Глубинный путь - Трублаини Николай Петрович (книги онлайн полные TXT) 📗
В последнее время меня волновали две вещи. Первая — болезнь Лиды. Внешне болезнь как бы и не отразилась на девушке. Но исчезли ее энергия, оптимистическое настроение, я не слышал больше ее звонкого смеха. Теперь мне приходилось видеть Лиду часто, так как она работала в одной из проектных групп. Лаборатория металлов изыскивала новые металлические сплавы, которых требовали строители туннеля. Лида испытывала новый вид специального сплава: он должен был быть более крепким, чем сталь, и более легким, чем алюминий. После окончания этой работы она собиралась ехать в санаторий лечиться.
Часто заходивший ко мне Догадов рассказывал, что в последнее время о Лиде и Барабаше много говорят. Работая в эндокринологическом институте, доктор Барабаш уже давно занимался проблемой лечения диабета, а сейчас отдался этому целиком. В ближайшее время он должен был защищать кандидатскую диссертацию о лечении диабета. Мой коллега откуда-то узнал, что, еще будучи студентом медицинского института, Барабаш проявлял к этой болезни большой интерес. Догадов рассказывал также, что Барабаш безнадежно влюблен в Лиду, а она относится к нему не слишком приветливо.
Из этих рассказов видно было, что ни Догадов, ни кто-либо другой не знали о взаимоотношениях Лиды и Макаренко.
За последнее время я только один раз видел Лиду и Макаренко вместе. Как-то утром, придя в институт к академику Саклатвале, я заметил их в институтском саду на скамье возле клумбы с астрами. Было свежее и ясное осеннее утро. Желтые кленовые листья словно ковром укрыли землю. Ни Лида, ни Макаренко не видели меня, и я издали мог их наблюдать. В их поведении, как мне показалось, чувствовалась взаимная нежность.
Чтобы не потревожить их, я ушел из сада.
Через несколько дней, зайдя к Шелемехе, я встретил там Барабаша и, оставшись с ним наедине, начал расспрашивать его о болезни Лиды.
Доктор подробно рассказал, что такое диабет, какие бывают формы диабета и чем он опасен. От вопроса, можно ли излечиться от этой болезни, он отделался дежурными фразами:
— Бывает. Во всяком случае, если беспрерывно лечиться, использовать инсулин, находиться под наблюдением врача — диабет не так страшен, как кажется.
У самого Барабаша был в последнее время болезненный вид, он сильно похудел, его порывистые движения выдавали скрытую тревогу.
Нужно сказать, что я до сих пор еще не знал как следует молодого врача. Иногда он казался мне очень хорошим, умным и симпатичным человеком, а иногда вызывал какое-то раздражение.
Я не знал, известно ли Барабашу о взаимоотношениях Лиды и Макаренко, но был уверен, что Барабаш чувствует разницу в отношении девушки к нему и к инженеру. Я знал, что семья Лиды до недавнего времени считала ее брак с доктором делом решенным. И когда слышал разную чепуху от Догадова, только улыбался. А чепуха сводилась к тому, что якобы Барабаш, изучая диабет, заразил Лиду этой болезнью, чтобы лечить ее и тем самым повысить свои шансы жениться на ней.
Вторым делом, сугубо занимавшим мои мысли, было таинственное исчезновение Тараса Чутя.
Пророчество Черняка не оправдалось: мальчик на следующее утро не появился. Телеграфные ответы, полученные железнодорожной милицией, свидетельствовали, что Тараса Чутя нигде не нашли. Не было его и в Староднепровске.
Мы узнали, что Тарас Чуть — воспитанник детского дома. Родители его несколько лет назад умерли от какой-то эпидемии. Мальчик учился в восьмом классе. Он отличался способностями и дисциплинированностью, мечтал поступить на географический факультет и стать путешественником-исследователем. О его проекте никто не знал, пока он не получил приглашение из редакции «Звезды». Только тогда он рассказал о своих замыслах. В детском доме не возражали против поездки, тем более что если бы он не попал сразу в редакцию, то заехал бы к родственникам матери, живущим совсем недалеко от вокзала.
Специальное следствие показало, что почти весь день, проведенный в поезде, мальчик лежал на полке и читал книгу. Проводник припомнил, что новый пассажир раза два просил у него чаю и, кажется, ходил обедать в вагон-ресторан. Удалось также установить, что перед вечером мальчик играл в шахматы с высоким пассажиром, севшим в поезд днем. Высокий пассажир сошел с поезда, не доезжая столицы. Был ли еще тогда Тарас на своей полке, проводник не помнил.
