво попросил отправиться за барьер, в одну из колоний, я согласился. Он тактично объяснил мне, что с этим поручением лучше меня вряд ли кто-нибудь справится: Хранитель не знал никого в целой стране, кто имел бы настолько развитую способность к подавлению чужой воли. Разумеется, по сравнению с ним самим я в этом вопросе выглядел сущим младенцем.
Толком так и не очухавшись, я исчез из страны.