Аркадий Михайлович ездил в Староднепровск, но ничего там выяснить не смог. Возможно, что следователь Томазян, которому было поручено дело Тараса Чутя, знал больше, чем мы, но ничего не говорил. Он только спрашивал, когда вызывал кого-нибудь из нас к себе в связи с делом.
Прошло две недели.
Аркадий Михайлович очень нервничал, обвиняя себя в том, что из-за него Тарас исчез неведомо куда.
Что до меня, то я не смотрел на его исчезновение так пессимистично. Учитывая мечту парнишки стать географом-путешественником, я допускал, что юный фантаст решил совершить поездку поинтересней, чем визит в редакцию «Звезды» и, возможно, уже уехал за несколько тысяч километров, но скоро подаст о себе весточку.
Я как-то зашел к старику, чтобы немного успокоить его. Профессор встретил меня очень радостно, провел в свой маленький кабинет, посадил в кресло, а сам, возбужденно шагая из угла в угол, начал рассказывать, что он предпринимает для того, чтобы разыскать Тараса.
— Я хотел еще поместить в газету объявление, но следователь не позволяет. Просит немного подождать. Не понимаю. Ему все чудится какое-то преступление. А какое, скажите на милость, здесь может быть преступление? Кому этот мальчонка нужен? Денег у него не было, костюмчик и обувь дешевенькие, чемодан оставил в вагоне, калоши тоже…
Профессор остановился, задумчиво посмотрел на книжные полки, которыми были заставлены стены кабинета, и снова начал:
— Я думал, случилось какое-нибудь несчастье в дороге. Но ведь все несчастные случаи на железной дороге регистрирует железнодорожная милиция. Были в тот день два несчастных случая, но оба — со взрослыми разинями. О мальчике же ничего не известно.
Я начал развивать перед Аркадием Михайловичем свои мысли о том, куда мог исчезнуть парнишка, начитавшийся приключенческих романов. Вероятно, мальчик хотел уехать куда-то далеко, броситься в какое-то приключение.
Профессор сперва слушал меня внимательно, а после махнул рукой и бросил:
— Ерунду говорите. Ну скажите, зачем ему, уезжая куда-то, бросать калоши и чемодан?.. Нет, ничего не понимаю.
Профессор сел на диван и задумался. Я тоже молчал, обезоруженный его логикой.
Прошло несколько минут. Вдруг тишину нарушил звонок телефона. Аркадий Михайлович снял трубку и сказал:
— Ага-а!
То, что я услышал дальше, заставило меня насторожиться.
— Да, это его квартира, — сказал профессор. — Ну? Да, да, это я сам. Да, профессор Довгалюк. Слушаю вас… Откуда? Ага.
Наступила длинная пауза. Профессор внимательно слушал и вдруг взволнованно крикнул:
— Как его зовут?
Сразу же лицо его выразило крайнее разочарование.
— Нет, я такого не знаю.
Снова последовала долгая пауза.
— Кто со мною говорит? Как? Корсакова? Хорошо. Сколько к вам езды? Хорошо. Постараюсь сейчас выехать.
Когда он положил трубку, я спросил:
— Что-нибудь о Тарасе?
— Нет, — покачал головой профессор. — О каком-то Адриане Маковском. Не имею о нем ни малейшего представления.
— А что случилось, Аркадий Михайлович?
— Вы же слышали.
— Нет, это вы слышали, а не я.
— Да, да… Говорили из Демидовской хирургической больницы. У них уже две недели лежит тяжело раненный юноша Адриан Маковский. И никто в больнице не знает, есть ли у него тут какие-нибудь родные или знакомые. Сегодня он пришел в сознание и назвал, видите ли, профессора Аркадия Михайловича Довгалюка, то есть меня. А потом опять потерял сознание. Придется…
— Аркадий Михайлович, можно с вами?
— Пожалуйста. Только едем сейчас же.
11. Палата № 32
Пока профессор собирался, я задумался над фамилией неизвестного больного: она показалась мне удивительно знакомой. Адриан Маковский… Не читал ли я о нем что-то совсем недавно? Я напряг память и вспомнил, что видел это имя в одном из последних номеров вечерней газеты. Но где оно там фигурировало?
